Он испуганный поднялся
Вверх на каменный уступ,
И не тронутый достался
Драгоценный Пери труп…
Едва дыша от утомленья,
На тело милое, бледна,
Без слез, без жалоб, без движенья
Склонилась медленно она.
Безмолвно очи устремила
В черты недвижного чела,
И сил остаток собрала,
И грудью грудь его закрыла.
Но всё, что есть тоски и мук,
Когда возврата нет потере,
Немым отчаянием вдруг
Стеснило сердце бедной Пери.
Часы текут незримыми волнами,
Уже зажжен полуднем небосклон,
Горят пески, и душно меж скалами,
И зноем труп внезапно поражен.
Дохнула смерть из язв его тлетворно, —
Вмиг ожили безмолвные скалы,
Гниющий труп почуяли орлы,
На высоте откликнулися горной,—
Из гнезд чета слетает за четой
И смелые ширяют над землей.
Противиться им Пери бы хотела,
Но уж дышать близ трупа не могла,
К другой скале невольно отошла
И с ужасом на страшный пир глядела.
Лучами острыми паля,
Зной жарче льется с яркой сени,
Как лава вспыхнула земля,
И скалы голые — без тени.
И обнял Пери этот зной
Своей удушливой волной.
Пылают бледные ланиты,
Иссохла грудь, полураскрыты,
Уста поблекшие горят.
Вблизи ей слышны волны Нила,—
Влечется к ним, — но гаснет сила,
И вдаль с отчаянием взгляд
Она горящий обратила…
И суждено испить до дна
Ей чашу, полную страданий!
Других, неведомых терзаний
Вдруг боли чувствует она:
Какой-то коршун лютый, гладный
Когтями внутренность ей рвет,
На миг забыться не дает,
Ее терзая беспощадно.
И, — страшно молвить, — может быть,
Блуждая жадными очами,
Пир отвратительный с орлами
Она хотела б разделить!..[139]
И этот день, мучительный, печальный,
У гаснул наконец; по скату степи дальной
Сверкали искрами струистые пески,
Как волны золотом осыпанной реки.
Еще не зримая, по сводам неба ясным
Ночь тихая неслась вослед за днем прекрасным,
И вечер, поцелуй любви стыдливой их,
На землю пролился, блистателен и тих.
Но в тишине и скорбь и муки
Вдвойне страданием гнетут,
И боль тогда имеет звуки,
И язвы громко вопиют,
И этим воплям Пери внемлет,
И всё в природе чуждо ей.
Напрасно тихий свет лучей
Ее сиянием объемлет
И вечер негою своей:
Ее ничто не ободряет,
Она не мыслит, не желает, —
Так безнадежно предана
Своим страданиям она!..
И голова ее упала
Без сил на плечи; наконец
Потускли очи, как свинец,
И грудь приметно угасала.
Вдруг хор знакомых голосов
Ей слышен будто с облаков:
«Судья правосудный на троне сидит,
С любовью прощает, без гнева казнит!
Ты тяжкий грех пред богом совершила:
С земным в союз запретный ты взошла;
Земная жизнь ослушную казнила,
Чтоб муки ты земные поняла!
Но ты влеклась к проступку состраданьем,
И вздох любви на небе не забыт:
Искуплен грех любовью и страданьем,
А смерть — творца с созданием мирит!
Судья милосердый на троне сияет,
Казнит он без гнева, с любовью прощает!»
Хор замолк; и светлых крыл
Кто-то яркими лучами
Разом Пери обхватил,
Слил уста с ее устами,
И незримыми перстами
Сердце вдруг остановил.
Цепь земная разорвалась
Легче звука и мечты,
Пери вольная помчалась
В беспредельность высоты;
И навстречу ей, сияя,
Из отверстой двери рая,
В виде ярких облаков,
Вылетает сонм духов.
И он, недавно столько милый,
С своей подругой светлокрылой
Предстал, как прежде, перед ней,
Но в блеске славы и лучей…
Она летит к чете прекрасной,
Приемлет дружеский привет:
Уже в душе ее бесстрастной
Любви и ненависти нет!
И сбылося упованье!
Там, где жизнь и ликованье
Без границ и без конца,
Где возвышено созданье
Лицезрением творца,
Образ ангела прекрасный
Пери снова приняла,
Вновь, как в утро жизни ясной,
Розой райской расцвела,
И, как дней ее в начало,
Вновь ничто не возмущало
Мира сладкого души.
