Поэты 1820–1830-х годов. Том 2 — страница 2 из 105

[6]. Позднее, как бы продолжая Шевырева (его критику «изящного материализма» в поэзии), Раич с неодобрением писал, что «Пушкин — поэт по преимуществу пластический, поэтому он редко отрешается от материального»[7].

Нараставшее с годами у Раича сопротивление «языческому» духу в поэзии, как видно, стало для него волнующей творческой проблемой, за которой он усматривал серьезный нравственный смысл. В этом отношении любопытна его оригинальная поэма «Арета», в которую он стремился вместить свою духовную биографию — историю превращения эпикурейца в аскета. Это обширное стихотворное повествование с авантюрным сюжетом, рассказывающее о странствиях римлянина Ареты — героя, покинувшего отечество и обратившегося из язычника в благочестивого христианина. Тема императорского Рима, как и преследования христиан, в поэме Раича соотнесена была с русской жизнью 1820–1830-х годов. Подобными же аналогиями широко пользовались поэты-декабристы. Кстати, один из эпизодов «Ареты» — не что иное как зашифрованный рассказ автора о его собственной причастности к декабристским кругам и о драматической судьбе декабристов.

Однако социальная проблематика в поэме подчинена нравственной. Речь идет о духовном упадке русского общества. В контексте поэмы язычество, эпикуреизм — это синонимы бездушия, расчетливости, эгоистической жажды наслаждения и роскоши. Этому процессу «овеществления» человека (отразившему черты буржуазного сознания) Раич противопоставляет нормы христианина: любовь к ближним, скромность, кротость и самозабвение.

В своей поэме итогов, начатой, по-видимому, в 30-е годы, Раич сделал очередной и очень запоздалый шаг в сторону сближения с романтическим миросозерцанием. Следуя за Жуковским, он уносится мечтой в потусторонний мир; вслед за любомудрами он излагает популярные в 20-х годах идеи натурфилософии Шеллинга. Но в то же время он остается учеником Батюшкова: сумрак мистического мировоззрения не затмил его ясного художественного мышления. В христианстве Раич подчеркивает его земную миссию — осветить дорогу к обетованной стране, то есть вернуть людей к природе и простоте патриархального уклада.

Работа над «Аретой» растянулась не менее чем на десятилетие, а в печати поэма появилась совсем поздно — в 1849 году. Ее философия, наивные аллегории и чудеса, ее идиллическая окраска, наконец устаревшая фактура стиха — все это в конце 40-х годов производило впечатление явного анахронизма и было безоговорочно осуждено критикой «Современника» и «Отечественных записок».

В 50-е годы Раич напечатал несколько посредственных стихотворений в журнале Погодина «Москвитянин». Очевидно, тогда же была написана им поэма религиозного содержания «Райская птичка», оставшаяся в рукописи. Умер Раич 23 октября 1855 года.

1. ВЕЧЕР В ОДЕССЕ

На море легкий лег туман,

Повеяло прохладой с брега —

Очарованье южных стран,

И дышит сладострастно нега.

Подумаешь: там каждый раз,

Как Геспер в небе засияет,

Киприда из шелковых влас

Жемчужну пену выжимает,

И, улыбайся, она

Любовью огненною пышет,

И вся окрестная страна

Божественною негой дышит.

1823 Одесса

2. ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЬ В КРУГУ ДРУЗЕЙ («Здесь, в кругу незримых граций…»)

Здесь, в кругу незримых граций,

Под наклонами акаций,

Здесь чарующим вином

Грусть разлуки мы запьем!

На земле щедротой неба

Три блаженства нам дано:

Песни — дар бесценный Феба,

Прелесть-девы и вино…

Что в награде нам другой?..

Будем петь, пока поется,

Будем пить, пока нам пьется,

И любить — пока в нас бьется

Сердце жизни молодой.

Други! Кубки налиты,

И шампанское, играя,

Гонит пену выше края…

Погребем в них суеты…

У весны на новосельи,

В несмущаемом весельи,

Сладко кубки осушать,

Сладко дружбою дышать.

Кто б кружок друзей согласный

Песнью цитры сладкогласной

В мир волшебный перенес?

