расколоть Его Богочеловеческую личность для того, чтобы поработить её человеческую половину (Мф. 4:1–11).
Тема «дьяволовых искушений» неоднократно упоминается в подготовительных материалах к роману [16; 35, 103, 104] и постоянно присутствует во всём творчестве Достоевского. Заметим, что она не имеет романтической атрибутики и мистического колорита, свойственных западноевропейской литературе, а выдержана в строгом соответствии с православным учением. Её содержание писатель раскрывает в письме В. А. Алексееву от 7 июня 1876 г.: ««Камни и хлебы» значит теперешний социальный вопрос, среда.<…> «Ты – Сын Божий, стало быть, Ты всё можешь. <…> Тебе стоит только повелеть – и камни обратятся в хлеб. Повели же и впредь, чтоб земля рождала без труда, научи людей такой науке или научи их такому порядку, чтоб жизнь их была впредь обеспечена. Неужто не веришь, что главнейшие пороки и беды человека произошли от голоду, холоду, нищеты и из всевозможной борьбы за существование». Вот первая идея, которую задал злой дух Христу. Согласитесь, что с ней трудно справиться. Нынешний социализм в Европе, да и у нас, везде устраняет Христа и хлопочет прежде всего о хлебе, призывает науку и утверждает, что причиною всех бедствий человеческих одно – нищета, борьба за существование, «среда заела». На это Христос отвечал: «не одним хлебом бывает жив человек», – то есть сказал аксиому и о духовном происхождении человека. Дьяволова идея могла подходить только к человекускоту, Христос же знал, что хлебом одним не оживишь человека. Если притом не будет жизни духовной, идеала Красоты, то затоскует человек, умрёт, с ума сойдёт, убьёт себя или пустится в языческие фантазии. А так как Христос в Себе и в Слове Своём нёс идеал Красоты, то и решил: лучше вселить в души идеал Красоты; имея его в душе, все станут один другому братьями и тогда, конечно, работая друг на друга, будут и богаты. Тогда как дай им хлеба, и они от скуки станут, пожалуй, врагами друг другу» [29, 2; 84–85].
Евангельский путь Христа прообразует жизненный путь каждого человека, как бы он к этому факту ни относился. Спаситель прошёл земным человеческим путём, указав идущим за Ним все преграды, которые встретятся на этом пути, и способы их преодоления. Он обратился к тем, кто верит в Него: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16; 24). И если человек действительно любит Христа и верит в Него, он с радостью исполнит Его волю. Но если он не меньше или даже больше любит себя самого, то он воспротивится этому призыву. Решив не быть «рабом Божиим», он сойдёт с пути, указанного Им, и сразу же окажется рядом с тем, кто некогда так же отверг Промысел Божий и теперь никогда не может вступить на путь спасения. Дьявол с удовольствием и неустанно будет помогать человеку удовлетворять его страсти, незаметно освобождая от необходимости думать и поступать самостоятельно. Он даже может помочь ему решить какие-то житейские проблемы, но что бы он ни делал, он делает это для себя. Евангелие называет дьявола «человекоубийцей» (Ин. 8:44), указывая тем самым на главную цель всей его деятельности – уничтожение творения Божия. Поэтому всё, что он говорит и делает, направлено исключительно во вред человеку.
Дьявол получил власть над душой Версилова, когда стал помогать ему удовлетворять страсти гордыни, тщеславия и самолюбия. Версилову казалось, что он в любой момент может разорвать эту связь, но для этого ему было необходимо освободиться от своих страстей, а сделать этого он не мог, потому что они уже стали частью его самого. В какой-то момент Версилов понимает, что, отказавшись смириться перед Богом, он оказался во власти Его врага, а отрекшись от бессмертия, выбрал смерть. Живая часть его души жаждет спасения, но гордыня и сластолюбие тянут в ад. И пока герой борется с собой, дьявол через него приносит в мир всё новое и новое зло. Так будет продолжаться до тех пор, пока человек будет полезен, а затем сатана убьёт его. Это и происходит с Версиловым в финале романа: дьявол лишает его рассудка и понуждает убить сначала Ахмакову, а затем самого себя [13; 445]. А до этого он с его помощью разрушает нетвёрдое мировоззрение Подростка противоречивыми суждениями, внешне выглядящими безупречно, но несущими ложь внутри, ибо дьявол есть «лжец и отец лжи» (Ин. 8:44).
