И тогда как мир весь почитает
Девы сон, почувствуешь ты въявь:
Кто-то плачет, жжет и лобызает, —
Не гони, оставь его, оставь!
341. ПОДСОЛНЕЧНИК
Цвет солнца! Над грядой печальной, обнаженной
Стоишь уныл… Ни благовонья роз,
Ни стана лилии, ни пурпура пиона
Земле ты не принес.
Блестящий гиацинт и мак с чалмой восточной,
Душистые кусты роскошной резеды,
Фиалка скромная с красою полуночной
Наполнили сады.
Тебя природа скудно наделила!
Ничтожен твой людьми забытый плод;
Ты в запустелый изгнан огород;
Изрыто и черно то место, как могила,
Где стебель твой растет.
Несчастный, лета дни переживаешь;
И средь осенних бурь, туманов и ветров,
Склонив чело к земле, один ты умираешь,
Последний из цветов.
Кто стебель твой прямой и стройный приласкает,
Что от земли бежит стрелою к небесам?
В пустыне, где цветешь напрасно, кто узнает,
Чего он ищет там?
В пустыне кто поймет симво́л, предназначенье?
Кто скажет, для чего высокое чело
Всегда идет вослед за солнечным теченьем,
К лучу устремлено?
Там жизнь твоя! Любовь твоя — денница,
Не в силах отвратить ты от нее лица;
Земля — как ночь грустна; мир — хладная темница;
Ты — сын здесь без отца.
К чему тебе земное украшенье!
На небесах — желания предмет.
Денницы носишь лик, ее отпечатленье,
Ее лучи и цвет.
Дни бытия — дни скорби и изгнанья;
Людьми забыт, а то отдалено,
Что крепко так и вечно в день созданья
С душой сопряжено.
Нет сил склонить к земле ни взоров, ни желаний,
Нет крыл взлететь к манящим небесам,
Нет звуков высказать палящее страданье,
Нет образа мечтам!
Цвет солнца, бедный цвет, судьба твоя — терпенье!
Неузнанный, поблек, увял один;
Земля дала тебе за муки в награжденье
Крапиву и полынь.
И будет мученик всегдашний в мире этом,
Кто небо обожал!
Кто красотой бессмертной, вечным светом
Несытый дух пленял!
342. "Как полк великанов, проходят скалы…"
Как полк великанов, проходят скалы,
Леса и селенья мелькают, как сны;
В пространство рекою бежит путь далекий.
Всё ново, и чуждо, и дико очам.
Зачем же привел меня к этим местам,
О путь незнакомый, о путь одинокий!
Надежд исполнение, минувшего сон,
Как два твои края, сокрыл небосклон,
О путь мой безвестный, о путь мой печальный!
Заменит ли сердцу шум радостных встреч
Покинутых слезы, оставленных речь,
О путь, мой разлучник, о путь мой прощальный!
И скоро ли с песней назад побредем,
И скоро ль увидим родительский дом,
О путь бесконечный, о путь необъятный!
Или ты ведешь нас тропой роковой
В страну без исхода, на вечный покой,
О путь мой последний, о путь безвозвратный?
343. "Румянец розовых щек…"
Румянец розовых щек,
Глаза, как младенца, живые…
Когда б я предаться им мог,
Быть может, я был бы счастливый!
Когда б неподвластный разлив
Чувств, в груди бунтующих вечно,
И сердца тревожного взрыв
Сковать мог я жизнью беспечной;
Когда бы мечтаний миры
Бесчисленней класов над нивой,
Фантазии буйной пиры
В тебе я вместить мог единой;
Когда бы бездонность страстей,
Догробную жажду желанья
Наполнил я лаской твоей,
Насытил амврозьей лобзанья;
Когда бы в тебе, о дитя,
Слил жизнь всю: восторги и горе…
Но можно ли в каплю дождя
Вместить беспредельное море!
Но можно ли дерзостный дух,
Парящий к делам, не к покою,
Смирить и ослабить… и круг
Чертить ему волей земною!..
Подставь лучше молнии грудь,
Гонись за блудящей кометой,
Несися за бурею в путь,
Влюбляйся в труп, в саван одетый.
Меня же покинь, убеги!
