На радостях сатана заставил Ивана проговориться («Мы знаем!»), и Алексей заметил это: «Что ты знаешь?». Он внезапно почувствовал, что произошло нечто ужасное, что человек, которого он так любил и которому так доверял, заставил его совершить преступление. Алексей просит Ивана сказать, зачем он это сделал, но за Ивана отвечает его господин: «Конечно, скажу, к тому и вёл, чтобы сказать. Ты мне дорог, я тебя упустить не хочу и не уступлю твоему Зосиме» [14; 222]. Вот она – битва за душу человеческую, о которой говорил Дмитрий [14; 100] и которая началась ещё в допотопные времена.
Фактически диалог Ивана и Алексея воспроизводит сюжет искушения Христа сатаной (Мф. 4:1–11), что придаёт обычному разговору двух частных людей вневременной духовный смысл. Видя несовершенство окружающего мира, Иван обвиняет в нём Бога, а не повреждённую грехом человеческую природу. Гордыня препятствует ему обвинить в чём-либо и самого себя, поэтому он считает себя вправе обращаться к Богу на равных, чуть ли не угрожая Ему: «Мне надо возмездия, иначе ведь я истреблю себя» [14; 222]. Сейчас в лице Ивана тот же самый дух, который искушал Христа в пустыне и до времени оставил Его, вновь приступает к Нему со своими немощными дерзостями, требуя, чтобы Бог «внёс поправки» в мироустройство. Кажущаяся справедливость этого требования имеет целью оттолкнуть человека от Бога, посеять между ними вражду.
Сатана сам говорит об этом: «И пока я на земле, я спешу взять свои меры» [14; 223]. Так бунт горделивого «я», который некогда превратил светлого ангела Денницу в сатану, продолжается в вечности.
Иван искушает Алексея, ставя перед ним вопросы, внешне вроде бы связанные с верой в Бога, но на самом деле уводящие от Него. Он предлагает Алексею вопрос о цене входного билета в рай, устанавливая в качестве такой цены слезу невинного ребёнка. Но быть причиной чужого страдания – значит идти не в рай, а в прямо противоположном направлении. Да и настоящая цена подобного «билета» давно определена тем, кто является хозяином рая – Царём Небесным.
Наконец, Иван прибегает к последнему средству. Он рассказывает Алексею поэму о Великом инквизиторе. Хотя Иван и говорит, что он сам её «выдумал и запомнил» [14; 224], его невольная оговорка обнаруживает настоящего автора: «Но дьявол не дремлет…» [14; 226]. Содержание поэмы образует повествование о втором пришествии Христа. Христианский догмат о втором пришествии Спасителя опирается на Священное Писание и Предание. Однако автор «поэмы» игнорирует эти источники и влагает в этот сюжет своё содержание. В итоге «поэма» о втором пришествии Христа превращается в рассказ о появлении в мире антихриста. В широком смысле под антихристом понимается всякий человек, отвергающий Христа, стремящийся занять Его место или действовать от Его имени. Автор «поэмы» показывает, что именно так и поступает Великий инквизитор.
В основе его деятельности – гордая и презрительная любовь к человеку, не способному использовать данную ему Богом свободу для достижения собственного счастья. Инквизитор отвергает путь к счастью, указанный Христом, считая его непреодолимым для большинства «слабосильных» людей, и решает «идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению, и при том обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми» [14; 238]. Так Достоевский раскрывает содержание западной идеи – «настоящей руководящей идеи всего римского дела» [14; 238], которая уже много веков существует в Европе в образе римского первосвященника и «в виде целого сонма многих таковых единых стариков и не случайно вовсе, а существует как согласие, как тайный союз, давно уже устроенный для хранения тайны, для хранения её от несчастных и малосильных людей, с тем чтобы сделать их счастливыми. Это непременно есть, да и должно так быть» [14; 239].
По мысли писателя, на этот путь Европа свернула в VIII веке и с тех пор идёт по нему, всё дальше уходя от первоначального учения Христа. Таким первым шагом стал отказ Западной христианской церкви, олицетворяемой в романе образом Великого инквизитора, от первоначального учения Христа в ситуации «дьяволова искушения» (Мф. 4:1–11). Это было связано с проявлением непомерной гордыни и желания исправить кажущееся несовершенство Божьего творения. В основе его лежит неверие в Бога и сознательное упование лишь на собственные силы, о чём Алексей прямо говорит Ивану: «Инквизитор твой не верует в Бога, вот и весь его секрет!», и «ты не веришь в Бога, – прибавил он, но уже с чрезвычайною скорбью» [14; 238, 239]. И Иван отвечает: «Хотя бы и так! Наконец-то ты догадался. И действительно так, действительно только в этом и секрет…» [14; 238]. В его «поэме» Великий инквизитор говорит Христу: «И я ли скрою от Тебя тайну нашу? Может быть, Ты именно хочешь услышать её из уст моих, слушай же: мы не с Тобой, а с ним, вот наша тайна! Мы давно уже не с Тобою, а с ним, уже восемь веков. Ровно восемь веков назад как мы взяли от него то, что Ты с негодованием отверг, тот последний дар, который он предлагал Тебе, показав тебе все царства земные[281]; мы взяли от него Рим и меч Кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели ещё привести наше дело к полному окончанию» [14; 234].
