Поэты «Искры». Том 1 — Пьер-Жан Беранже, Василий Курочкин

104. «Долго нас помещики душили…»

Долго нас помещики душили,

Становые били,

И привыкли всякому злодею

Подставлять мы шею.

В страхе нас квартальные держали,

Немцы муштровали.

Что тут делать, долго ль до напасти,

Покоримся власти.

Мироеды тем и пробавлялись,

Над нами ломались,

Мы-де глупы, как овечье стадо,

Стричь да брить нас надо.

Про царей попы твердили миру

Спьяна или с жиру —

Сам-де бог помазал их елеем,

Как же пикнуть смеем?

Суд Шемякин, до бога высоко,

До царя далеко;

Царь сидит там в Питере, не слышит,

Знай указы пишет.

А указ как бисером нанизан,

Не про нас лишь писан;

Так и этак ты его читаешь —

Всё не понимаешь.

Каждый бутарь звал себя с нахальством

Малыим начальством.

Знать, и этих, господи ты боже,

Мазал маслом тоже.

Кто слыхал о 25-м годе

В крещеном народе?

Когда б мы тогда не глупы были,

Давно б не тужили.

Поднялись в то время на злодеев

Кондратам Рылеев,

Да полковник Пестель, да иные

Бояре честные.

Не сумели в те поры мы смело

Отстоять их дело,

И сложили головы за братий

Пестель да Кондратий.

Не найдется, что ль, у нас иного

Друга Пугачева,

Чтобы крепкой грудью встал он смело

За святое дело.

<1861>

105. «Много прошло их с безличной толпою…»

Много прошло их с безличной толпою,

Юношей честных с горячей душою,

Светлые кудри по пле́чам их вились,

Ясные очи любовью светились,

В добрых сердцах их кипела отвага

Страстно бороться для общего блага,

В них зарождались могучие звуки

Счастья во имя любви и науки!

Чистые девы шли об руку с ними,

Грезами жизнь озарив золотыми…

Сердце в них к ближним сочувствием билось,

Чувство их в жизнь перелиться просилось,

Всюду внести утешенье, отраду,

В подвиге трудном стяжая награду;

Отклик на всё благородное — смело

Выразить чувство их внятно умело!

Годы прошли заповедной чредою,

Люди — всё той же ничтожной толпою,

Только знакомые лица сменились…

Где же они-то, вам близкие, скрылись?

С ними ли мы или в мире другом!

Барынь, чиновников видим кругом,

Тщетно их ищем… Откликнитесь, где вы,

Страстные юноши, чистые девы?

Или их жизнь без пощады сломала,

Мысль их и помыслы чистые смяла?

Бороды их сединой убедились…

Где ж из них те, что вполне проявились

Делом прекрасным, высоким трудом?..

Знают их — если и знают о ком —

Немцы, хозяева скромных гарниров,

Да половые известных трактиров…

Но умирает ли в жизни стремленье?

Новое чутко встает поколенье,

Те же порывы в сердцах молодых,

Те же надежды, отвага у них,

Тот же огонь… помогай же им, боже,

Да чтобы юноши были моложе,

Чтоб за добро ополчалися смело

И — да подвинется общее дело!

<1862>

ПЕРЕВОДЫ И ПЕРЕДЕЛКИ

Песни Беранже

106. СТАРЫЙ КАПРАЛ

В ногу, ребята, идите.

Полно, не вешать ружья!

Трубка со мной… проводите

В отпуск бессрочный меня.

Я был отцом вам, ребята…

Вся в сединах голова…

Вот она — служба солдата!..

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Да, я прибил офицера!

Молод еще оскорблять

Старых солдат. Для примера

Должно меня расстрелять.

Выпил я… Кровь заиграла…

Дерзкие слышу слова —

Тень императора встала…

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Честною кровью солдата

Орден не выслужить вам.

Я поплатился когда-то,

Задали мы королям.

Эх! наша слава пропала…

Подвигов наших молва

Сказкой казарменной стала…

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Ты, землячок, поскорее

К нашим стадам воротись;

Нивы у нас зеленее,

Легче дышать… поклонись

Храмам селенья родного…

Боже! Старуха жива!..

Не говори ей ни слова…

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Кто там так громко рыдает?

А! я ее узнаю…

Русский поход вспоминает…

Да, отогрел всю семью…

Снежной, тяжелой дорогой

Нес ее сына… Вдова

Вымолит мир мне у бога…

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

Трубка, никак, догорела?