Кто бы звонкими струнами

Пробудил эфир над нами

И растрогал нас до слез?

Песни — радость наших дней, —

Вам сей кубок, аониды!

В кубках, други, нам ясней

Видны будущего виды…

Мы не пьем, как предки пили.

Дар Ленея — дар святой;

Мы его не посрамили,

Мы не ходим в ряд с толпой.

Кубки праздные стоят,

Мысли носятся далёко…

Вы в грядущем видов ряд

С целью видите высокой.

Пробудитесь от мечты!

Кубки снова налиты,

И шампанское, играя,

Гонит пену выше края.

Так играет наша кровь,

Как зажжет ее любовь…

В дань любви сей кубок пенный!

В память милых приведем!

Кто, любовью упоенный,

Не был на́ небе седьмом?

Вакху в честь сей кубок, други!

С ним пленительны досуги, —

Он забвенье в сердце льет

И печали и забот.

Трем блаженствам мы отпили,

Про четвертое забыли,—

Кубок в кубок стукнем враз,

Дружбе в дань, в заветный час.

У весны на новосельи,

В несмущаемом весельи,

Сладко кубки осушать,

Сладко дружбою дышать.

<1825>

3. ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ [8]

Ветр осенний набежал

        На Херсонски степи

И с родной межи сорвал

        Перекати-поле.

Мчится ветер по степям

        И на легких крыльях

Мчит чрез межи по полям

        Перекати-поле.

Минул полдень, и уже

        Солнце погасало;

Ветр оставил на меже

        Перекати-поле.

И, объято тишиной

        Наступившей ночи,

Думу думает с собой

        Перекати-поле:

«Тяжело быть сиротой!

        Горько жить в чужбине!

Ах, что станется с тобой,

        Перекати-поле?»

Вот проснулся ветерок

        После полуночи,

Глядь — и видит огонек

        Перекати-поле.

«Дунь и прямо к огоньку

        Принеси сиротку!» —

Говорила ветерку

        Перекати-поле.

«Сдунь меня с межи чужой!

        Брат твой — ветер буйный —

Разлучил с родной межой

        Перекати-поле!

Что же мыкать мне тоску

        Вчуже, без приюту?

Мчи скорее к огоньку

        Перекати-поле!»

Вспорхнул легкий ветерок,

        Пролетел полстепи

И примчал пред огонек

        Перекати-поле…

И пригрел уж огонек

        Трепетну сиротку,

И слился в один поток

        С перекати-полем.

В бесприютной стороне,

        Без отрады сердцу,

Долго ль мыкаться и мне

        Перекати-полем?

<1825>

4. ДРУЗЬЯМ («Не дивитеся, друзья…»)

Не дивитеся, друзья,

            Что не раз

            Между вас

На пиру веселом я

       Призадумывался.

Вы во всей еще весне,

            Я почти

            На пути

К темной Орковой стране

       С ношей старческою.

Вам чрез горы, через лес

            И пышней

            И милей

Светит солнышко с небес

       В утро радостное.

Вам у жизни пировать,

            Для меня

            Свету дня

Скоро вовсе не сиять

       Жизнью сладостною.

Не дивитесь же, друзья,

            Что не раз

            Между вас

На пиру веселом я

       Призадумывался.

Я чрез жизненну волну

            В челноке

            Налегке

Одинок плыву в страну

       Неразгаданную.

Я к брегам бросаю взор —

            Что мне в них,

            Каждый миг

От меня, как на позор,

       В мгле скрывающихся?

Что мне в них?

            Я молод был,

            Но цветов

С тех брегов

Не срывал, венков не вил

       В скучной молодости…

Я плыву и наплыву

            Через мглу

            На скалу

И сложу мою главу

       Неоплаканную.

И кому над сиротой

            Слезы лить

            И грустить?

Кто на прах холодный мой

       Взглянет жалостливо?

Не дивитеся, друзья,

            Что не раз

            Между вас

На пиру веселом я

       Призадумывался!

<1826>

5. К ЛИДЕПодражание К. Галлу

Лида, веселье очей распаленных,

Зависть и чудо красот несравненных,

Лида, ты лилий восточных белей,

Розы румяней, ясмина нежней, —

Млеть пред тобою — двух жизней мне мало…