– Э-э… Ну зачем буквами? – не растерялся папа. – Считай, что ты станешь… не знаю… звездным светом, шелестом листвы – что там тебе больше нравится…
– Ничего мне не нравится! – Дашка почти заплакала. – Неужели я родилась для того только, чтобы какая-то жуткая тетка выкинула мой паспорт?!
– Нет, естественно, не для этого… Для чего именно ты родилась, не нам решать… Поживем – увидим.
– Это народная мудрость, да, пап? С каких это пор вместо любимой своей психологии ты перешел на народные мудрости?
– Знаешь, ты не переживай раньше времени, – серьезно сказал папа. – Сначала мы с мамой, как ты говоришь, станем буквами, и только потом ты сама… И вообще, ты не знаешь заранее, что это будут за буквы…
– В смысле?
– В смысле ты можешь написать книгу и стать буквами в ней, твое имя останется на обложке… Можешь выйти замуж, сменить фамилию – и на памятнике будут буквы совсем другие, не Федорова, а какая-нибудь Ромашкина или Смирнова…
Папа не спеша говорил, говорил, и все слова были такие хорошие, правильные, спокойные. Дашка сама не заметила, как ближе к концу разговора забралась обратно в кровать, закуталась в одеяло. Паника отступила, очень хотелось спать. И вдобавок – литературной славы и выйти замуж. Сонно попрощавшись с папой и медленно засыпая, Дашка продолжала радоваться: здорово он придумал!
Решено – надо написать книгу. Дашкины стихи станут заучивать наизусть, переписывать в заветных тетрадках, пересылать друг другу по интернету… Ее книгу поставят на полки домашних библиотек, начнут проходить в школах и институтах… А еще – папа прав! – она встретит однажды прекрасного человека, они поженятся, и начнется счастье…
Дашка представила себя в белом платье – узком и длинном, с оборкой внизу, а-ля русалочка. Никаких кринолинов! Шею она украсит голубоватым полупрозрачным аквамариновым колье, а букет невесты нужно будет составить из белых тюльпанов и голубых гиацинтов…
Думать о смерти больше не получалось. А сумочку, кстати, тоже нужно будет найти голубую, на тонкой цепочке, расшитую серебристым бисером.
Звезда Божоле
Дашка мечтала, что вырастет невообразимой красавицей и обязательно встретит сказочную любовь в лице такого же невообразимого красавца. От мамы ей достался розовый пухлый рот, тонкие брови-полумесяцы идеальной формы; от папы – синие глаза, чернота бровей и ресниц, неповторимый взгляд – грустноватый, но смешинка теплится в глубине… «Какая куколка!» «Удивительно красивый у вас ребенок!» Эти возгласы часто слышала Дашка от посторонних людей. В парках, в автобусах, в магазинах взрослые норовили погладить ее по голове, подарить календарик или конфету.
Но Дашка росла, и всеобщее восхищение утихало. Кто же станет ни с того ни с сего приставать в троллейбусе к пятнадцатилетней девице, да еще и соваться к ней с календариками! Кроме того, Дашкины ровесницы начинали краситься, экспериментировать с волосами… Розовые губы и черные ресницы были теперь у каждой. Некрасивых не осталось.
На новогоднем школьном концерте, сидя в зрительном зале в ожидании своего номера, Дашка слышала, как чья-то мама шепнула своей соседке: «Такая красивая девочка…» Дашка улыбнулась уголком губ, но следом поняла, что речь не о ней. Женщина смотрела на сцену, где в это время Дашкина подруга Света Романчук играла на фортепьяно что-то задумчивое.
Дашку обожгло: Света – красивая?! Нет, она человек хороший, недаром Дашка с ней дружит. Но у нее оттопыренные уши и длинный нос! Правда, после седьмого класса, когда Света по-другому постриглась, осветлила волосы и начала пользоваться хайлайтером, все об этом забыли. А вот она, Дашка, «удивительно красивый ребенок», вырастает серой мышью. У нее умеренно симпатичное лицо – такое же, как у всех. И невзрачные темно-русые волосы, красить которые мама ей безжалостно запрещает.
Новогодний концерт в тот день планово перешел в новогоднюю дискотеку, после того как родители разошлись по домам. В спортзале все скамьи сдвинули в один угол, зажгли мигающие зеленоватые лампочки, и две сотни девятиклассников и старшеклассников вместе с Дашкой заплескались, кто как умел, в музыкальных волнах, ударявших о старые школьные стены с оглушительным «тынц-тынц-тынц».
Первый медленный танец Дашка едва не прошляпила. Очень хотелось пить, и они с не красавицей Светой побежали в школьный буфет, который по случаю праздника был открыт допоздна. Пристроившись за столиком у стены, подруги потягивали лимонад и молчали. Издалека доносился шум дискотеки, и от этого тишина темноватого полупустого буфета становилась уютнее. Дашке казалось, что сказочная любовь случится вот-вот, что только она и ждет – за поворотом в шумный и жаркий спортзал, подсвеченный зеленоватыми лампочками. Остается последний глоток прохладного лимонада, глоток тишины.
Когда подруги вернулись на дискотеку, в зале уже танцевали пары. Невезучие одиночки маялись у стены или с деланым равнодушием пристраивались по углам на спортивных скамейках.
– Да тут и танцевать не с кем! Одни уроды, – громко шепнула Света на ухо Дашке, но понятно было, что ей обидно.
