льным и талантливым поэтом, характерным отголоском своего времени. Таким образом, статья Добролюбова интересна прежде всего как документ литературно-общественной борьбы конца 50-х — начала 60-х годов, автор которого, однако, совсем не входит в сферу творчества Подолинского как явления абсолютно чуждого ему.
Обескураженный уничтожающими оценками критики, Подолинский опять надолго замолкает. Правда, с поэзией он распроститься не мог, но почти все написанное им в 60–70-е годы осталось в рукописи. Среди произведений того времени совсем нет поэм. В большинстве своем это небольшие стихотворения; несколько из них написано на злобу дня. Подолинский отзывается на события, происходившие в политическом мире России и Западной Европы, в частности пишет сатиру «Багряновидная заря», и, как и прежде, вступает в область, недоступную его дарованию. И лишь изредка былой лирический настрой придавал его поздним стихам неподдельную свежесть и взволнованность чувства. Наглядным подтверждением сказанному может служить стихотворение «Под необъятным сводом неба…» (1879). Это была, видимо, последняя творческая удача престарелого поэта.
В 1885 году Подолинским, как живым экспонатом давно минувшей эпохи, заинтересовался журнал «Русская старина». Здесь по просьбе редакции была напечатана автобиография поэта и целое собрание его неопубликованных стихотворений, большей частью написанных в старости. Личные огорчения (Подолинский пережил помешательство сына и его смерть), а также рост пессимистических настроений в русском обществе конца 70-х — начала 80-х годов сгустили скорбные звуки его поэзии. Умер Подолинский восьмидесятилетним стариком 4 января 1886 года в Киеве.
211. ЖРЕБИЙ
К чему печальное сомненье?
Загадка жизни решена…
Мне указало провиденье,
Какая участь мне дана!
Любви, и славы, и свободы
Люблю таинственный призыв,
И для меня язык природы
Обилен и красноречив!..
Ему внимая, сердце бьется
Всей жизнью юною своей,
И тихо из души моей
Сама собою песня льется.
Предав судьбе мой светлый век,
Я об одном молю у рока,
Чтоб умереть не мог до срока
Во мне поэт и человек!
212. ПРЕДВЕЩАНИЕ
Кто бросился в Волхов с крутых берегов?
В реке заклубилася пена,
В реке зазвенело… Не звон ли оков?
Наверное, беглый из плена!
Нет, беглый не будет с мечом и в броне,
У пленника сбруи не стало!
То кто-то из наших плывет на коне…
Зачем же надвинул забрало?
Он крепок, он молод, он волны сечет
С прямой богатырской отвагой,
И конь его сильный отважно плывет
И брызжет кипящею влагой.
Уж поздно — и туча легла как свинец,
По Волхову ветер гуляет,
Откликнулся ворон, — торопися, пловец,
Недоброе ворон вещает!
Вот конь погрузился, тяжеле плывет, —
Но берег другой недалёко,
Храпит и дрожит он, и разом из вод
На берег взлетает высокой…
Вздыхая вольнее, он буйно заржал,
Взмахнул он косматою гривой
И бодрый, как прежде, по кочкам помчал
Седока удалого ретиво.
К недальному бору подъехал ездок,
Окрест и темно всё и глухо,
Порою болотный блеснет огонек,
Ничто не доходит до слуха.
Чем дале, всё гуще и сумрачней бор,
Нависнули сосны да ели,
Как видно, не сек их бесщадный топор
И люди их тронуть не смели.
Конь тяжко ступает, нет более сил,
Дрожат, подгибаясь, колена;
Вот стал он упрямо, и каплет с удил
И кровь и багровая пена…
На землю ступил поневоле седок,
Коня он ведет за собою,
Но путь ему труден — всё пни и песок,
Да иглы хрустят под ногою.
Вдруг ветер ударил, и облаком дым
И свет разливаются всюду,
Послышался голос: «Куда ты, Вадим?
К добру ты пришел или к худу?»
«Иду я совета искать у волхва,—
Пришелец ответствует смело. —
Проник он все тайны, вещает молва,
Так сам угадает, в чем дело».
