всю грязь и даже гораздо больше, но вынесу ли его сам? Её мнение было то, что и никто бы не вынес, потому что будущность тогда погибла и уже воскресение к новой жизни невозможно» [13; 246].
Заметим, что, не имея необходимого духовного опыта, Лиза допустила ошибку. Грех и страсть уже разрушили волю князя, и одного желания возродиться и обещания «переделать себя, переломить жизнь, заслужить перед собой и перед нею…» [13; 246] было уже недостаточно. «Без Меня не можете делать ничего», – говорит Господь (Ин. 15:5). Он подаёт Свою благодатную помощь лишь тем, кто сам прилагает усилия к своему спасению: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11:12). Таким усилием и должно было стать покаяние – первый и необходимый шаг на пути к спасению. Но он не был сделан, и в результате, говорит князь Аркадию, «кончилось тем, что мы с вами ездили здесь на рулетки, играли в банк; я не выдержал перед наследством, обрадовался карьере, всем этим людям, рысакам… я мучил Лизу – позор!» [13; 246].
Словами князя, обращёнными к Подростку, Достоевский говорит о важнейшей проблеме современной молодёжи: «Нас с вами постигла обоюдная русская судьба, Аркадий Макарович: вы не знаете, что делать, и я не знаю, что делать. Выскочи русский человек чуть-чуть из казённой, узаконенной для него обычаем колеи – и он сейчас же не знает, что делать. В колее всё ясно: доход, чин, положение в свете, экипаж, визиты, служба, жена – а чуть что и – что я такое? Лист, гонимый ветром. Я не знаю, что делать! Эти два месяца я стремился удержаться в колее, полюбил колею, втянулся в колею» [13; 246]. Но жить так – мучительно раздваиваясь с каждым днем всё больше и больше – он не может: «Лгать России, лгать детям, лгать Лизе, лгать своей совести!..» [13; 249]. В конце концов эта расколотость приводит к тому, что, мечтая вместе с Лизой о будущей жизни, он «в то же время думал об Ахмаковой, не любя этой особы вовсе, и о возможности светского богатого брака!» [13; 247].
Заметим, что сильнейшим чувством, побуждающим князя к раскаянию, является любовь к России и представление о родовой чести русского дворянина. Именно оно заставляет князя ослушаться Лизу и отправить письмо с оправданием оклеветанного им товарища, а затем признаться и в другом преступлении: «Виновен перед отечеством и перед родом моим и за это сам <…> казню себя» [13; 279–280]. Князь «принимает страдание», но вынести его он не в силах, потому что гордость препятствует ему стать «как все», и страдание действует разрушительно: «Я – уже человек мёртвый…» [13; 280].
К молодому поколению героев романа относится и сестра Аркадия Лиза. Ее образом Достоевский показывает особый путь русской женщины: от гордости и уверенности в своих силах – к смирению и монашескому подвигу. Софья Андреевна воспитала дочь в вере, а судьба закалила её: «Гордая, смелая, мужественная» [13; 161] и до предела измученная слабостью и нерешительностью любимого человека Лиза в одночасье потеряла и его, и ребёнка. После смерти князя Серёжи она «сделалась кротка, смиренна; <…> вся прежняя горячность её сердца как будто разом куда-то в ней схоронилась» [13; 450]. Достоевский использует слово из чина монашеского пострижения, в котором звучит мысль о том, что человек, вступающий на путь инока, погребается (хоронится) для прежней жизни. И хотя Лиза продолжает жить в миру, она уже во многом отделилась от него. Аркадий замечает: «Она смиренно помогала маме, ходила за больным Андреем Петровичем, но стала ужасно неразговорчива, ни на кого и ни на что даже не взглядывала, как будто ей всё равно, как будто она лишь проходит мимо. <…>. Я приносил было ей книги, но она не читала их; она стала страшно худеть. Я как-то не осмеливался начать утешать её, хотя часто приходил именно с этим намерением; но в присутствии её мне как-то не подходилось к ней, да и слов таких не оказывалось у меня, чтобы заговорить об этом» [13; 450]. Эта неотмирность ещё усилилась после того, как Лиза потеряла ребёнка, и Аркадий переживает за сестру: «Я не жалуюсь, для меня наступила новая жизнь, но она? Её будущее – загадка, а теперь я и взглянуть на неё не могу без боли» [13; 451]. Ответ на эту загадку даёт сам Достоевский. Размышления Аркадия о судьбе Лизы непосредственно предваряют его рассказ о другой сестре – Анне Андреевне. Склонность к интригам, сплетням и стремление любой ценой попасть в светское общество сочетались в ней с внешностью и манерами монашки. После того как ей не удалось женить на себе старого князя Сокольского, путь в свет оказался навсегда закрыт для неё, и Анна Андреевна «твёрдо заявила» Подростку, «что непременно пойдёт в монастырь» [13; 450]. Очевидно, неудавшаяся карьера в свете заставит эту женщину поискать счастья за стенами монастыря, тогда как Лиза уже в миру стала инокиней. Образ Ламберта возникает на самых ранних стадиях работы над романом в непосредственной связи с образом главного героя: «Перенёс Lambert’a» [16; 16]. Определяя «элементы общества», с