Нет, затянусь еще раз.

Близко, ребята. За дело!

Прочь! не завязывать глаз,

Целься вернее! Не гнуться!

Слушать команды слова!

Дай бог домой вам вернуться

В ногу, ребята! Раз! Два!

Грудью подайся!

Не хнычь, равняйся!..

Раз! Два! Раз! Два!

<1855>

107. ВЕСНА И ОСЕНЬ

Друзья, природою самою

Назначен наслажденьям срок:

Цветы и бабочки — весною,

Зимою — виноградный сок.

Снег тает, сердце пробуждая;

Короче дни — хладеет кровь…

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

Хотел бы я вино с любовью

Мешать, чтоб жизнь была полна;

Но, говорят, вредит здоровью

Избыток страсти и вина.

Советам мудрости внимая,

Я рассудил без дальних слов:

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

В весенний день моя свобода

Была Жаннете отдана;

Я ей поддался — и полгода

Меня дурачила она!

Кокетке всё припоминая,

Я в сентябре уж был готов…

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

Я осенью сказал Адели:

«Прощай, дитя, не помни зла…»

И разошлись мы; но в апреле

Она сама ко мне пришла.

Бутылку тихо опуская,

Я вспомнил смысл мудрейших слов:

Прощай вино — в начале мая,

А в октябре — прощай любовь!

Так я дошел бы до могилы…

Но есть волшебница: она

Крепчайший спирт лишает силы

И охмеляет без вина.

Захочет — я могу забыться,

Смешать все дни в календаре:

Весной — бесчувственно напиться…

И быть влюбленным в декабре!

<1855>

108. ПАДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ

— Неужто звездочки, пастух,

Над нашими судьбами

На небе смотрят? — Да, мой друг!

Невидимая нами

Звезда для каждого горит…

— Ах, дедушка, кто знает,

Чья это звездочка блестит,

Блестит — и исчезает?

— То умер человек, мой друг,

И с ним звезда упала.

Его веселость тесный круг

Друзей одушевляла;

Его бокал едва допит…

Он мирно отдыхает…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Ясней и чище в эту ночь

Звезды не зажигалось!

Отец оплакивает дочь;

Ей счастье улыбалось:

Венок из роз невесте свит…

Алтарь любви сияет…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Дитя, с мелькнувшею звездой

Сын умер у вельможи.

Покрыто тканью золотой

Младенческое ложе…

Голодный льстец, смутясь, глядит,

Как жертва ускользает…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Мой сын, надменный временщик

Упал звездой кровавой…

Он думал: силен я, велик!

Упал — и раб лукавый

Иному идолу кадит,

Его портрет бросает…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Она упала! Сын мой, плачь!

Лишились мы опоры:

С душою доброю богач

Смежил навеки взоры;

К порогу нищий прибежит —

И горько зарыдает…

— Еще звезда, блестит-блестит,

Блестит — и исчезает.

— Скатилась яркая звезда

Могущества земного!

Будь чист, мой сын, трудись всегда

Для блага мирового.

Того, кто суетно гремит,

Молва уподобляет

Звезде — которая блестит,

Блестит — и исчезает.

<1855>

109. СТАРУШКА

Ты отцветешь, подруга дорогая,

Ты отцветешь — твой верный друг умрет.

Несется быстро стрелка роковая,

И скоро мне последний час пробьет.

Переживи меня, моя подруга,

Но памяти моей не изменяй —

И, кроткою старушкой, песни друга

У камелька тихонько напевай.

А юноши по шелковым сединам

Найдут следы минувшей красоты

И робко спросят: «Бабушка, скажи нам,

Кто был твой друг? О ком так плачешь ты?»

Как я любил тебя, моя подруга,

Как ревновал, ты всё им передай —

И, кроткою старушкой, песни друга

У камелька тихонько напевай.

И на вопрос: «В нем чувства было много?»

— «Он был мне друг», — ты скажешь без стыда.

«Он в жизни зла не сделал никакого?»

Ты с гордостью ответишь: «Никогда!»

Как про любовь к тебе, моя подруга,

Он песни пел, ты всё им передай —

И, кроткою старушкой, песни друга

У камелька тихонько напевай.

Когда к тебе, покрытой сединами,

Знакомой славы донесется след,

Твоя рука дрожащая цветами

Весенними украсит мой портрет.