В другом сыщешь чувства награду
Мои одиноки шаги
В дороге — и к небу, и к аду.
344. ЗИМНИЙ ПОХОД
«Потусклый месяц побледнел,
Ночное небо голубеет,
Петух в последний раз пропел,
И ветер холоднее веет.
Бог свет дает! Мороз скрыпит.
Дорога чрез село лежит.
Из хаты утренний дымок
Над кровлей низкою поднялся;
Стоит он, тонок и высок,
И с колокольней поравнялся.
Всё небо в золоте, в огне, —
Встречаем день мы на коне.
Хотя на радостный восход
И рано солнце поспешило,
Но раньше мы пошли в поход:
Оно в пути нас озарило.
Здорово, солнышко! Свет твой
Пускай утешит грустный строй.
Проснулось мирное село,
Хозяйка двери отворяет,
Глядит поселянин в окно,
Его взор радостью блистает.
Ему о чем же горевать?
Жена, и дети с ним, и мать…
В чужом краю привета нет.
Никто нас сирых не встречает;
Вздохнув, прохожий смотрит вслед,
Быть может, обо мне вздыхает.
Меня, друг, можно пожалеть!
Ах, тяжко сиротой стареть!..
Труды нерадостно терплю
Под неродными небесами;
Подчас на камне ночью сплю,
А утром моюся слезами.
И хлеб не естся! Горек он,
Чужой рукою испечен.
Прощай, прохожий! Нам грустней,
Когда идем селом, бывает:
Огнем кровь сердце сожигает,
Как вспомнишь радость прежних дней…
Прощай! В селе нам нет родных, —
Собаки лают на чужих!»
Походом, песней грусть гоня,
Так утром воин пел печальный;
Рукой погладил он коня,
Вздохнул, взглянул на путь свой дальный,
И на замерзлые усы
Скатились разом две слезы.
345. ПАША
Паша́ был светел; в сладкой лени
На бархатном диване он лежал,
Из янтаря душистый дым впивал,
А голову склонил к Дильбере на колени.
Гречанка то была — цветущая весна,
Зефир, ручей живой, блестящая денница,
Видение раскошнейшего сна,
Обет восторга — красоты царица.
И вдруг отбросил он чубук,
С улыбкой доброю, смеяся и жалея,
Шепнул, атлас сжимая белых рук:
«Ты в грека влюблена, морейская лилея!»
В негодовании, с слезами на глазах,
Дрожащая, искала долго слова.
«Что говоришь, душа, властитель благ!
Не повторяй наветов духа злого!
Кого любить?.. Бог видит грудь мою, —
Ты в ней один. Клянусь отца могилой,
Всем сердцем, мыслями, всем бытием люблю
Единственно тебя, мой обладатель милый!»
Беспечно поднял он веселое чело,
Не оскорбясь вопроса неудачей;
Взглянул очей в прозрачное стекло,
Поцеловал уста, коралл горячий.
«О гурия! Ты платишь не добром
За доброту мою! Не отвергай участья:
Готов я помогать кинжалом, серебром
Для вашего союза, мира, счастья.
В тайник души, друг, отвори мне дверь,
Откройся в истине, не плача, не робея,
Как матери родной, мне отвечай теперь:
Ты в грека влюблена, морейская лилея?»
«Ах, смею ли, могу ль, должна ли я любить!..
Хоть ангел бы предстал, но не сломить заклятья,
Когда мне суждено твоей навеки быть,
Когда, как цепью, ты сковал меня объятьем!
До гробовой доски послушная раба!
И, если б чувство в грудь невольницы запало, —
Преступна менее и более слаба,
Сто раз бы умерла, а тайны не сказала».
И обнял деву он. Ласкаяся, шутя,
Играл развитыми, блестящими кудрями.
«Ты правду говоришь, прекрасное дитя!
Но женщина властна ли над страстями?
Я не тиран, не зверь, не нильский крокодил,
Чтоб голубя разрознивать с голубкой.
Не будет извергом, кто так тебя любил:
За ласки не воздаст насилья вечной мукой.
Готов поддерживать кинжалом власть мою
И золотом; лишь ты признайся, не краснея, —
Я в ту ж минуту вас навек соединю, —