Иван сделал свой выбор. Он – вместе с Великим инквизитором и его господином. Отвергнув Бога, Иван стал слугой сатаны, одним из предтеч того антихриста, о появлении которого предупреждает Священное Писание. Он сделал это потому, что в какой-то момент решил, что вполне может обойтись и без Бога и без других людей. Иван поверил, что сможет достичь счастья и могущества сам, без посторонней помощи. И так же, как это было с Раскольниковым и Ставрогиным, «страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия» убедил Ивана в собственном величии и взрастил его гордыню настолько, что скоро она заполнила всю его душу. Но чувство превосходства над окружающими нуждалось в постоянном подкреплении, Ивану стало необходимым доказывать себе и окружающим, что он – «сильный человек». Да и гордыня требовала всё новой и новой пищи, и Иван стал кормить её, ввергая тех, кто слабее его, в грех и смерть, совращая «послушников» с пути спасения. Он и Алексея попытался соблазнить тем, чем некогда соблазнился сам – правом сильного человека жить по своим законам, без оглядки на Бога и других людей, ставшим единственной верой Ивана: «От формулы «всё позволено» я не отрекусь…» [14; 240].
Глубочайшая трагедия Ивана заключается в том, что ещё живой частью сердца он искренне любит брата, но зло, завладевшее его душой, требует принести Алексея в жертву. Иван не может противиться воле своего господина и пытается завладеть душой брата, но терпит неудачу. Он уходит от Алексея, который вдруг замечает, что «Иван идёт как-то раскачиваясь и что у него правое плечо, если сзади глядеть, кажется ниже левого. Никогда он этого не замечал прежде» [14; 241][282]. Внезапно Алексей понимает, с кем он сейчас разговаривал, и в ужасе молитвенно обращается за помощью к своему учителю: «Он спасёт меня от него… и навеки!» [14; 241].
Последние слова указывают на искажение веры Алексея, бессознательно приписывающего свойства Бога обычному человеку, пусть даже и достигшему высокой степени уподобления Ему. Зосима занимал в душе юноши место, которое может принадлежать лишь Богу, и потому со смертью старца он почувствовал небывалую прежде пустоту. Алексею показалось, что с уходом его любимого учителя из мира ушла и сама любовь, а значит, исчез и смысл жизни. Острое чувство обиды на Бога за несправедливое устройство жизни приводит к тому, что в какой-то момент Алексей готов, подобно Ивану, отречься от Бога, отвергнуть Его мир и шагнуть в бездну.
Этот акт апостасии и становится грехопадением Алексея, потому что уже само намерение или даже готовность нарушить закон Божий является грехом. Чтобы окончательно погубить пошатнувшегося праведника, сатана подсылает к нему беса-искусителя в облике «семинариста-карьериста» Ракитина. Он и прежде пытался искушать Алексея нечистыми мыслями: «Ты об этом думал…» [14; 73], постоянно чертыхаясь и зло радуясь каждой оговорке «друга». Однако до сих пор Алексей был в силах противостоять его натиску, и это всегда вызывало дикую злобу Ракитина [14; 76]. Теперь же, заметив душевную смуту Алексея, Ракитин стремится во что бы то ни стало довести задуманное до конца. Заговорив о смерти Зосимы, он отвергает саму возможность чудесных знамений святости почившего: «Фу, чёрт, да этому и тринадцатилетний школьник теперь не верит…» [14; 308][283]. Эти слова показывают степень разложения религиозного ядра общественного сознания России, к середине XIX века выродившегося, с одной стороны, в слепой бессмысленный фанатизм и обрядоверие, а с другой – в холодный скептицизм и рационализм.
Следующим шагом Ракитин возбуждает человеческую природу Алексея, переводя его внимание с внутренних, душевных переживаний на плотские чувства: «Всего-то антидорцу кусочек, надо быть, пожевал» [14; 309][284]. Ракитин сознательно нарушает церковный устав и понуждает сделать то же и Алексея: «Есть у меня с собой в кармане колбаса <…>, только ведь ты колбасы не станешь… <…> Я бы водочки сам теперь тяпнул…. Водки-то небось не решишься… аль выпьешь?» [14; 309]. Но Алексей соглашается, не видя в продолжении прежнего образа жизни никакого смысла, и тогда Ракитин решает взять от этой ситуации всё возможное и предлагает ему пойти к Грушеньке.
Достоевский замечает, что Ракитин был «человек серьёзный и без выгодной для себя цели ничего не предпринимал. Цель же у него теперь была двоякая, во-первых, мстительная, то есть увидеть «позор праведного» и вероятное «падение» Алёши «из святых во грешники», чем он уже заранее упивался, а во-вторых, была у него тут в виду и некоторая материальная, весьма для него выгодная цель…» [14; 310]. Дело в том, что Грушенька пообещала Ракитину двадцать пять рублей, если он приведёт к ней Алексея, которого считала лицемером, прикрывающим подрясником карамазовскую скверну. Но увидев несчастного, поражённого глубоким горем, она раскаялась в своих дурных намерениях и искренне попросила у Алексея прощения. Он поражён: «Я шёл сюда злую душу найти – так влекло меня самого к тому, потому что я был подл и зол…» [14; 318]. Последними словами Достоевский особо подчёркивает, что причина падения человека кроется в нём самом. Алексей «разрешил себе» переступить через то, что прежде считал непререкаемой святыней, и оказался на краю бездны. От окончательного падения его спасла чистая и искренняя любовь Грушеньки. Алексей благодарит её за помощь: «Ты мою душу сейчас восстановила