"»). Заголовок ПКД взят составителями книги ЭСТ при перепечатке заметок (ЭСТ. С. 308–327). К публикуемой подборке примыкают фрагменты, написанные в то же время (см.: Бахтин М. М. "К переработке книги о Достоевском. II" // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1994. № 1. С. 70–82).
В ПКД конспективно изложена бахтинская концепция полифонического романа Достоевского и, в неразрывности с ней – основные представления диалогической онтологии. В данных черновых фрагментах Бахтин намечает направления своей будущей работы над новой редакцией книги. Прежде всего, вопрос для него стоял о существенном изменении самой концепции диалога – о введении понятия «карнавализованного» диалога, отсутствовавшего в книге 1929 года. В четвертую, фактически новую главу книги Бахтин вводил обширный материал, связанный с карнавальной традицией, которая была изучена им в 30–40-е годы в связи с работой над книгой о Рабле и размышлениями об истоках жанра романа. Новое издание книги о Достоевском, по замыслу Бахтина, отраженному в ПКД, призвано обосновать принадлежность творчества Достоевского линии «карнавализованной» литературы, уходящей в древность. Затем, именно в ПКД впервые был обоснован термин «металингвистика» (введенный в Д и не разработанный в первой редакции) и заложены основы «металингвистического» метода исследования художественной прозы. При таком анализе язык – «слово» произведения – изучается в принадлежности его конкретных элементов тем или иным субъектам высказываний; за языковым планом обнаруживается сфера «диалогического» («социального») общения личностей, а также социальных общностей. – Наконец, в ПКД поставлена задача разработки проблемы новой активной авторской позиции в полифоническом романе. Специально проработаны такие аспекты содержания книги о Достоевском, как «архитектоническая» природа смерти вместе с ее изображением (Достоевским в сравнении с Л. Толстым) и показ исповедального слова. Стоит отметить, что ряд идей ПКД в Д развит не был. В зародыше остались темы «Достоевский и сентиментализм», «катастрофа у Достоевского», равно как сопоставление диалога у Достоевского с диалогом у западных романистов. Некоторые свои устойчивые представления (об «изображении» Достоевским «духа» героя, о принципах «диалогической» этики – использовании «избытка видения» «другого») Бахтину именно в ПКД удалось выразить с особым блеском (см. с. 449–450, 460).
1 Рассуждая о синхронии и диахронии языковой жизни, Ф. де Соссюр проводит сравнение между функционированием языка и игрой в шахматы: «И здесь и там налицо система значимостей и наблюдаемое изменение их. Партия в шахматы есть как бы искусственная реализация того, что в естественной форме представлено в языке» (Соссюр Ф. Курс общей лингвистики // Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М., 1977. С. 121).
2 Данный тезис бахтинской теологии утверждает, в сущности, традиционное представление о том, что человек сотворен Богом свободным существом. Правда, Бахтин не принимает во внимание другой стороны этого представления – постулат о неотвратимости Божественного (трансцендентного) возмездия (мир традиционной теологии «завершен» и «монологичен» в терминах Бахтина). Очевидно, мир Достоевского, по Бахтину, – адекватнейшая модель действительного мира. Интуиции Бахтина относительно «имманентной» свободы героев Достоевского близки соответствующей концепции Бердяева. Ср.: «Достоевский берет человека отпущенным на свободу (…) и исследует судьбу его на свободе, открывает неотвратимые результаты путей свободы» (Бердяев Н. Миросозерцание Достоевского. Указ. изд. С. 126).
3 В статье Г. М. Фридлендера «Роман "Идиот"» (в сб.: Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1959. С. 173–214) содержится критика бахтинской концепции полифоничности «Идиота» (с. 211). В ПКД Бахтин намечает путь полемики с Фридлендером.
4Lettenbauer W. Russische Literaturgeschichte. Frankfurt/Main, 1955. S. 250.
5 Ср.: «Все герои Достоевского – он сам, одна из сторон его бесконечно богатого и бесконечно сложного духа, и он всегда влагает в уста своих героев свои собственные гениальные мысли»; также «диалектика» Ивана и других героев – это собственная «диалектика» Достоевского (Бердяев Н. Откровение о человеке в творчестве Достоевского. С. 64, 70 соотв.).
6 Возникновение и становление личности (я) в диалоге – общее место диалогической философии. Ср., напр.: «Через Ты человек становится Я». – Бубер М. Я и Ты. Указ. изд. С. 311.
7 Понятие «социальности» Бахтин использует в трудах 20–40-х годов данном смысле: по существу, его интересует «атом» социума – диалог «я» и «ты». В поздних его трудах «социальность» – термин со специфическим (очевидно, отнюдь не марксистским) значением.
8 Ср. прим. к с. 84 Д.
