Он искренне раскаялся и принёс публичное покаяние, после чего примирился с Господом, близкими и со всем миром. Рисуя судьбу этого человека, Достоевский обращается к тем, кто так же стоит на последней ступени перед самым главным шагом в своей жизни и так же не решается его сделать. Он говорит им, что путь к спасению действительно есть и он действительно проходим.
Надо лишь самому сделать к нему первый шаг, ибо «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его…» (Мф. 11:12). И тогда радость спасения искупит все прошлые муки. Об этом говорит сам «таинственный посетитель», прощаясь на смертном одре с Зиновием: «Бог сжалился надо мной и зовёт к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни судьи мои; не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сём к детям моим. Умру, и имя моё будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…» [14; 283].
Эти три жития показывают разные причины грехопадения людей: заражение идеями-трихинами, разрушение традиционного воспитания, рабство страсти. Все эти типы апостасии присутствуют в великом пятикнижии.
Автор представляет Петра Александровича Миусова как совершенный тип «русского европейца», западника. Это был человек, «многие годы сряду выживший <…> за границей, <…> просвещённый, столичный, заграничный и при том всю жизнь свою европеец, а под конец жизни либерал сороковых и пятидесятых годов. В продолжение своей карьеры он перебывал в связях со многими либеральнейшими людьми своей эпохи, и в России, и за границей, знавал лично и Прудона и Бакунина и особенно любил вспоминать и рассказывать, уже под концом своих странствий, о трёх днях февральской парижской революции сорок восьмого года, намекая, что чуть ли и сам он не был в ней участником на баррикадах. Это было одно из самых отраднейших воспоминаний его молодости» [14; 10]. Психологическую характеристику Миусова даёт Фёдор Павлович: «Прищемлённое самолюбие и ничего больше» [14; 52].
Образом госпожи Хохлаковой писатель показывает характерный тип, составляющий основу женской половины русского интеллигентного общества. Эта «добрая, но бесхарактерная женщина» [14; 296] руководствуется в жизни исключительно собственными чувствами и внешними импульсами. Отсутствие внутренней глубины делает её душевные и духовные переживания мелкими и поверхностными, а их причиной являются не «проклятые вопросы», а неудовлетворённый эгоистический инстинкт. В силу этого во всём – и в религии, и в социальной деятельности – она ищет лишь самоё себя: «Я работница за плату, я требую тотчас же платы, то есть похвалы себе и платы за любовь любовью. Иначе я никого не способна любить!» [14; 53].
Полной противоположностью Хохлаковой является «помещик-бомж» Максимов. Он настолько не имеет собственного «я» и готов раствориться в окружающих, если они хоть немного значительнее его, что полностью обезличивается к концу романа: «Я ваших благодеяний не стою-с, я ничтожен-с. <…>. Лучше бы вы расточали благодеяния ваши тем, которые нужнее меня-с» [15; 8] и пр.
Заметим, что, несмотря на видимую противоположность характеров и судеб, Хохлакову и Максимова объединяет пошлость – неспособность к волевому акту во имя высокого идеала.
Предшественником штабс-капитана Снегирёва в великом пятикнижии является Мармеладов. Они оба образованны и обладают многими душевными достоинствами, которые, однако, перечёркивает единственный, но сильнейший недостаток – слабоволие. Они не борются с возникающими трудностями, а уходят от них в пьянство. Слабость рождает грех, грех – страдание, которое усиливается от сознания того, что причиной несчастья близких людей являешься ты сам. Как и Мармеладов, Снегирёв отягощён семейством, он вынужден заботиться о тех, кто погибнет без помощи, и эта забота удерживает его от окончательного падения. Однако признаться в этом Снегирёву мешает «неизъяснимая гордость» [14; 193]. По слабости он не бунтует против Бога, но готов переложить на Него ответственность за свою жизнь: «Целую жизнь не говорил словоерсами, вдруг упал и встал с словоерсами. Это делается высшею силой» [14; 182]. Грех заслонил от него Бога, и Снегирёв остро чувствует это: «А пока живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них возлюбит? Великое это дело устроил Господь для каждого человека в моём роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека в моём роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с…» [14; 183].
Как слабый человек, Снегирёв надеется не на свои силы, а на чудесное изменение обстоятельств: «Купим лошадку да кибитку, да лошадку-то вороненькую, <…>, да и отправимся <…>. Ну так посадить бы маменьку, посадить бы Ниночку, Илюшечку править посажу, а я бы пешечком, пешечком, да всех бы и повёз-с…» [14; 192]. И в конце концов «переедем в другой город, в хороший <…> город, где про нас и не знают» [14; 189]. Эта картина является явной аллюзией к ветхозаветному сюжету спасения праведного Ноя (Быт. 6:9–8:22). Однако Достоевский показывает, что главной причиной человеческих бед является сам человек. Нет греха «единичного», потому что все люди – братья по своему Отцу, и между ними существует постоянная и неразрывная связь. Поэтому причиной страданий одного человека становится грех другого.
