Если официальные объединения типа Общества любителей российской словесности при Московском университете представляли один полюс литературной жизни, то на другом располагался интимный кружок друзей-поэтов, чуждающийся любых форм организации. Вместо статутов и протоколов единственным документом такого кружка была тетрадка, заполняемая коллективными стихами, а распорядок заседаний заменялся ужином,
Где до утра слово пей!
Заглушает крики песен…
В этом отношении и кружок Милонова, и его рукописный «орган» — «Зеленая книга» — существенно дополняют общую картину литературы эпохи.
Милонов — одаренный поэт, сравнивавший себя с Ювеналом, литературный учитель Рылеева, один из ярких представителей гражданской поэзии 1810-х годов, имел и другую славу — трактирного завсегдатая и пьяницы. Именно эту вторую славу Милонова зафиксировал и передал потомству в записанных им анекдотах («Table talk») Пушкин. Пушкинские записи позволяют увидеть здесь нечто более значимое, чем эпизод из биографии второстепенного поэта. Пушкин подбирает случаи столкновения «высокого» и признанного поэта и его более талантливого, но спившегося и ставшего изгоем современника: Сумароков и Барков, Херасков и Костров, Гнедич и Милонов. В таком сопоставлении самое «падение» одаренного поэта выступает как неприятие мира и бунтарство.
В этом смысле показателен и демонстративно «внелитературный» кружок литературных друзей Милонова. Дело не только в том, что он был составлен из людей, далеких от признанной литературы. Нормы высокой поэзии были здесь объектом пародирования и осмеяния; «трогательные» стихи, которые «маленький Опочинин» должен поднести великой княгине Екатерине Павловне, сочиняются коллективно, а гонораром служат бутылка коньяку, сахар и лимоны для изготовления пунша. Сочинение стихов сопровождается пародийной поэтической перепиской.
Образцом такого рода фамильярной кружковой поэзии служит «Зеленая книга» Милонова — Политковских, которая дошла до нас в неполной писарской копии из архива Я. К. Грота (ПД), озаглавленной «Выписки из Зеленой книги». Кружок этот сложился, видимо, незадолго до войны 1812 года, и его встречи продолжались до 1820 года — времени смертельной болезни Милонова. В «Выписках» имеются стихи, датированные 1811 и 1814 годами. По всей вероятности, «Зеленая книга» велась на всем протяжении существования кружка.
М. В. МИЛОНОВ
194–196. НАДПИСИ К ПОРТРЕТАМ
1. ОЛЕНИНА
Поэтов небольших великий Меценат
И человек в миниатюре;
Но в этом он не виноват,
А только стыд натуре.
2. ПОРТНОГО НИМАНА
Вот Нимана портрет!
Его узнает тот, кто в долг во фрак одет.
В. И. РЕМБОВСКОГО
Се вид Рембовского! Хоть чином не велик,
Но так душою добр, что стоит генерала!
Он, если бы вина на свете недостало,
Предложит вам сосать его почтенный лик.
197. ПО СЛУЧАЮ ПРИНЕСЕНИЯ СКВЕРНОЙ ВОДКИ ДЛЯ ПУНША, В ЧАЯНИИ ПРЕКРАСНОГО РОМА И В РАСПОЛОЖЕНИИ ВЫПИТЬ С АППЕТИТОМ БОЛЕЕ И БОЛЕЕ
Возможно ль не роптать на жребий в здешнем мире?
Желаешь выпить шесть, а только пьешь четыре.
198. НА ВЗДОРОЖАНИЕ РОМА ДО ВОСЬМИ РУБЛЕЙ БУТЫЛКА
Ужасно цены как на вещи поднялись,
И сколько ни дивлюсь Патрикия я духу,
Такие времена, что, как ты ни крепись,
С Рембовским съедешь на сивуху.
199. К НЕВКУШАЮЩЕМУ ЛЮБИТЕЛЮ ПУНША
Хоть пунш давно готов, Понтикус не вкушает
И с отвращением как будто бы глядит.
Иной подумает, что вкуса в нем не знает
И даже на людей вкушающих сердит.
