«Твой тип окрашивания ассоциируется у меня со смешанным, эмоционально неустойчивым рисунком индивидуально-личностных свойств», – написал ей папа, которому она по электронной почте отправила фотографию.
В школе новую Дашку приняли не намного лучше.
– Извини, подруга, но когда волосы фиолетовые – это перебор! – фыркнула Света.
– Эй, ты голову моешь красным вином? – крикнул ей какой-то доморощенный эстет, пробегавший по коридору.
И только сосед по парте Коля Камышов тихо сказал:
– Очень красиво… Только вот…
– Только что? – раздраженно бросила смягчившаяся было Дашка.
– Только наша Инна за это тебя убьет.
Инна Евгеньевна, классный руководитель Дашкиного девятого «А», строго следила не только за успеваемостью, но и за внешним видом учеников, запрещая мальчикам слишком длинные волосы, а девочкам – слишком короткие юбки, не говоря уже о крашеных волосах.
Был последний школьный день уходящего года, никаких уроков – только уборка и классный час. Дашка надеялась, что неучебная обстановка этого дня сгладит Иннину реакцию на цвет божоле.
Прозвенел звонок. В наступившей тишине хорошо был слышен узнаваемый стук каблуков: Инна Евгеньевна любила ходить на шпильках. Открылась дверь, девятый «А» приподнялся с мест, Инна прошла к своему столу и обвела взглядом класс.
– Даша! Ничего себе! На что похожа твоя голова?!
«Каждый выдвигает свою версию того, на что она похожа», – устало подумала Дашка. Вслух ничего не сказала, сидела понурившись.
В коридоре простучали другие каблуки – более глухо и грузно. Дверь распахнулась, и перед классом предстала сама директриса.
– Да сидите, сидите! – махнула она рукой в ответ на поспешный шум отодвигаемых стульев. – Мы получили сегодня результаты городского стихотворного конкурса. – Дашка подняла голову. – А также списки победителей районной олимпиады по литературе. Поздравляю, Инна Евгеньевна! – Директриса повернулась к учительскому столу. – В обоих случаях ученица вашего класса Федорова Дарья заняла первое место! Умница, Дарья… – Директриса отыскала глазами Дашку, на торжественно-невозмутимом лице проступило недоумение. – Только почему у тебя волосы… ммм… пурпурные?!
– Пурпур – цвет победителя! – нашлась Инна Евгеньевна. – Молодец, Дарья, поздравляем! Ждем дальнейших побед по литературе – на городском уровне, а в будущем, если получится, и в России!
Дашка поняла, что цвет «божоле» ей простили – с учетом прошлых и будущих учебных заслуг. Только отчего-то ей стало совсем противно.
Она выудила из-под парты сумку, дисциплинированно – под идеально прямым углом – подняла руку:
– Можно выйти?
– Можно, – кивнула Инна.
И Дашка вышла совсем. Раздевалка была открыта, не пришлось даже искать дежурных. Сапоги, шарфик, пуховик. Перчатки пока в карманах. Зимнюю шапку – в сумку, на крайний случай, а вообще-то сойдет и капюшон. Все, можно смело на улицу, в бодрящие минус пять предпоследнего дня декабря.
На школьном крыльце стоял Толик Петровский.
– Привет, – сказала Дашка.
– Привет, – бесцветно ответил Толик. Посмотрел на нее, нахмурил высокий лоб, силясь о чем-то вспомнить.
– Мы с тобой танцевали на дискотеке три дня назад, – объяснила она. – Но у меня были другие волосы…
– А, точняк! – оживился Толик. – Слушай, я забыл, как тебя зовут.
Дашка молчала.
– Ну так чё?
Пауза.
– Звать-то тебя как?
Дашка отвернулась и стала спускаться с крыльца. Ступенька, вторая, третья… Не поскользнуться бы.
– Эй, безымянная звезда! – донеслось ей вслед. – А с какого перепугу ты стала черная как ворона? Покрасилась бы в блондинку – я бы тебя в клубешник позвал!
Дашка прошла по школьному двору, толкнула старую неповоротливую калитку и бережно прикрыла ее за собой. Выйдя на заснеженный проспект, ускорила шаг. Дома ждали горячий суп, предновогодняя уборка в компании с мамой и заветный блокнот в бархатистой обложке. Ему Дашка готова была поведать продолжение стихов о плывущей звезде.
На поверхности сердца дрожали тоска и обида, а под ними застыла тишина. И оттуда, из-под самых тихих, неведомых никому глубин зазвучала мелодия оживающих строчек – о том, как плыла звезда. В изумрудном сиянии.
Звезда плыла в сиянье изумруда… А я не дождалась простого чуда – увидеть нежность незнакомых глаз…
И я иду на кухню выпить чаю, на поводу у будней не скучаю…
Но по ночам, не слыша этих фраз, плывет звезда в далекой вышине…
И кажется, она плывет – ко мне…
Дашка остановилась и полезла в сумку за зеркальцем. До сих пор не стемнело, воздух был по-морозному прозрачным, умеренно золотящимся от спокойного зимнего солнца. Ровный, истинный свет.
Зеркальце наконец нашлось, и Дашка с удивлением увидела в своих волосах мерцание цвета – холодное, благородное, то ли драгоценное, то ли звездное. Да, пожалуй, так сдержанно и в то же время роскошно могла блестеть или пригоршня драгоценных камней, или звездная пыль.