Психологическую характеристику Снегирёва даёт Алексей Карамазов: «Есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные. Шутовство у них в роде злобной иронии на тех, которым в глаза они не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними. <…> Такое шутовство чрезвычайно иногда трагично. У него всё теперь, всё на земле совокупилось в Илюше, и умри Илюша, он или с ума сойдёт с горя, или лишит себя жизни» [14; 483]. И потому, что о дальнейшей судьбе Снегирёва ничего не сообщается, можно предположить, что ею и стал один из путей, о которых говорил Алексей.
Среднее поколение героев романа представлено четырьмя братьями Карамазовыми: Дмитрием, Иваном, Алексеем и Павлом Смердяковым, которого следует считать сыном Фёдора Павловича по множеству косвенных авторских указаний. В духовном смысле братья отличаются друг от друга только степенью апостасии, так как каждый из них совершает какое-либо преступление. По глубине апостасии (от большей к меньшей) их можно расположить так: Иван, Смердяков, Дмитрий и Алексей. Алексей и Иван являются идейными антагонистами, и между ними возникает главный идейный конфликт в романе, основу которого образует вопрос о бытии Божием.
Иван выражает крайнюю нигилистическую позицию: нет ни Бога, ни бессмертия, а есть лишь «совершенный нуль». Алексей столь же категорично утверждает бытие Бога и наличие бессмертия: «В Боге и бессмертие» [14; 123]. Дмитрий внутренне ближе к позиции Алексея, но он уже полностью подчинён страсти сластолюбия, унаследованной от отца. Поэтому, даже сознавая гибельность своего пути и внутренне желая спасения, он не может сам освободиться от рабства страсти. На искреннее и горячее желание Дмитрия спастись от смерти отвечает Господь, посылая ему тяжкое (по заслугам) страдание. Другая причина грехопадения Дмитрия заключается в стремлении жить по естественным законам, подчиняясь лишь голосу совести. Его пример подтверждает мысль Достоевского о том, что «совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного» [27; 56].
В авторском предисловии главным героем романа назван Алексей Карамазов [14; 5], а между тем в его внешности нет ничего, что особо выделяло бы его среди других людей: «Он был в то время даже очень красив собою, строен, средне-высокого роста, тёмнорус, с правильным, хотя несколько удлинённым овалом лица, с блестящими тёмно-серыми широко расставленными глазами, весьма задумчивый и по-видимому весьма спокойный» [14; 24]. Из психологических черт автор называет лишь «дикую, исступлённую стыдливость и целомудренность» [14; 19], а также отмечает правильную религиозность, при которой «вера не от чуда рождается, а чудо от веры» [14; 24].
Очевидно, что статус героя обусловлен духовно-нравственными особенностями его личности, выделяющими его среди других персонажей. Содержание этих черт отражает основные требования христианства к человеку. Христос говорит в Евангелии: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин. 13:34); «Послушанием истине чрез Духа, очистив души ваши к нелицемерному братолюбию, постоянно любите друг друга от чистого сердца» (1 Пет. 1:22). И Алексей, по словам автора, был «просто ранний человеколюбец» [14; 17], «людей он любил: он, казалось, всю жизнь жил, совершенно веря в людей, а между тем никто и никогда не считал его ни простячком, ни наивным человеком» [14; 18]. При этом «характер любви его был всегда деятельный. Любить пассивно он не мог; возлюбив, он тотчас же принимался и помогать. А для этого надо было поставить цель, надо твёрдо было знать, что каждому из них хорошо и нужно, а утвердившись в верности цели, естественно, каждому из них и помочь» [14; 170]. Деятельная любовь Алексея к людям вызывает ответное чувство: «Все этого юношу любили, где бы он ни появился, и это с самых детских даже лет его» [14; 19]. Казалось, что «дар возбуждать к себе особенную любовь он заключал в себе, так сказать, в самой природе, безыскусственно и непосредственно» [14; 19]. И в результате «товарищи его до того полюбили, что решительно можно было назвать его всеобщим любимцем во всё время пребывания его в школе». Со сверстниками был «ровен и ясен» и «никогда не хотел выставляться. Может, по этому самому он никогда и никого не боялся», был «смел и бесстрашен. Обиды никогда не помнил» [14; 19]. Даже отец Алексея, «человек чуткий и тонкий на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший <…>, скоро кончил однако же, тем, что стал его ужасно часто обнимать и целовать,