которыми Подросток должен встретиться по ходу действия, Достоевский записывает: «Ламберт – мясо, материя, ужас…» [16; 128]. Этот герой представляет собой тип человека с совершенно разрушенным духовным компонентом личности и полуживотной нравственностью. Для него не существует законов ни Божьего, ни человеческого мира, и потому преступление для него – естественное состояние. Одно из последних упоминаний Ламберта в подготовительных материалах даёт основание считать его выразителем западной идеи: «Ламберт <…> не русский вполне. Не наш человек, злодей, но не наш» [16; 311]. Достоевский подчёркивает нерусскость Ламберта парижским акцентом, французской фамилией и написанием её латиницей в подготовительных материалах: «История с Lambert» [16; 14]. Эта «история», указывающая на идею образа, уже изначально имела отрицательный характер: «Подросток и ОН тем более, предчувствуют ужас, роль Ламберта» [16; 58]. Главная функция Ламберта по отношению к Аркадию – подталкивание к гибели путём возбуждения низменных страстей. Причём он делает это не из-за желания видеть падение праведника[249], а исключительно из корыстных материальных соображений. Всеми поступками Ламберта движет лишь стремление к наживе и уверенность во всеобщей подлости, дающая ему право на любое преступление. Об этом говорят слова Альфонсины: «Он убил того русского попа <…>, вырвал у него рыжую бороду и продал парикмахеру на Кузнецком мосту…» [13; 277]. Это преступление поражает своей чудовищностью, потому что у всех народов считается невозможным поднять руку на священника. В духовном смысле Ламберт уже давно является мертвецом, о чём говорит уподобление его лица маске [13; 274][250]. Можно сказать, что образ Ламберта выражает западную идею в её наиболее полном виде, соединяя в себе мысль об утрате духовности западной цивилизацией с её культом наживы любой ценой. В образной системе романа он является антитезой образу Макара. Полусвятой странник открывает дверь в Царствие Божие, а инфернал Ламберт – в адовы бездны.
Как отмечалось выше, внешняя и внутренняя идеи романа в основных чертах были определены Достоевским ещё до его написания романа. Форму внешней идеи образует сюжет приезда в отцовский дом главного героя романа, Аркадия Долгорукого. Содержанием внешней идеи является разложение социальной реальности, выражающееся в «беспорядке» и отсутствии «благообразия». Внутреннюю идею романа образует евангельский сюжет о блудном сыне (Лк. 15:11–32). При этом мотив ухода и возвращения сына к отцу земному образует форму внутренней идеи, а мотив ухода (апостасии) от Отца Небесного и возвращения (спасения) к Нему – её содержание.
Оказавшись перед необходимостью выбора жизненного пути, Подросток создаёт «идею», определившую его онтологические и телеологические ориентиры. Однако уже первые попытки практического применения «идеи» обнаруживают её глубокую чуждость всему духовно-нравственному строю жизни русского общества и личности самого Подростка. Осознав это, он обращается к опыту своих «отцов» (фактического и юридического) – Версилова и Макара Долгорукого. Скоро он понимает, что за внешней эффектностью «идеи» Версилова скрывается внутренняя пустота. Осмыслив «идею» Макара, состоящую в жизни по заповедям Христовым, Подросток убеждается в её истинности и в том, что лишь она является реальным путём к счастью[251]. Тогда он принимает «идею» Макара и помогает встать на этот же путь Версилову. В этом соединении молодого и старого поколения России с народом в его вере и состоит русская идея романа.
Подведем основные итоги. Согласно первоначальному (и реализованному) замыслу писателя, центральным героем романа является Андрей Петрович Версилов, а его главным героем – Аркадий Макарович Долгорукий.
Образный уровень русской идеи представлен Макаром Ивановичем и Софьей Андреевной Долгорукими. Теоретический уровень русской идеи составляют «беседы» Макара.
Образный уровень западной идеи представлен Ламбертом. Помимо подчёркнуто французской фамилии и парижского выговора он обладает и чертами характера, которые Достоевский считал типичными для западного человека: эгоизмом, индивидуализмом, тщеславием, самомнением, алчностью и тупостью. Теоретический уровень западной идеи образован рассуждениями Версилова о «Золотом веке», демонстрирующими ренессансно-просветительское представление о мире без Бога. Сюда же следует отнести и «идею» Подростка «стать Ротшильдом» как способ достижения могущества и власти над людьми.
«Братья Карамазовы» – совершенное выражение русской идеи в жанре романа
Работа над романом началась в начале апреля 1878 г. и закончилась в начале октября 1880 г. Г. М. Фридлендер указывает, что «многие идеи, характеры, эпизоды романа либо подготовлены предшествующими произведениями писателя, либо возникли в его творческом воображении задолго до начала писания «Братьев Карамазовых», в процессе обдумывания и разработки предшествующих романов и различных неосуществлённых замыслов»