Скромные пунцовые искорки сменялись рубиновыми зарницами – и покорно гасли, и становились истоками аметистовых рек, и лиловые реки сияли размеренно и перетекали в трепещущее пламя цвета спелых гранатов.
И уж точно Дашкины волосы, сложно окрашенные с основным цветом «божоле», не были ни фиолетовыми, ни синими и ни черными. Так никогда не бывает одноцветным ночное темное небо. В любой момент, если смотреть внимательно, можно различить на нем палитру оттенков и хотя бы одну маленькую переливчатую звезду.
Сметанка для гениев
У вдохновения был сливочный вкус. Чтобы намечтать новые стихи, Дашка устраивалась на кухонном подоконнике (так ближе к небу) и придвигала к себе пакетик ирисок или конфет «Коровка». Они таяли во рту, одна за другой, и эта сладкая плавность, казалось Дашке, тайным образом перетекала в звучание стихотворений… Жаль только, разделить удовольствие удачных созвучий было не с кем: родителям в последнее время Дашка читала свои стихи редко, одноклассникам – ни разу в жизни, лучшая подруга Света признавала из всех высоких искусств только музыку. А сливочные конфеты и вовсе не нравились никому.
После зимних каникул в Дашкин класс пришел новый учитель русского языка и литературы Владимир Витальевич. Был он молод, кудряв и весел, публиковал свои и чужие стихи в школьном альманахе «Невские строки», сам подсказывал ученикам на контрольных диктантах и вместо уроков русского самовольно устраивал иногда дополнительные уроки литературы. Прежний учитель, дама серьезная и унылая, с разрешения директрисы отбыла в непредвиденный – «по семейным обстоятельствам» – двухмесячный отпуск, и девятый «А» ликовал. Позади остались бесконечная зубрежка и записи под диктовку (в таком-то году писатель NN родился, в таком-то женился, в таком-то выпустил свой первый роман… и с задней парты отважный вопрос: «А когда он умер?!»). Наступило короткое, но счастливое время свободы и творчества.
Под оглушительные триумфальные трели звонка Владимир Витальевич врывался в класс так стремительно, словно его вносили туда незримые крылья, и ликующе объявлял:
– Поэтическая пятиминутка!
Эти пятиминутки были традицией нового учителя. Он вызывал наугад одного из учеников – прочесть любимое стихотворение и произвольно прокомментировать.
При первом знакомстве с девятым «А» случайный выбор учителя пал на Дашку.
– Федорова, пожалуйста…
Дашка после недолгих раздумий начала читать Бунина. Эти стихи она знала и любила очень давно:
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Когда в притихшем классе отзвучала последняя строчка, все увидели, что Владимир Витальевич сидит у себя за столом неподвижно, спрятав лицо в ладони. Через секунду он порывисто встал, заглянул Дашке в глаза ласково и внимательно:
– Спасибо. Это и мои любимые стихи тоже.
И совсем другим голосом, официально:
– Послушаем ваш комментарий!
Дашка заговорила о том, что Бунина мы знаем больше как прозаика, но он был и поэтом… Эти стихи написаны красивым анапестом, воссоздают русский летний пейзаж, и поэт будто восходит по невидимой лестнице: сначала цветы и шмели, над ними лазурь…
– Благодарю вас, Дарья, очень интересно! – подытожил довольный Владимир Витальевич. – Вы, полагаю, и сами стихи пишете?
Дашка кивнула, слегка порозовев.
– Если хотите, принесите мне почитать. Я постоянно в поиске текстов для нашего альманаха.
Предложением учителя Дашка была польщена и на следующий урок принесла подборку стихов. Перед этим долго и тщательно выбирала их, задумчиво листая блокнот, а в голове была только одна мысль: «Какие глаза у него… синие-синие…»
После того как Владимир Витальевич получил стихи, в Дашкину жизнь пришли сомнения и тревоги. Хорошо ли она составила подборку? Может, нужно было больше стихов? Может, меньше?.. Что он скажет ей, когда прочтет? И снова только одна мысль ярче всех сияла в затуманенной, непонятно отчего кругом идущей Дашкиной голове: «Хоть бы ему понравилось!» После нее возвращалась первая мысль: «А глаза у него синие-синие…»
Теперь Дашка иногда доставала из школьной сумки дневник – и подолгу смотрела на нежно алевшие в нем пятерки, выведенные аккуратным почерком нового учителя, и его замысловатую подпись возле каждой оценки. Два нарядных В с завитушками перетекали в широкую шляпку Т – фамилия Владимира Витальевича была Травкин. Правда, печатался он под известным всей школе псевдонимом Владимир Лазурный.
Через неделю учитель возвратил Дашке стихи. В начале урока на глазах у всех подошел к ней, положил на парту папку с текстами:
– Поздравляю, Дарья, вы – поэт! Кое-что я тут выбрал для альманаха.
Дашке захотелось кружиться и хохотать. За секунду ее заполнил изнутри золотой свет, заплясали в груди тысячи смешинок. Если бы можно было, она побежала бы на улицу или просто вверх-вниз по лестнице – в движении выплеснуть это нечеловеческое лучезарное счастье, которое никак не хотело умещаться в маленьком сердце!