– Скажите, пожалуйста, а вот эта сметанка… свежая?
По спине побежал холодок. Было так странно слышать голос учителя, вместо ласкающих слух «амфибрахий» или «метафора» произносящий глуповатое слово «сметанка»…
– Сегодня привезли, – буркнула продавщица.
– А вон та, двадцатипроцентная?
– Все свежее!
– А она местная? – не унимался Владимир Витальевич.
Продавщица наконец завернула сыр, тяжело бухнула на прилавок получившийся сверток и встала перед Владимиром Витальевичем во всей красе, упершись в бока полными руками, сжатыми в кулаки. «Это называется стоять фертом, – вспомнила Дашка, – поскольку человек в этой позе копирует букву эф, которая в старой азбуке называлась ферт…»
Она деревянно развернулась к маме и коротко бросила:
– Идем отсюда.
Вышла на улицу, по скрипучему снегу торопливо зашагала домой. Должно быть, лицо у нее было слишком бледное и решительное, потому что мама покорно засеменила за ней, на ходу встревоженно приговаривая:
– Даша… Дашуля… Ну подожди!..
Дашка шла вперед, с силой втаптывая в скрипучий снег мыски чистых – чистых и даже пропиткой обработанных! – замшевых сапожек.
– Дашуля… Учителя тоже люди, даже если они поэты… Даже если они эти… как их там… небожители…
Мама запыхалась, в голосе нет иронии.
– Они могут носить неправильные рубашки…
Дашка хмуро идет вперед.
– Могут с женами разводиться…
Дашка не останавливается.
– И сметану хотят повкуснее…
Скрип-скрип, только вперед.
– Даша!
Скрип-скрип.
– Ну давай вернемся, хоть хлеба купим! Зря, что ли, пришли… И «Коровку» твою любимую… И сметана, кстати, нам тоже нужна…
Дашка резко остановилась. Рассмеялась. И неожиданно для себя тут же заплакала. На морозе плакать было неудобно: от слезных дорожек сразу же холодели щеки, и противная зябкость охватывала все тело, – только унять слезы никак не выходило. Случайные прохожие с удивлением поглядывали на Дашку, но шли по своим делам – кто за сметаной, кто за конфетами, кто просто домой. По чистым страницам непорочно-белого снега.
Стул Островского
Одинокая книга лежала возле раскрытого чемодана. Девушка на обложке замерла, отвернувшись от группы мужчин во фраках, наклонила голову и опустила тонкие руки на невысокую белую балюстраду. Очевидно было, что девушке отчего-то стыдно и грустно. Иначе художественный редактор и не взял бы ее на обложку книги с таким стыдным и грустным названием – «Бесприданница».
Остальные книги внушительной стопкой высились на столе. Со всех корешков смотрело одно имя: Островский. Пара глаз – о и о, между ними классический строгий нос – стр, добродушные усы прячут рот – ффф, полукругом очерчивает лицо борода-гамак – ски-и-ий.
– Даша, ты спишь, что ли?! До поезда три часа!
Дашка вскочила с диванчика, на котором начала было дремать. Мама с озабоченным видом прошла по комнате, покачала головой. Принялась укладывать в чемодан разбросанные вокруг вещи: мини-косметичку с тональником и помадой, косметичку побольше – с кремом, шампунем и гелем для душа, упаковку печенья, электрический чайничек, три пары колготок 40 den цвета «natural», две отглаженных белых блузки, кашемировый белый свитер на случай холода, джинсовую юбку, трикотажное красное платье…
– Это платье не клади, – попросила Дашка. – У меня в нем ноги толстые. – И, подумав, уточнила печально: – И не в нем, кстати, тоже.
– Чего-о? – недовольно протянула мама. – Да они у тебя скорее худые. А красный тебе очень идет. И вообще, ноги твои большую часть времени будут под партой.
Дашка нехотя пожала плечами. Восстановленное в правах платье огромным маковым лепестком опустилось в чемодан.
Да, мама права, сидеть за партой придется много. Дашка уезжает почти на неделю – представлять Петербург, точнее всех девятиклассников Петербурга, на Всероссийской олимпиаде школьников по литературе. Олимпиада, серьезная и, честно говоря, страшноватая, состоит из трех письменных туров, каждый по три-четыре часа. Первые два тура – аналитические: нужно сделать полный обзор прозаического текста в первом туре и поэтического – во втором. В третьем туре проверяется общая эрудиция, знание истории литературы и литературных терминов.
Мамина подруга Надежда Олеговна из Комитета по образованию рассказала, что в третьем туре любят вопросы о выдающихся людях, живших в городе проведения олимпиады. В этом году школьников собирали в Костроме, и Дашка усиленно изучала жизнь и творчество Островского: под Костромой раскинулась его усадьба с неудобопроизносимым названием Щелыково. (Щёлыково? Щелыково? Дашка с надеждой шарила в «Википедии», но там, к сожалению, никаких ударений не обнаруживалось.)
– Поужинаем перед дорогой, а? – предложила мама, застегнув на чемодане последнюю молнию и вздохнув облегченно. – Котлеты тебе разогреть? И булочки?
– Разогреть, – кивнула Дашка. – Но лучше суп.
Она знала, что ноги у нее все-таки толстые.