Не воздержание виной тому, не чванство:
Но самая любовь ко Вакховым дарам.
Он из любви к нему доказывает нам,
Что трезвость наконец рождается от пьянства.
200. К ИЗДАТЕЛЮ «ПАНТЕОНА»
Ценитель гениев поэзии небесной,
Связующий их труд в единый переплет,
Никольский! Подвиг твой и славный и чудесный,
Зане ты сам плохой прозаик и поэт.
201. К НЕМУ ЖЕ
Напрасно пышным ты названьем «Пантеона»
Желаешь доказать, что подвиг твой велик.
Торгаш чужих даров без права, без закона,
Ты только к ним клеишь ничтожный свой ярлык.
202. НА БЕЗГРАМОТНОГО СЕНАТОРА-СТИХОТВОРЦА
Хвостов! Никак не надивлюся,
С какою целью бог хотел тебя создать!
Как вижу я тебя — смеюся,
И плачу — как в Сенат ты едешь заседать.
203. ПОСЛАНИЕ ПРОСИТЕЛЬНО-ПОКОРНО-СТИХОТВОРНОЕ, ПОСЛЕ СОВЕРШЕНИЯ ДЕСЯТИРИЧНОГО ПОДВИГА НА ПОПРИЩЕ ПОЭЗИИ В БОРЬБЕ С РИФМАМИ И СМЫСЛОМ
<к Н. Р. Политковскому>
Протектор книжицы с зеленым корешком,
Гордящейся твоим немногим стихотворством,
О ты, безвласый муж, враждуяй с париком,
Чтоб истины чело не омрачать притворством!
Прочти послание затейливых писак,
Родивших в час один столь многи надписанья,
Ты любишь истину, они не любят врак
И пишут на лице, презрев иносказания:
Пускай неславные, безвестны имена
Прославятся твоим изобретеньем книжным;
Она усердия поистине полна,
В ней спуску нет друзьям и родственникам ближним.
Се книга случаев, как книжица судеб:
Ее не разогнет порока длань развратна.
Се жертва, коею любуется сам Феб,
Ужасная глупцам, для мудрых же приятна;
Внеся в нее стихи, согласны с правотой,
И, чествуя тебя мы ими, как Поэта,
Любитель истины! не шапки иль бехмета,
Но руководствуясь везде прямой ценой,
Изящности своей не портивши простой,
Шестирублевого мы просим от Тангета.
204. К Н. Р. ПОЛИТКОВСКОМУ
Послание поздравительно-просительное, по случаю всерадостного бракосочетания, от сожителей, испуганных перемещением на новое и неизвестное жилище
Внемли приветствие многопреда́нных душ,
Которые, тебя усердно поздравляя,
Желают, чтоб ты был не только добрый муж,
Но чтобы, братию, друзей не забывая,
Как ныне, так и впредь до них ты был хорош,
Чтоб доступ нам к тебе соделался не труден,
Чтоб каждого из нас ты не поставил в грош
И в милостях своих являлся неоскуден.
И словом, если мы оставим тот приют,
Который столько лет имели мы с тобою,
Проси, да новую квартиру нам дадут,
Где б можно спрятаться от хлада и от зною,
И мебель старую к кухонный прибор
Отдай нам в полное всегдашнее владенье,
Зане купить теперь на рынке этот вздор
Потребно денежно изрядное скопленье,
Которое, увы, не копится у нас
По ценности вещей на многие расходы.
И если в просьбах сих последует отказ,
То мы останемся как детища природы:
Лазурный свод небес пребудет нам покров,
Постель белей млека — пылинки то есть снежны,
Трапеза — лавочных десяток огурцов:
И пища и приют такие ненадежны.
Не говорим уже, что будет наш костюм.
Адам и Диоген — несходствие чудесно!
Но оба опытны, имели оба ум.
И так у первого займем мы лист древесный,
А у другого нам лохмотья не просить,
Которым мы давно с излишеством богаты,
Займем лишь у него искусство горстью пить
И бочки почитать за пышные палаты.
