Что представлять дальше, Дашка не знала. Из томной мечты приходилось как в холодную воду окунаться в реальность – и трудолюбиво искать в интернете правила первого поцелуя. Кружева и черемуха – это хорошо. Но надо же всерьез подготовиться к важному свиданию в недалеком прекрасном будущем!
– Я… нет, нецелованная, – еле-еле нашла в себе силы признаться Дашка и проворно вернула вопрос: – А ты?
Света энергично кивнула, заблестевшими глазами повела в сторону сцены:
– Вчера, с Пашкой. Он меня провожать пошел.
Дашка безразлично посмотрела на сцену. Там Павел Терентьев, конферансье на последнем звонке, повторял приветственные слова под недовольным взглядом Инны Евгеньевны.
– Наши мудрые наставники, наша направляющая сила! – надрывался Терентьев, потрясая рукой с микрофоном. – Благодарим за ваш терпеливый труд!..
– И как тебе? – апатично спросила Дашка. Целоваться с одноклассником было в ее представлении слишком банально и просто, но узнать подробности все-таки хотелось.
– Прикольно, – коротко прошептала Светка, по натуре своей разговорчивая не в меру.
Дашка даже рассердилась на нее: сама начала тему – и молчит, глазами блестит, загадочно улыбается. Тоже мне Джоконда.
– Ты как-то… репетировала? – не отступала Дашка.
Подруга посмотрела на нее с недоумением.
– Ну, я читала в интернете, что иногда тренируются, помидоры целуют или персики.
Света фыркнула и громко закашлялась, еле сдерживая забулькавший в горле смех. Инна Евгеньевна строго посмотрела на нее и, картинно прижав палец к губам, кивнула на сцену: человек, мол, старается, а ты тут безобразничаешь!
– В этот волнующий миг, – исправно завывал со сцены Терентьев, – звучат наши слова любви и уважения…
– Зачем с персиками-то заморачиваться? – удивленно шепнула Света, вдоволь набулькавшись-нахихикавшись. – И так дело нехитрое!
– Ну, многое непонятно.
– Да что непонятного?
– В какую сторону голову наклонять… Куда девать руки… – Дашка, воспользовавшись риторическим Светкиным вопросом, отважно перечисляла сразу все непонятное. – Как дышать правильно… Как понять, что пора заканчивать… И вообще, как попасть в обстановку для поцелуя.
Света ошарашенно уставилась на Дашку. Было ясно, что в ее голове идет поиск-воспоминание ответов на непредсказуемо дотошные вопросы.
– Та-ак… Голову направо, губы приоткрываешь…
Драматический тенор Терентьева сменился в динамиках безмятежным голоском Ани Алябиной, старательно благодарившей первых учителей.
– Медленно целуешь его нижнюю губу…
– А верхнюю можно? – уточнила Дашка на всякий случай.
– Можно! – разрешила Света. – Но начинают с нижней.
Инна вызвала на сцену флегматичную Леночку и танцевальный коллектив «Романтика». Леночка с прохладцей пела что-то печальное о прощании с учителями, в то время как «романтики» так же заторможенно вальсировали.
– А сначала глаза закрывать, потом голову направо – или наоборот?
Света закрыла глаза, покрутила головой, подвигала губами. Неодобрительно глянула на Дашку, сердито дернув плечом:
– Да не помню я!
И, смягчившись, добавила, бросив красноречивый взгляд в сторону окна:
– Ты, подруга, совсем ничего не видишь.
У окна, в проходе между креслами стоял Коля Камышов. Ждал выхода пред режиссерские очи Инны Евгеньевны. Смотрел при этом почему-то не на сцену – на Дашку. Поймав ее взгляд, усиленно стал разглядывать старый паркет у себя под ногами.
Коля Камышов, неплохой парень… Добрый, пухлый и большой, напоминающий плюшевого медведя. На уроках химии, которые так ненавидела Дашка, самоотверженно подсказывал ей, помогал с лабораторными работами. Неплохой парень Коля Камышов. Вот и всё.
– Герой не моего романа, – подытожила Дашка на ухо Свете свои равнодушные размышления.
– Как знаешь. – Светка и не думала спорить. – Надоело здесь торчать! Давай за мороженым сбегаем?
– Мне после вальса стихи читать, – покачала головой Дашка. – Да и наша Инна совсем озверела, не выпустит никого.
Раздался оглушительный стук в дверь, и в актовый зал просунулась недовольная голова охранника, покинувшего свой пост на первом этаже.
– Извиняюсь, вы сидеть долго будете? Я школу закрыл, ключи у меня. Я пока в раздевалке. Скоро уйду.
– Не беспокойтесь, Роман Игнатьевич! – ослепительно улыбнулась Инна. – У меня есть запасной ключ.
Света с тихим стоном уткнулась Дашке в плечо. Инна Евгеньевна объявила:
– Ну, дорогие мои, последний рывок! Повторяем все сначала, и я вас отпускаю!
Кто-то в заднем ряду тихо завыл вместе со Светой.
Потянулись друг за другом набившие оскомину номера – благодарности каждому предметнику. Подборка стихов Пушкина – усладить литераторшу, акробатический этюд – порадовать физкультурника, смешные опыты-фокусы – удивить химичку…
Гла-авней всего
Историк в шко-оле… –
затянул голосистый Дима Сазонов, явившийся из-за кулис в потертом бархатном костюме с претензией на историчность – не то нищий мушкетер, не то просто нищий.