Туда, в тот мир невидимый, подруга,

Где мы сойдемся, взоры обращай —

И, кроткою старушкой, песни друга

У камелька тихонько напевай.

<1855>

110. КАК ЯБЛОЧКО, РУМЯН

Как яблочко, румян,

Одет весьма беспечно,

Не то чтоб очень пьян —

А весел бесконечно.

Есть деньги — прокутит;

Нет денег — обойдется,

Да как еще смеется!

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, говорит, потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру от смеха!»

Шатаясь по ночам

Да тратясь на девчонок,

Он, кажется, к долгам

Привык еще с пеленок.

Полиция грозит,

В тюрьму упрятать хочет —

А он-то всё хохочет…

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, говорит, потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру от смеха!»

Забился на чердак,

Меж небом и землею;

Свистит себе в кулак

Да ежится зимою.

Его не огорчит,

Что дождь сквозь крышу льется:

Измокнет весь, трясется…

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, говорит, потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру от смеха!»

У молодой жены

Богатые наряды;

На них устремлены

Двусмысленные взгляды.

Злословье не щадит,

От сплетен нет отбою…

А он — махнул рукою…

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, говорит, потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру от смеха!»

Собрался умирать,

Параличом разбитый;

На ветхую кровать

Садится поп маститый

И бедному сулит

Чертей и ад кромешный…

А он-то, многогрешный,

«Да ну их!..» — говорит,

«Вот, говорит, потеха!

Ей-ей, умру…

Ей-ей, умру от смеха!»

<1856>

111. ЗНАТНЫЙ ПРИЯТЕЛЬ

Я всей душой к жене привязан;

Я в люди вышел… Да чего!

Я дружбой графа ей обязан.

Легко ли! Графа самого!

Делами царства управляя,

Он к нам заходит как к родным.

Какое счастье! Честь какая!

Ведь я червяк в сравненьи с ним!

В сравненьи с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Прошедшей, например, зимою

Назначен у министра бал;

Граф приезжает за женою,—

Как муж, и я туда попал.

Там руку мне при всех сжимая,

Назвал приятелем своим!..

Какое счастье! Честь какая!

Ведь я червяк в сравненьи с ним!

В сравненьи с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Жена случайно захворает —

Ведь он, голубчик, сам не свой:

Со мною в преферанс играет,

А ночью ходит за больной.

Приехал, весь в звездах сияя,

Поздравить с ангелом моим…

Какое счастье! Честь какая!

Ведь я червяк в сравненьи с ним!

В сравненьи с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

А что за тонкость обращенья!

Приедет вечером, сидит…

«Что вы всё дома… без движенья?..

Вам нужен воздух…» — говорит.

«Погода, граф, весьма дурная…»

— «Да мы карету вам дадим!»

Предупредительность какая!

Ведь я червяк в сравненьи с ним!

В сравненьи с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Зазвал к себе в свой дом боярский:

Шампанское лилось рекой…

Жена уснула в спальне дамской…

Я в лучшей комнате мужской.

На мягком ложе засыпая,

Под одеялом парчевым,

Я думал, нежась: честь какая!

Ведь я червяк в сравненьи с ним!

В сравненьи с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

Крестить назвался непременно,

Когда господь мне сына дал,—

И улыбался умиленно,

Когда младенца восприял.

Теперь умру я, уповая,

Что крестник взыскан будет им…

А счастье-то, а честь какая!

Ведь я червяк в сравненьи с ним!

В сравненьи с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

А как он мил, когда он в духе!

Ведь я за рюмкою вина

Хватил однажды: ходят слухи…

Что будто, граф… моя жена…

Граф, говорю, приобретая…

Трудясь… я должен быть слепым…

Да ослепит и честь такая!

Ведь я червяк в сравненьи с ним!

В сравненьи с ним,

С лицом таким —

С его сиятельством самим!

<1856>

112. ТОСКА ПО РОДИНЕ

«В Париж, пастух, в Париж! Ты молод, — вы сказали,—

Отдайся склонностям любимым и мечтам;

Познанья, золото и роскошь побеждали

Любовь к родным полям».

Но здесь рассеялись мечтанья золотые;

Морщины у меня прорезались на лбу…

Отдайте мне поля мои родные,

Мой лес, мою избу!

