Поэты 1820–1830-х годов. Том 2 — страница 25 из 105

Прощай.


Мефистофель исчезает.


                      О мудрый ангел слова,

Меня ты правдой осени

И лжи нечистой духа злого

От мыслей чистых отжени.

Да в пользу верную отчизне

Свершу я истины завет,

И к заслуженной укоризне

Меня да не присудит свет!

Да злую месть обиды личной

Умом спокойным отгоню

И к сердцу доступ возбраню

Ее насмешке двуязычной!

Да будет каждый миг оно

С отчетом пред тебя готово,

Да будет в нем вкоренено,

Что миру сказанное слово

В скрижали неба внесено!

1827

105. РУССКАЯ РАЗБОЙНИЧЬЯ ПЕСНЯ

«Атаман честно́й,

Мой отец родной,

Ты потешь меня:

Расскажи точь-в-точь,

Как венчался ты — в ночь

Иль средь белого дня?»

— «Темна, грозна была ночь,

Грозней твоего отца,

Как красавицу дочь

Я увез у купца.

Не в божьем дому

Мы венчалися:

Во сыром бору

Сочеталися.

Не на теплом пуху,

Не в браном пологу

Целовались мы:

В пещере лесной,

На земле сырой

Обнимались мы.

На свадебном пиру

У нас во бору

Не свечи сияли —

Молнии пылали;

Ни народ не пел,

Ни музыки не играли,—

Град шумел,

Небеса трещали.

Как та ночь, тот бор,

Темна душа твоя;

Как та молния,

Твой меч остер;

Кровь в тебе пылка,

Как лобзанье мое;

Крепка твоя рука,

Как объятье мое;

Недаром на врага

Ты грозен, грозен:

Ты, буйна голова,

Под грозой рожден».

— «Атаман честно́й,

Мой отец родной,

Ты мне всё рассказал,

А того не сказал,

Чем меня спеленал,

Как меня воздоил,

Как меня воспитал

И чему научил?»

— «Спеленал я тебя,

Как велела судьба:

Шел нищий убог

(Да воздаст ему бог!),

Я одёжу сорвал

Да тебя спеленал.

Ты веревкой повит,

На которой жид

В ту самую вёсну

Мной повешен на сосну,

Мать тебя воздоила

В младые лета́:

Не млеко в уста —

Кровь живую точила.

По холодным ночам

Рыданьем согревала,

По ранним утрам

Слезами умывала.

Как я волка догнал

Да шубу с него снял,

Да тебя ей одел

И младенца пригрел.

Колыбель твоя

На сосне была,

Где повесил я

Скупого жида.

Качали тебя

Ветры буйные,

А баюкали

Громы шумные.

Как ты вырос в бору,

Я учил тебя добру:

Зверем жить под землей,

Рыбой плыть под водой,

Птицей в воздухе летать.

На коне в огонь скакать».

— «Атаман честно́й,

Мой отец родной,

Ты мне всё рассказал,

А того не сказал:

На ком я женюсь?

С кем обручусь?»

— «Ах, дитя мое родное!

Чует ретивое:

Воспитал я твою младость

Не на брачную радость.

Мне сказала ворожейка,

Лихая злодейка:

Что тебе венчаться

С матерью твоей,

Что тебе ласкаться

У песчаных грудей.

Матерью люди

Землю зовут;

Земляные груди

Тебя прижмут.

Головкой холостою

Ты на них уснешь,

Мать-землю рукою,

Как невесту, обоймешь,

И навеки вас

Закроют от нас

Простыней не шелко́вой,

А тяжелой дубовой».

1827

106. ЦЫГАНСКАЯ ПЛЯСКА

Видал ли ты, как пляшет египтянка?

Как вихрь, она столбом взвивает прах,

Бежит, поет, как дикая вакханка,

Ее власы — как змеи на плечах…

Как песня вольности, она прекрасна,

Как песнь любви, она души полна,

Как поцелуй горячий — сладострастна,

Как буйный хмель — неистова она.

Она летит, как полный звук цевницы,

Она дрожит, как звонкая струна,

И пышет взор, как жаркий луч денницы,

И дышит грудь, как бурная волна.

<1828>

107. ЦЫГАНКА

«Как ты, еги́птянка, прекрасна!

Как полон чувства голос твой!

Признайся: страсти роковой

Служила ты, была несчастна?

Зачем на черные глаза

Нашла блестящая слеза?

Недаром смуглые ланиты

Больною бледностью покрыты».

«В печальных песнях, в грустном взоре

Прочел ты прежде мой ответ:

Зачем тебе чужое горе, —

Иль своего на сердце нет?

Моя тоска живет со мною,

Я ей ни с кем делиться не могла:

Она сроднилася с душою,

Она лишь мне одной мила».