Только в утренней тиши,
Как с земли вставали звуки,
Билась грудь ее трудней:
Мнилось — прежние подруги
Откликались грустно к ней!
224. «С поправкою своей мои стихи ты тиснул…»
С поправкою своей мои стихи ты тиснул,—
Я басенкой за труд вознагражу тебя:
Рабочий вол коня случайно грязью вспрыснул;
Достоинство свое сознательно любя,
Не вспыхнул гневный конь порывом безрасчетным
И даже сталью ног волу не погрозил,
Но, чтоб не встретиться с запачканным животным,
С его дороги своротил.
225. УРОК
Кто поверит — ты мечтатель!
Кто поверит — ты дитя!
Сердце женщины предатель,
Любит, губит нас шутя.
Не ищи же в ней участья,
Не моли ее любви, —
Нет, всей негой сладострастья
Ум цирцеи отрави,
Лейся лести тонким ядом,
Впейся в грудь змеиным взглядом,
Взором взор ее влеки,
И чаруя, и волнуя,
Знойной жаждой поцелуя
Мысль и кровь ее зажги.
Устоять она не может
В этой битве роковой,
И волшебный скипетр свой
Побежденная положит…
Но, счастливец, не спеши
Торопливо на признанье:
Нет, — сомненье, нет, — желанье
Прежде в грудь ей положи;
Устраши ее изменой,
Научи ее страдать
И внезапной переменой
Укажи Эдем опять;
Раздражительной беседой
То ласкай ее, то мучь!
Только трудною победой
В женском сердце ты могуч!
И прольет она в молчаньи
Слезы злости, может быть,
Но в тебе — свои страданья
Будет женщина любить!
226. СТИХ
Не жажда имени, не гордое желанье
Привлечь к себе толпы невольное вниманье,
Не мысль надменная — за гробом, может быть,
В моих созданиях мой пепел пережить —
Тревогою меня томят и мучат знойной
И вырывают стих из груди беспокойной…
О нет! Он льется сам, он звук моей души,
От ней оторванный, но слышный мне в тиши.
Он в образ облечен, он стонет, он тоскует,
И грустью веет он, и жалобой волнует,
И будто просится в мою он снова грудь,
Чтоб навсегда потом в забвеньи утонуть.
Но как волне в исток, но как лучу к светилу —
Возврата нет ему в желанную могилу;
А я люблю его, а я бы не хотел,
Чтоб он исчез как дым, как призрак улетел,—
Пускай еще живет, ему приют найду я, —
Есть сердце, есть душа, которые люблю я,
Там будет принят он, там будет он любим,
Как память, как залог моей души храним;
Незримый, о себе напоминать он станет:
То ласковой ко мне улыбкой он проглянет,
То легким пробежит румянцем на щеках,
То вспыхнет негою в пленительных очах,
И, вздохом окрылен, трепещущий, стыдливый,
Сольется с шепотом любви моей счастливой
Или со временем, давно забытый мной,
Печальный, он блеснет понятною слезой…
227. ПАМЯТНИК ПЕТРУ ВЕЛИКОМУ
Столицы Невской посетитель,
Кто б ни был ты, — Петру поклон!
Сей Медный всадник — это он,
Ее державный прародитель!
Как мощны конь и человек!
То Петр творящей мыслью правит,
Летит, отважный, в новый век
И змея древних козней давит…
И здесь, руки простерший кисть,
Еще в металле жизнью дышит,
Из медных уст — Россия слышит —
Гремит: «Да будет свет!» — И бысть!
228. «Отгрянуло в безднах творящее слово…»
Отгрянуло в безднах творящее слово,
Стихии, как волны, кипят,
Сошлись — разделились — и жизнию новой
В несчетных светилах горят…
Всё к цели стремится; один, в беспрерывном
Волненьи, без цели гоним,
Один, бесприютный, в создании дивном
Отпадший летит серафим.
Куда бы смущенным ни кинул он взором —
Повсюду пред ним чудеса:
Вот катятся звезды бесчисленным хором,
Осыпав кругом небеса,
Вот солнце стремится — он бросился мимо, —
Другое навстречу летит,
И сонм их блестящий ему нестерпимой
Создателя славой звучит.
К земле опустил он с отчаяньем взоры —
Весну торжествует земля:
Цветами пахнули долины и горы,
Цветами сверкнули поля!
И желчные слезы с ланит его бледных
В цветы, мимолетом, скользят —
Те слезы и ныне в цветах этих бедных
Отравой смертельной горят!
229. ЗВЕЗДА
Когда по воле исполина