Сказал он, и ветер затихнул, и вмиг
Рассеялось облако дыма,
И тихо подходит столетний старик
И взором пытает Вадима…
Расцвечена чудно одежда на нем,
Брада серебрится, как иней,
Чело ж осеняет летучим венцом
Огонек то румяный, то синий.
«Вадим! ты узнаешь, всеведущ ли я
И тщетно ль мне верят народы,
Покорен мне воздух, покорна земля,
Проник и в огонь я и в воды.
Что прежде сбылося, что будет вперед,
Всё знаю в пустыне безлюдной,
О чем ты замыслил и что тебя ждет,
Проведать, увидишь, нетрудно».
И шепчет гадатель, и, круг очертя,
Медвежьей махнул рукавицей,
И птицы отвсюду, шумя и свистя,
Слетаются бурной станицей.
«Теперь всё готово, — промолвил старик, —
Всю правду нам выскажут птицы,
Тебе же понятен их будет язык,
Пока не шагнешь за границы».
И витязь вступает в таинственный круг,
Ему как бы стало страшнее,
Он ждет предвещанья, волнуется дух,
И сердце забилось сильнее.
Коршун хищный! плавным кругом
Так высоко не летай,
Дай нам встретиться друг с другом,
Сил со мною попытай!
На тебя, ширококрылый,
Я ударю всею силой,
И по ветру я вокруг
Размечу твой серый пух;
А не то, во мраке ночи,
Если сном смежишь ты очи,
Неожиданный паду,
Где б ты ни был, я найду!
Нет! и в сумраке ночей
Ты под властию моей,
Сокол, ночью всюду я
За тобой, как тень твоя;
Ты от взора моего
Не укроешь ничего;
Ночью всё подвластно мне, —
Будь твой недруг хоть во сне,
Пробужу я вмиг его
До прихода твоего…
Чья мне слышится кровь?
Где-то двое врагов!
А! коршун и сокол сшибаются вдруг,
По воздуху вьется разбросанный пух…
Жарок бой в вышине,
Кто ж достанется мне?
Вот ударил один, вот ударил другой,
Взвивается коршун, и кончен их бой,—
Сокол, сокол, твою
Кровь я досыта пью!
Умолкнули птицы — исчезнул старик,
Вполне совершилось гаданье,
Но витязь безмолвен, челом он поник,
Не в радость ему предсказанье!
Вот утро блеснуло, конь весело ржет,
Но витязь не внемлет и шуму,
Вадиму печален и солнца восход —
Он крепкую думает думу…
213. ПОРТРЕТ
Когда стройна и светлоока
Передо мной стоит она,
Я мыслю: гурия пророка
С небес на землю сведена!
Коса и кудри темно-русы,
Наряд небрежный и простой,
И на груди роскошной бусы
Роскошно зыблются порой.
Весны и лета сочетанье
В живом огне ее очей,
И тихий звук ее речей
Рождает негу и желанья
В груди тоскующей моей.
214. К *** («Везде преследовать готова…»)
Везде преследовать готова
Мечта ревнивая тебя,
И, будто праздника святого,
С тобою встречи жажду я.
Но сердцу в тягость встреча эта,
Как зной томительного лета!
На очи мне палящий взгляд
Наводишь ты без состраданья,
И при тебе одни желанья
В груди трепещущей кипят!
Так ночью летнею младенца,
Земли роскошной поселенца,
Звезда манит издалека,
Но он к ней тянется напрасно, —
Звезды блестящей и прекрасной
Не досягнет его рука!..
215. ОТВЕТ
Не говори: завиден дар
И вдохновение поэта, —
Не вечен в нем священный жар,
Им грудь не часто разогрета!
Как много дней цветущих он
В бесплодных замыслах утратит,
И редко вдохновенный сон
Его создания освятит.
В мир необъятный, в мир иной
Перелетя воображеньем,
На мир существенный с презреньем
Глядит как житель неземной.
И часто грудь его страдает:
Не зная радостей земных,
Он их надменно отвергает,
А заменить не может их.
216. ПРИРОДА
Цветет она розой, летит мотыльком,
В дубровах, в долинах поет соловьем,
Могучей пятою колеблет гранит
И брызгами в пропасть с утеса летит.
Из снов развивает блестящую цепь,