«Пусть с равнодушными сердцами

Ты не делилася слезами;

Но кто с тобою слезы льет,

Кто тронут был твоею песней,

Кому сама ты песен всех прелестней,

Цыганка, тот тебя поймет».

«Когда судьбы нещадная рука

Отнимет у жены супруга,

                      То неизменная тоска

Заменит ей утраченного друга.

Есть прихоти у пламенной любви,

                      Несчастье так же прихотливо,

Не трогай же страдания мои,

             Я их люблю, я к ним ревнива».

<1828>

108. МЫСЛЬ

Падет в наш ум чуть видное зерно

И зреет в нем, питаясь жизни соком;

Но час придет — и вырастет оно

В создании иль подвиге высоком

И разовьет красу своих рамен,

Как пышный кедр на высотах Ливана:

Не подточить его червям времен,

Не смыть корней волнами океана;

Не потрясти и бурям вековым

Его главы, увенчанной звездами,

И не стереть потоком дождевым

Его коры, исписанной летами.

Под ним идут неслышною стопой

Полки веков — и падают державы,

И племена сменяются чредой

В тени его благословенной славы.

И трупы царств под ним лежат без сил,

И новые растут для новых целей,

И миллион оплаканных могил,

И миллион веселых колыбелей.

Под ним и тот уже давно истлел,

Во чьей главе зерно то сокрывалось,

Отколь тот кедр родился и созрел,

Под тенью чьей потомство воспиталось.

Май 1828

109. НОЧЬ («Как ночь прекрасна и чиста…»)

Как ночь прекрасна и чиста,

Как чувства тихи, светлы, ясны!

Их не коснется суета,

Ни пламень неги сладострастный!

Они свободны, как эфир;

Они, как эти звезды, стройны;

Как в лоне бога спящий мир,

И величавы и спокойны.

Единый хор их слышу я,

Когда всё спит в странах окрестных!

Полна, полна душа моя

Каких-то звуков неизвестных.

И всё, что ясно зрится в день,

Что может выразиться словом,

Слилося в сумрачную тень,

Облечено мечты покровом.

Неясно созерцает взор,

Но всё душою дозреваешь:

Так часто сердцем понимаешь

Любви безмолвный разговор.

1828

110. МУДРОСТЬ

О мудрость, матерь чад небесных!

Тобой измлада вскормлен я:

Ты мне из уст твоих чудесных

Давала пищу бытия.

На персях девственных главою

Я под хранительной рукою

Невинен, чист и тих лежал:

Твоими тешимый речами,

Младенца чистыми устами

Твое млеко я принимал,

И в пламени восторгов сильных

Я в мед словес в речах обильных

Его чудесно претворял.

Под песни твоего ученья

Я сном глубоким засыпал

И мира дивные виденья

Недвижным оком созерцал.

Под солнцем истины незнойным

Полетом ровным и спокойным

По стройной пропасти светил

Мой дух восторженный парил,

И возносился он далёко,

И насыщал и слух и око.

Шумели воды, вихрь и лес,

Перуны падали с небес,

И волновались океаны,

И разверзалися волканы,

Казнила мир палач-война,

Упрямо резались народы

За призрак счастья и свободы…

И как потопная волна,

Лилась река их теплой крови.

Но в каждом стоне бытия

Духовным слухом слышал я

Великолепный гимн любови

Во славу бога и отца,

И прерывалося стенанье,

И всесотворшего творца

Хвалило всякое дыханье.

И выше, выше я парил,

За грани вечные светил,

В чертог духов и божьей славы,

И слышал их, и видел трон,

Где восседит незримый он,

И сотряслись мои составы,

И зазвучали как тимпан:

Мне долу вторил океан,

Горе́ мне вторили перуны,

Мои все жилы были струны,

Я сам — хваления орга́н.

1828

111. В АЛЬБОМ В. С. Т<ОПОРНИН>ОЙ

Служитель муз и ваш покорный,

Я тем ваш пол не оскорблю,

Коль сердце девушки сравню

С ее таинственной уборной.

Всё в ней блистает чистотой,

И вкус и беспорядок дружны;

Всегда заботливой рукой

Сметают пыль и сор ненужный, —

Так выметаете и вы

Из кабинета чувств душевных

Пыль впечатлений ежедневных

И мусор ветреной молвы,

Храня лишь в нем, что сердцу мило,

Что вас пленяло и любило.

Не отвергайте моего

Моления суровым взором:

Ах! и меня с ненужным сором

Не выметайте из него.

Позвольте ж волю дать сравненью:

В уборной вашей мудрено ль

Разговориться вдохновенью?

Дерзнув вступить в нее, легко ль