9 У Бахтина есть примечательная заметка «Имя и прозвище», написанная в 40-е годы (см. публикацию: Бахтин М. М. Дополнения и изменения к «Рабле» // Вопросы философии, 1992, № 1. С. 146–148). В ней, в частности, говорится: «Собственное имя (…) является наиболее глубоким и существенным выражением (…) прославляющих, хвалебных, чисто благословляющих (…) начал языка. (…) Его сущность – благословение и хвала. (…) Имя по сущности своей глубоко положительно. (…) (Особая сторона имени – это «я» в чужих устах, я для другого в положительном аспекте)». Следует подчеркнуть «архитектонический» момент бахтинской концепции имени: мое имя обладает смыслом только в устах другого, и именно поэтому с ним связана утверждающая, оправдывающая окраска. В иных диалогических концепциях имя собственное также трактуется как элемент речи, а не языка. Так, согласно Ф. Розенцвейгу, имя эквивалентно воззванию (Anruf): «Будь самим собой!» И это означает, что я, именуемый, как раз в то мгновение могу начаться – начаться, вступив в разговор (Casper В. Das dialogische Denken. S. 142). Имя в диалогической философии – это не моя сущность, но призыв, оклик в устах другого. Очевидно, здесь налицо принципиальная противоположность онтологическим – «имяславческим» теориям имени. Ср., напр.: «Именем выражается тип личности, онтологическая форма ее, которая определяет далее ее духовное и душевное строение»; имя – «последняя выразимость в слове начала личного (как число – безличного), нежнейшая, а потому наиболее адекватная плоть личности» (Священник Павел Флоренский. Имена. М., 1993. С. 70–71).
10 Эстетическому видению «тела» и «души» человека посвящен трактат АГ, в котором Бахтин уже подступает к проблеме видения «духа» (глава «Смысловое целое героя»). О том, что предметом изображения Достоевского была именно область духа, много писал Бердяев. Ср., напр.: «Достоевский был не только великий художник, он был также великий мыслитель и великий духовидец»; «Достоевский – пневматолог, его "психология" всегда углубляется до жизни духа, а не души» (Бердяев Н. Миросозерцание Достоевского. С. 108, 218 соотв.). В слово «дух», однако, Бердяев и Бахтин вкладывают не одинаковый смысл. Если для Бердяева область духа соответствует метафизическому плану бытия (конкретно, по Бердяеву, в связи с проблематикой Достоевского о сфере духа можно говорить, когда речь идет о борьбе «Бога и дьявола»), то принципиальный антиметафизик Бахтин с «духом» отождествляет диалогизованное «слово» человека (близкие интуиции обнаруживаются у всех представите лей диалогической философии).
11 Данное место – один из самых ярких примеров того, что «архитектоника» Бахтина претендует на роль универсального метода антропологии: «бессмертие» «я», «сознания» здесь обосновано не как-то иначе (религиозно, философски, оккультно и т. п.), но «архитектонически».
12 Мысль о «завершающей» роли смерти развита Г. Зиммелем в статье «К вопросу о метафизике смерти». Ср. прим. 62 к ФП.
13 Имеется в виду неосуществленный замысел романа Чернышевского (одно из его названий – «Перл создания»). См. анализ Бахтиным этого замысла в Д, с. 80 и далее.
14 См.: Письмо Ф. М. Достоевского М. М. Достоевскому от 9 августа 1838 г. // Достоевский Ф. М. Письма. Т. I. M.; Л., 1928. С. 47 («Бальзак велик! Его характеры – произведения ума вселенной! Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили бореньем своим такую развязку в душе человеческой»).
15 См.: К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве: В 2 томах. Т. I. М., 1957. С. 134–136.
16 Ср.: «…Ни сам Шекспир, ни его современники не знали того "великого Шекспира", какого мы теперь знаем». – О. С. 365.
17 В АГ Бахтин указывает в качестве одного из направлений «кризиса авторства» в литературе Новейшего времени преобразование позиции авторской «вненаходимости» (по отношению к герою) из «эстетической» в «этическую» (АГ. С. 277). Как вытекает из следующего абзаца ПКД, помимо Гоголя, это представление сугубо относится к Достоевскому, открывшему способ изображения «свободной» личности, осуществившему в полифоническом романе «этическое» отношение к герою.
18 Ср. с устным высказыванием Бахтина: «Диалектика гегелевского типа – ведь это обман. Тезис не знает, что его снимет антитезис, а дурак синтез не знает, что в нем снято» (цит. по: Бочаров С. Г. Об одном разговоре и вокруг него // Новое литературное обозрение, 1993, № 2. С. 88).
19Das Man – термин философии М. Хайдеггера, указывающий на безличный характер существования человека, оторванного от истины события бытия. На русский язык иногда переводится существительным множественного числа «люди».
20 См.: Толстой Л. Смерть Ивана Ильича, гл. VI.
21 Примечательно то, что ни в первой, ни во второй редакции книги о Достоевском Бахтин ни разу не переходит к конкретному анализу такого «мировоззренческого» диалога, несомненно присутствующего в романах Достоевского. Поэтому в какой-то степени правомерно утверждать, что анализ Бахтина касается одной формы, но не конкретного содержания произведений Достоевского. Ср. с поздними высказываниями Бахтина по поводу его книги: «Я ведь там оторвал форму от главного. Прямо не мог говорить о главных вопросах. (…) Это всё в имманентном кругу литературоведения, а должен быть выход к мирам иным. Нет, в вышнем совете рассмотрено это