Так Версилов, под видом деизма исповедуя атеизм, советует Аркадию: «Надо веровать в Бога…» [13; 174], а когда тот говорит, что не верит «всему этому» [13; 174], искренне радуется: «И прекрасно, мой милый. <…> Самый превосходный признак, мой друг; самый даже благонадёжный, потому что наш русский атеист, если только он вправду атеист и чуть-чуть с умом, – самый лучший человек в целом мире и всегда наклонен приласкать Бога, потому что непременно добр, а добр потому, что безмерно доволен тем, что он – атеист. Атеисты наши – люди почтенные и в высшей степени благонадёжные, так сказать, опора отечества…» [13; 174]. Дьявольский обман кроется в том, что Аркадий вовсе не является атеистом, а верит в Бога и Христа, хотя, как многие представители молодой интеллигенции, не желает следовать «всему этому» – то есть внешним формам церковной жизни (не молится утром и вечером, не посещает богослужения и не участвует в таинствах, не соблюдает посты и пр.). Подменяя мысли Аркадия своими, дьявол постепенно разрушает его сознание, готовясь нанести главный удар: «Любить людей так, как они есть, невозможно. И однако же, должно» [13; 174]. Православие учит, что отношение Бога к миру выражается понятием любовь[238], и потому всякий отрицающий любовь отрицает и мир Божий, и самого Бога. На его место дьявол возводит человека, признавшего его своим господином, – антихриста. Тема пришествия в мир антихриста, непосредственно связанная с темой грехопадения и спасения человека, неоднократно появляется в подготовительных материалах к роману и во всём великом пятикнижии[239]. Отчётливо звучит её главный мотив – любовь человека к человеку возможна лишь как гордое презрение и жалость высшего к низшим. И дьявол устами Версилова искушает Аркадия такой властью: «Делай им добро, скрепя свои чувства, зажимая нос и закрывая глаза (последнее необходимо). Переноси от них зло, не сердясь на них по возможности, «памятуя, что и ты человек». Разумеется, ты поставлен быть с ними строгим, если дано тебе быть хоть чуть-чуть поумнее средины. Люди по природе своей низки и любят любить из страху; не поддавайся на такую любовь и не переставай презирать. Где-то в Коране Аллах повелевает пророку взирать на «строптивых» как на мышей, делать им добро и проходить мимо, – немножко гордо, но верно. Умей презирать даже и тогда, когда они хороши, ибо всего чаще тут-то они и скверны. <…> Кто лишь чуть-чуть не глуп, тот не может жить и не презирать себя, честен он или бесчестен – это всё равно. Любить своего ближнего и не презирать его – невозможно. По-моему, человек создан с физическою невозможностью любить своего ближнего. Тут какая-то ошибка в словах с самого начала, и «любовь к человечеству» надо понимать лишь к тому человечеству, которое ты же сам и создал в душе своей (другими словами, себя самого создал и к себе самому любовь) и которого, поэтому, никогда и не будет на самом деле» [13; 174–175]. Аркадий поражён: «Как же вас называют после этого христианином, <…> монахом с веригами, проповедником?» [13; 175].
Позже он становится свидетелем разговора, в котором Версилов излагает князю Серёже свой взгляд на дворянство как «собрание лучших людей». Оно должно господствовать в государстве, потому что исторически является «хранителем чести, света, науки и высшей идеи» [14; 234]. При этом «всякий подвиг чести, науки и доблести даст <…> право всякому примкнуть к верхнему разряду людей» [14; 234]. Подобная модель политического устройства общества известна со времён Платона под именем «аристократии»[240]. Для того чтобы она была эффективной и приносила пользу обществу, необходимо иметь ясные критерии принадлежности к аристократии и не менее ясное представление о выражаемой ею «идее».
Однако, причисляя себя к хранителям «высшей идеи», Версилов ничего не может сказать об её конкретном содержании: «Великая мысль – это чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остаётся без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая жизнь, то есть не умственная и сочинённая, а, напротив, нескучная и весёлая…» [13; 178]. Православие учит, что источником всякой жизни и всей её полноты является Творец всего, в том числе и самой жизни, – Бог. Христос говорит о Себе: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14:6). Версилов же пытается заменить представление о Боге на нечто «нескучное и весёлое». Можно было бы принять эти слова за попытку отвязаться от невежливых вопросов князя Серёжи, но мысль Версилова во всей полноте раскрывается в его последующем разговоре с Аркадием. По форме он напоминает исповедь (и так обозначен в подготовительных материалах), но по содержанию является искушением Аркадия, дьявольской попыткой отравить его сознание заведомо ложными идеями.
Версилов начинает с искушения «необыкновенностью», с предложения Аркадию войти в некую касту избранных, к которой он будто бы уже принадлежит сам: «Нас таких в России, может быть, около тысячи человек; действительно, может быть, не больше, но ведь этого очень довольно, чтоб не умирать идее. Мы – носители идеи…» [13; 374]. Этот «тип <…> хранит в себе будущее России» и «вся Россия жила лишь пока для того, чтобы произвести эту тысячу» [13; 376]. Именно эта «тысяча» выражает «высшую русскую мысль», русскую идею, которая есть не что иное, как «всепримирение идей» [13; 375]. Дело в том, замечает Версилов, что Европа давно разделилась сама в себе[241], что в ней утеряна скрепляющая, единящая идея, и потому там француз – только француз, а немец – только немец. При этом «всякий француз может служить не только своей Франции, но даже и человечеству, единственно под тем лишь условием, что останется наиболее французом; равно – англичанин и немец. Один лишь русский, даже в наше время, то есть гораздо ещё раньше, чем будет подведён всеобщий итог, получил уже способность становиться наиболее русским именно лишь тогда, когда он наиболее европеец. Это и есть самое существенное национальное различие наше от всех, и у нас на этот счёт – как нигде. Я во Франции – француз, с немцем – немец, с древним греком – грек и тем самым наиболее русский. Тем самым я – настоящий русский и наиболее служу для России, ибо выставляю её главную мысль» [13; 377]. Единственное, что, по словам Версилова, ещё сближает народы Европы, – непрерывная борьба за существование, тогда как «вот уже почти столетие, как Россия живёт решительно не для себя, а для одной лишь Европы! А им? О, им суждены страшные муки прежде, чем достигнуть Царствия Божия» [13; 377]. Причина этого в том, что европейцы в какой-то момент своей истории отвергли Бо