Дашка и сама не представляла, с кем из парней мог бы случиться здесь ее первый медленный танец. (Утренники в детском саду и топтания туда-сюда на праздниках в классе, после добровольно-принудительного «мальчики приглашают девочек», в счет не шли.) Кто же реально способен ее пригласить?.. Ровесники-девятиклассники, большинство из которых даже ниже, чем Дашка без каблуков? Высокий, но полноватый и скучноватый отличник Коля Камышов, Дашкин сосед по парте? Прокуренные старшеклассники, минуту назад за школьным крыльцом распивавшие из горлышка явно-не-лимонад? Какой-нибудь очкастый ботаник-одиннадцатиклассник в бесформенных брюках и свитере, присыпанном перхотью? Бр-р-р! Все эти типы и типажи Дашке были понятны. Срочно требовался неизвестный прекрасный Некто…
За спиной у Дашки возникло что-то большое, склонилось к ней. Прозвучало важное слово:
– Танцуешь?
Она обернулась – и утонула в сиянии. Сияла в дискотечном свете белая майка. Над майкой сияла улыбка, над улыбкой – глаза.
– Я не понял, танцуешь?
Она кивнула и потянулась туда, к этому блестящему взгляду, закинула легкие руки на плечи белой горы. Танец начался…
Как назло, песня выпала русская – нет бы Scorpions, Мадонна или хотя бы Селин Дион… Но все равно это был первый Дашкин медленный танец – такое не забывается всю жизнь!
Еще, еще…
С тобой, с тобой…
В последний раз до звезд дотронуться рукой…
Дашка изо всех сил уговаривала себя, что песня ей нравится.
Еще, еще…
Глаза в глаза…
А вот взгляд незнакомца Дашка никак не могла поймать. Продолжая уверенно сжимать ее талию, он с отсутствующим видом смотрел в сторону и вверх, на мигающие лампочки. «Пьяный, что ли?» – подумала Дашка, но тут же отогнала эту недостойную мысль.
В последний раз до звезд дотронуться рукой…
– Зовут-то тебя как? – неожиданно спросил незнакомец.
– Даша, – прошелестела Дашка.
– Как? – Он явно не расслышал шелеста.
– Даша…
Песня кончилась.
Из темного угла со скамейками вынырнул к ним какой-то парень с сережкой в ухе, хлопнул Белого Незнакомца по плечу.
– Слышь, Тоха, поговорить надо!
Незнакомец убрал твердые ладони с Дашкиной талии, быстро сказал: «Спасибо за танец» – и шагнул в темноту.
Дашка осталась стоять, потрясенная и счастливая. Все случилось, чудо началось. Он ее нашел, и впереди – продолжение сказки.
– Ты хоть знаешь, кто это был?! – Перед Дашкой выросла Светка, оживленно взмахнула руками. – Что, и правда не знаешь?
Дашка помотала головой.
– Толик Петровский, звезда школы! За ним все девчонки бегают! Спортсмен, играет в гандбол…
– А-а, да, я слышала фамилию… – припомнила Дашка. – Завуч как-то говорила нашей математичке, что Петровский все время на сборах, учиться некогда и надо бы ему четверку за триместр нарисовать.
Новая информация плохо сочеталась с обликом Белого Незнакомца, но Дашка нашла лазейку: фамилия! Это знак! Петровский – принадлежность особому миру, любимому Петербургу, городу святого Петра… И если они поженятся, она тоже станет Дарьей Петровской.
Когда вскоре зазвучал второй медляк, Дашка оглянулась по сторонам в поисках Белого Незнакомца. Он должен, должен был пригласить ее дважды! И действительно, с другого конца спортзала уверенно двигалось к ней (или только казалось, что именно к ней?) ослепительно белое зарево. Но тут произошло страшное.
Из-за Дашкиного плеча вывернулась Светка. И пошла вперед, Белому Незнакомцу наперерез, напоказ качая бедрами и одной рукой поправляя пышные светлые волосы, которые в дискотечном свете тоже сияли.
Секунду спустя Петровский и Светка перетаптывались в обнимку под бессмертную Unbreake My Heart. Слова песни были как соль на Дашкины сердечные раны. Что-то большое, круглое, обжигающее тяжело заворочалось у нее в груди. Дашка поняла, что это ревность.
Немедленно уйти с дискотеки было нельзя: тогда Светка поймет, что Дашка обиделась, и получится унизительно и ужасно. Пусть думает, якобы Дашке плевать…
Полчаса она механически дергалась под бойкие ритмы, чувствуя себя безыскусной марионеткой. Потом выскользнула из душного зала в холод притихшего коридора, поежилась, нажала заученным движением кнопки мобильника:
– Мам, я пошла домой.
– Хорошо, – грустно сказала мама на другом конце трубки. – Я одеваюсь, иду тебе навстречу.
Дашке было ясно, откуда в мамином голосе грусть. Перед дискотекой они договорились, что, если кто-то пойдет Дашку провожать, она пришлет условную эсэмэску – любую букву, – чтобы мама не волновалась и не вмешивалась. Ну а если Дашка останется без спутника, тогда позвонит, чтобы ей не возвращаться одной по темным улицам. Было бы правильно, кстати, если бы в таком случае Дашку встречал папа. Но в сентябре, четыре месяца назад, Дашкины родители ни с того ни с сего развелись и разъехались. Дашка потихоньку привыкала жить в новой пустоте.