Петербургская делегация на олимпиаду состояла из четырех человек: по одному учащемуся от девятых, десятых, одиннадцатых классов и один официальный сопровождающий. Дашкина мама тоже ехала, неофициально – взяла и купила себе билет! Дашка сначала сопротивлялась: «Ну что я туда с тобой потащусь… Все люди как люди, а я как детский сад, с мамой!» А мама ей в ответ говорила: «Дашуль, тебе жалко, что ли? Я всю жизнь хотела посмотреть Кострому!»
Насчет «всю жизнь» Дашка сомневалась, но мама после расставания с папой стала только недавно оттаивать и улыбаться… То, что ей захотелось куда-то съездить, Дашку даже порадовало, и она сдалась: едем вместе!
Встретиться олимпиадники должны были на вокзале, возле памятника Петру Первому. Дашка знала, что в городском фольклоре для такого случая существует шутка «встреча у Петра Ильича»: речь идет вроде бы о доме Чайковского, но в виду имеется место на Московском вокзале, где бюст Ленина с годами сменился бюстом царя Петра.
Дашка и мама так боялись опоздать, что в итоге пришли первыми. Остальных участников Дашка никогда не видела – ей сообщили только их имена, и теперь она все гадала, какими окажутся эти люди, достойно ли будут они смотреться все вместе – «группа из Петербурга».
Собой в преддверии олимпиады Дашка была довольна. Поэтический текст она разберет блестяще, прозу тоже осилит, а уж Островский с его жизнью и творчеством изучен вдоль и поперек. В дорогу мама заплела ей красивые косы (надо лбом получилась плетеная диадема, а на затылке – замысловатый цветочек), купленные для поездки джинсы явно ее стройнили. Отличное настроение, боевой дух – до небес!
Пока Дашка размышляла о том, как все здорово, появились одиннадцатиклассница Дина Черняк, хмурая и худая, в очках с толстыми линзами, и ее учитель литературы, а заодно и официальная сопровождающая группы Вера Сергеевна, дама довольно молодая и миловидная.
В последнюю минуту примчалась хорошенькая Женечка Соболь, представитель десятых классов. Позади нее бежали запыхавшиеся провожатые – вероятно, вся семья Соболей: высокий мужчина, хрупкая рыжеволосая женщина, румяный мальчик лет пяти и подозрительно кудрявый йоркширский терьер, видимо накануне специально завитый на папильотки.
Пассажиры разместились в душноватых купе. Поезд тронулся. Проводница с густо накрашенными глазами – ни дать ни взять большая панда! – проверила билеты и теперь снова двинулась по вагону, предлагая кофе, чай, воду, печенье и вафли.
Дашка смаковала рассыпчатую печенюшку, украдкой разглядывая сидевших напротив Дину и Женечку. Видно, что Дина умная и займет какое-нибудь призовое место, а вот Женечка очень красивая. «А я – и умная и красивая, – удовлетворенно подумала Дашка. – Интересно, они это видят?»
Вагон тряхнуло. От печенья в Дашкиной руке отвалился кусочек, упал на пол. К счастью, все смотрели в это время на Веру Сергеевну – она рассказывала, как была в Костроме три года назад, ездила в музей бересты и в Ипатьевский монастырь. Густо покраснев, Дашка ногой запихала кусочек печенья поглубже под стол.
В Москве сделали пересадку: прямые поезда из Петербурга в Кострому не ходили.
– Здесь целый вагон олимпиадников наберется, – сонно пробормотала Женечка Соболь, калачиком сворачиваясь на верхней полке поезда Москва – Кострома.
– Почему вагон? – не сообразила Дашка.
– В Кострому из большинства городов через Москву едут, – объяснила Вера Сергеевна.
– Да? Разве не только из Петербурга?
– Ох, повезло, что ваша Инна тебя не слышит! – В дверь просунулась голова Дашкиной мамы, разместившейся в соседнем купе. – Совсем ты не знаешь географии.
Дашка смутилась ужасно, а мама вошла, присела с ней рядом и уже бойко рассказывала Вере Сергеевне, то и дело смеясь и откидывая со лба волну светлых волос:
– Представляете, классный руководитель у них, Инна Евгеньевна, – географ… Так у детей вместо географии сплошной классный час! Всё решают, куда бы на экскурсию съездить да в каком конкурсе поучаствовать, а Красноярск от Краснодара не отличают!
Дашка любила, когда мама смеялась, когда подпрыгивали при этом ее золотые кудряшки-бубенчики, но прямо сейчас хотелось маму просто убить. Как же можно было – уличить Дашку в том, что она чего-то не знает! При всех!
– Интересно, кстати, какие именно города участвуют, – озадаченно протянула Дина, оторвавшись от толстой книги, которую прежде сосредоточенно изучала.
Вера Сергеевна тоже задумалась, нашарила за спиной мешковатую дорожную сумку. Вытянула торчавшую из наружного кармана брошюру – памятку для сопровождающего – и нараспев начала:
Ярославль, Красноярск…
Брянск, Орел, Череповец…
Мурманск, Екатеринбург…
Дашкина мама приподнялась, через плечо Веры Сергеевны заглядывая в распечатку, подхватила с увлечением:
Пермь! Воронеж! Волгоград!..