– Сто-оп!
Инна подскочила к сцене. Двенадцать пар уставших глаз уставились на нее: ну что еще?
– Это никуда не годится! Как же мы не заметили?! Историк – не самый главный. Другие учителя обидятся.
– Не обидятся!
– Совсем не обидно!
– Пускай обижаются!
– Зато Римме Борисовне как будет приятно! – загудели нестройным хором двадцать четыре голоса: очень уж всем хотелось пойти по домам. Сам певец-мушкетер в дискуссию не вступал, топтался на сцене.
Ситуацию спас рассудительный Камышов, даже на девятом часу репетиции не утративший ясность мысли.
– А для вас, Инна Евгеньевна, вот лично для вас эта песня обидная?
– Нет, – растерялась Инна.
– Вот видите! Вам, географу, не обидно. И всем остальным подойдет!
Воспользовавшись Инниным замешательством, Сазонов улизнул за кулисы. На сцену выскочил коллектив «Романтика», переодетый в джинсы и рыжие парики.
Ту-лу-ла, ту-лу-лу, ту-ту-ту-лу-ла-а!
С головою все в порядке, ла-а!.. –
затянули «романтики», жизнерадостно подпрыгивая, песню в честь школьного психолога.
Дальше были другие песни: трогательная Yesterday для англичанина, бодрая «Чашка кофею» для работников столовой, удалая «Все будет хорошо» для бравого обэжэшника…
На сцену опять явился Дима Сазонов, на этот раз в костюме зайца. Зазвучала переделанная из примитивного шлягера песня для учителя биологии:
Ты – фотосинтез, мы – растенья!
Ты – наш кустик, мы – коренья!
Ты – наша клетка, мы – ядро!
Ты – наша швабра, мы – ведро!
Зайка моя…
Большие заячьи уши подпрыгивали на Диминой голове в такт словам. Уши почему-то были оранжевые, но не это смутило Инну Евгеньевну.
– Стоп, стоп, Дима! – вновь закричала она, подскочив к сцене. – «Швабра» – кошмар какой получился!
И с надеждой добавила, незамедлительно повернувшись к Дашке:
– Дашенька! Ты же у нас стихи пишешь… Придумай быстро другие строчки!
На Дашку обратились нетерпеливые взоры товарищей по несчастью. «Придется соображать, а то свои же убьют», – поняла она. Через полминуты нервных почеркиваний на листочке зачитала безумный итог:
Ты – позвоночник, мы – твоя хорда!
Ты – наше сердце, мы – аорта!
Зайка моя…
– Даша, ты такая талантливая! – просияла Инна.
После песни для физика на мотив «Ясный мой свет» с текстом про «спектр лучей на белой доске» наступил – тарам-парам! – финальный номер программы. Это был торжественный выход Коли Камышова и Дашки, которых школьная администрация удостоила чести дать последний звонок.
Инна протянула Дашке ритуальный колокольчик – практически целый колокол, большой и тяжелый, с деревянной рукояткой, увитой белым атласным бантом. Дашка подняла правую руку с увесистым колокольчиком, принялась названивать изо всех сил. Царственной походкой пошла по залу, деловая, звенящая. Коля, оставшийся не у дел, плелся следом.
– Нет, подождите, нужно же мизансцену придумать!
Неугомонная Инна процокала каблуками вокруг Дашки и Камышова, бросила оценивающий взгляд на Колины бицепсы:
– Коля, а ты можешь на руки взять Дашу с колокольчиком?
– Могу!
– Не может!
Камышов и Дашка выпалили ответы одновременно. Посмотрели друг на друга с неудовольствием.
– Давайте тогда так…
Инна уверенно подняла Дашкину правую руку, держащую колокольчик, и соединила ее с Колиной левой, сомкнув Колину ладонь поверх Дашкиных пальцев. Дашка с Колей пошли по залу вместе, неловко держа руки домиком, на вершине которого громыхал колокол-колокольчик – «последний звонок».
Инна осталась довольна.
– Всё на сегодня, спасибо!
Актовый зал мигом опустел – будущих выпускников как ветром сдуло. И след простыл.
А Дашку не сдуло. Дашка замешкалась на долю секунды, не зная, куда пристроить общественный колокольчик. Это ее и сгубило.
– Ой, кстати, Даша! Надо бы стихотворные связочки придумать между всеми номерами.
На Дашкино счастье, в сумочке у Инны затренькал мобильник, и она отвернулась.
«В конце концов, “надо бы” – условное наклонение, а не прямая просьба… После “надо бы” можно с чистой совестью делать ноги!» – рассуждала Дашка, торопливо спускаясь по лестнице. Какая-то новая тяжесть мешала ей, не давала ускориться хорошенько. Она обнаружила, что по-прежнему сжимает в руке треклятый колокол.
Пришлось повернуть назад, к актовому залу, на цыпочках подойти к дверям…
– Нет, любимый, это никуда не годится! Сосиски – кошмар какой… Свари Машеньке быструю гречку! – требовательно ворковала в трубку Инна Евгеньевна, невидимая за закрытой дверью.
Дашка оставила колокольчик на подоконнике в коридоре, осторожно пошла обратно к лестнице. Инны больше не было слышно, и в школе стояла абсолютная – до звона в ушах – тишина…