205. К Ф. С. ПОЛИТКОВСКОМУ, КОТОРЫЙ НАЗВАЛ МЕНЯ БЕЗБОЖНИКОМ
Безбожником меня напрасно называешь
И этим мне совсем не делаешь вреда;
Но сам безбожник ты, когда
Милонова хулой безвинно порицаешь.
206. ПО СЛУЧАЮ ВСТАВЛЕНИЯ В РАМЫ ЛИКА АРХИЕПИСКОПА ПЛАТОНА, В ДЕНЬ ЕГО АНГЕЛА 18-ГО НОЯБРЯ 1814-ГО ГОДА
В златоблестящих рамах сих,
При громе мусикийска звона,
Давно почивша во святых
Почтите, братие, Платона.
Покажем всем пример благой,
Сколь внуки благодарны деду!
Украся лик его святой,
Украсим мы теперь беседу.
Но чтобы жар наш не простыл,
Нальем Тангетовским стаканы:
Покойник сам изрядно пил —
И мы, друзья, напьемся пьяны!
Да чествуема нами тень,
Витающа в странах нескушных,
Благословения в сей день
Пошлет на нас с высот воздушных.
А ты, юнейший брат из нас[227],
Возросший под его покровом,
Почти его хоть в жизни раз
Не глупым, не гугнявым словом,
И докажи, что тысяч пять
В наследство получил недаром:
Вели скорей нас напитать
Тангетовским нектаром.
П. С. ПОЛИТКОВСКИЙ
207. НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ М. В. МИЛОНОВА
Как трезв, имеет лик румян и благозрачен,
Смеющиесь уста и гладкое чело;
А пьян — как яблоко моченое не смачен,
И цвет лица его — нечистое стекло.
От пухлости ланит чуть красны очи зрятся,
И юный клонится к земле его хребет.
Волнистые власы щетинятся, курчатся,
И словно как старик — увы! — он в двадцать лет.
208. ЗАОЧНОЕ ОТКРЫТИЕ В ЛЮБВИ ОДНОГО НОВЕЙШЕГО СЕНТИМЕНТАЛИСТА
ДЕВИЦЕ АНОНИМ, ПОЯВИВШЕЙСЯ НА ЗАДНЕМ ДВОРЕ ДЕПАРТАМЕНТА РАЗНЫХ ПОДАТЕЙ И СБОРОВ И ПОСЛЕ ТОГО СКРЫВШЕЙСЯ
О прелесть заднего двора!
Краса девиц повсюду сущих!
Твой взгляд дороже серебра,
Милее роз, в лугах цветущих.
Твой синий шелковый капот
Четвертого стола прелыценье,
И скоро от тебя сойдет
С ума всё отделенье.
Вотще я по часам стою,
Зевая у окошка,
Лишь множу тем тоску мою:
Она скребет меня, как кошка.
Один лишь след, один песок
Мне в утешение остался,
К которому твой башмачок
Так часто прикасался.
Увы, жестокая краса,
Скажи, на что сие похоже?
Ах, лучше б плюнула в глаза
Или хватила бы по роже,
Чем так тирански поступать
И мучить человека,
Который должен умирать,
Не про́жив трети века,
Который так в тебя влюблен,
Положим, от безделья,
Что забывает пищу, сон
И бродит как с похмелья…
Тюрьмою кажется мне мир,
И солнце стало мутно,
Не прохлаждает грудь зефир,
Томлюся поминутно.
Боюсь, с ума чтоб не сойти,
Хоть я того и стою;
Но быть так! Потерплю, поною,
А там опомнюсь, и — прости!
209. НА ОТШЕСТВИЕ МИЛОНОВА В НЕВСКИЙ МОНАСТЫРЬ
23-го МАЯ 1814-го ГОДА
Милонов, мня тщету и тленность презирать,
В обитель Невскую от мира поспешает,
Чтоб тело там свое той влагой напитать,
Котора вещества от тлена сохраняет.
210. ПЛАЧ О НЕПОЛУЧЕНИИ ЖАЛОВАНЬЯ
(Написано экспромтом в конце 1811 года)
Бесплодно дни мои считаю,
Надежды в будущем не зрю:
Два месяца не получаю[228],
Увы! вотще служу царю!
Начальство в жребий мой не входит,
Само бо ест и пиет всласть,
А брата нашего доводит
Терпети горе и напасть.
Придется умереть от стужи,
Коль с гладу умереть не мог:
Вся плоть моя почти наружи,
И пальцы лезут из сапог.
А ты, любезная отчизна,
Котору буду век любить,
На всё в тебе дороговизна,
За гривну нечего купить.
Блажен, кто мелочным товаром
Торгует в лавочке простой
Или владеющий амбаром
И кучей в нем кулей с мукой!
День со дня цену прибавляют,
Они блаженствуют одни,
Купцы карманы набивают
В военные и мирны дни.
Итак, не лучше ль мне приняться
За их невинно ремесло,
Чем жалованья дожидаться
И плакать в первое число.
Н. Р. ПОЛИТКОВСКИЙ
211. К ПОРТРЕТУ ЧАСТО ЧИТАЮЩЕГО «ЗЕЛЕНУЮ КНИГУ»
Вот самолюбца лик совсем иного роду!
Каких не делает такая страсть проказ!
Хоть он не смотрится ни в зеркало, ни в воду,
Зато в стихи свои глядится в день сто раз.
КОЛЛЕКТИВНОЕ
212–214
1. СТИХИ, ПИСАННЫЕ НА ЗАКАЗ
С ЗАПЛАТОЮ ЗА ОНЫЕ ВПЕРЕД ДЕСЯТИ РУБЛЕЙ, НА КОТОРЫЕ КУПЛЕНЫ БЫЛИ ЛИМОН, САХАР И БУТЫЛКА КОНЬЯКУ, В НЕПРОДОЛЖИТЕЛЬНОМ ВРЕМЕНИ ВЫПИТАЯ (должны были быть прочитаны маленьким Опочининым великой княгине Екатерине Павловне)
С невинным детским лепетаньем
Предстать дерзаю пред тобой,
Чтобы со общим восклицаньем
Соединить глас слабый мой.
Мой дед при смерти и при жизне
Мне дал пример любви к отчизне.
Прими, царевна, ты в сей час
……………………………………
Твой брат великодушный, твердый
Европу и Россию спас
…………………………
2. ПРИНОШЕНИЕ, ПРИ КОЕМ СЛЕДОВАЛИ ВЫШЕПИСАННЫЕ СТРОКИ
Видно, курс на всё поднялся,
Даже дороги стихи.
Как ни бился, ни старался,
Смыслу нет в них ни крохи.
Что же делать? — Ром распили,
А стихи вот каковы:
Хоть и дорого купили,
А всё гнил товар — увы!
3. БЛАГОДАРНОСТЬ СТИХОТВОРНАЯ ЗА ОНЫЕ ЖЕ ВЫШЕПИСАННЫЕ СТИХИ
Pomum et citronem perdidi[229].
Напрасно вас спасал сей брат великодушный
И жаль, что вас не съел французский Вельзевул.
Прегорьки пьяницы, поэты малодушны!
Вот всяк из вас каков: пришел, узрел, хлебнул
И скрылся выспаться в гостеприимны кровы.
А дружеству помочь, когда пришла беда,
Нет в вас ни совести, ни чести, ни стыда;
Не склонны вы к добру, но к злу всегда готовы.
Я мнил вчера друзей-поэтов в вас найти;
Но вы лишь нищие Парнаса на пути.
За ром и времени драгого за утрату
Я не спущу ни даже брату.
Тебе ж, негодница, каналья, эгоист,
Который на душу и на руку нечист,
Ну, словом, вам, сударь, любезнейший Милонов,
В воображении шлю я до сту миллионов
И в то же время сей несу богам обет:
Чтоб всё, что будешь ты писать, всё было бред
И вышеписано то было лепетанье,
Чтоб в службе и у муз нашел ты поруганье,
Чтоб ход тебе в бордель закрыт был навсегда
Или же отворен для тяжкого вреда,
Чтобы ты опился не ромом — крепкой водкой,
И умер наконец с непромоченной глоткой.