Вы мой развили ум, вы дали мне дар слова,

Искусства унесли меня за облака;

Но мне здесь холодно, здесь тяготит больного

По родине тоска.

На ваших женщинах наряды дорогие,

Но на пирах у вас блуждаю я, как тень.

Отдайте мне поля мои родные

И наш воскресный день!

Мы жалки, мы смешны, мы дети перед вами,

С своими сказками и песнями отцов;

Блеск вашей оперы смутил бы чудесами

Крестьянских колдунов.

Я слышал ваш концерт: в нем гимны неземные

Крылатых жителей заоблачной страны.

Отдайте мне поля мои родные

И песни старины!

Мне грустно самому смотреть на избы наши,

На церковь бедную из почернелых плит;

Здесь высятся дворцы, один другого краше,

Здесь мрамор и гранит;

В лучах заката здесь чертоги золотые

Воздушным призраком являются очам.

Отдайте мне поля мои родные

И деревенский храм!

Я вяну с каждым днем, я ночью, засыпая,

Страшусь, чтоб родину во сне не увидать:

Там воет верный пес, там ждет меня, рыдая,

Моя больная мать,

Стада, мои стада терзают волки злые,

Избушку бедную разрушила метель…

Отдайте мне поля мои родные,

Мой посох и свирель!

Что слышу я? Сбылись мои ночные грезы!

«Ступай, пастух, ступай! — вы говорите мне.—

Пусть солнце светлое твои осушит слезы

В родимой стороне».

Прости, волшебный край! Пускай толпы иные

На чудеса твои бегут со всех сторон,—

Увижу снова я поля мои родные,

Избу, где я рожден!

<1856>

113. ПТИЧКА

В самой страсти цепь привычки

Я с трудом ношу —

И на крылья вольной птички

С завистью гляжу.

Сколько воздуха, простора,

Недоступного для взора,

Свод небес открыл!

Я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Завещала б Филомела

Тайну звуков мне;

Птичка б весело запела

В дикой стороне,

Где пустынник, в чаще бора,

Не спуская с неба взора,

Братьев не забыл…

я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Знойной страстью бы гремели

Песни по полям;

Поселяне бы хмелели

В честь красавиц там.

Я бы с неба в дни раздора

Всем несчастным без разбора

В звуках радость лил.

Я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Огласил бы казематы

Звонкий голос мой,

И, мечтаньями объятый

О стране родной,

Накануне приговора

Хоть на миг бы цепь позора

Узник позабыл.

Я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Чуя в воздухе страданья

И потоки слез,

Я бы на берег изгнанья

Мира ветвь принес.

Царь Саул бы в звуках хора

Дух унынья и раздора

И свой гнев забыл.

Я летал бы скоро-скоро,

Если б птичкой был!

Только злых не усладил бы

Пеньем никогда,

Разве птичку подстрелил бы

Бог любви; тогда,

Покорясь ему без спора,

Я на зов родного взора,

Из последних сил,

Полетел бы скоро-скоро,

Если б птичкой был.

<1856>

114. СЛЕПОЙ НИЩИЙ

Из села в село бредет

Старый нищий ковыляя

И, по струнам ударяя,

Слабым голосом поет:

— У народа молодого,

У честных прошу людей:

Бросьте несколько грошей!

(И дают ему без слова!)

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

Ходит с девочкой слепой;

Шумный праздник в околотке:

— Веселитеся, красотки,

В пляске резвой и живой!

Ради друга дорогого

Молодых прошу парней:

Бросьте несколько грошей —

Я за парня слыл лихого!

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

В темной роще, слышит он,

Поцелуй звучит украдкой.

— Ах, — поет он, — здесь так сладко,

Здесь любовь со всех сторон!

Вспомнил я грешки былого…

Смех, как взглянешь на мужей!

Бросьте несколько грошей

Ради мужа отставного…

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

Ходят девушки толпой,

Раздается смех беспечный.

— Ах, — поет, — любите вечно

И цветите красотой!

Оттолкнет меня сурово

Целомудрие ханжей.

Бросьте несколько грошей —

Вы характера иного…

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

К разгулявшимся жнецам

Подойдет, напоминая,

Что и в годы урожая

Жатвы нету беднякам.

— Вам небось от золотого

Винограда веселей?

Бросьте несколько грошей —

Так и я хвачу простого!

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

У солдат ли пир горой —

Кружки двигаются живо.

— Я ведь тоже был служивый,—

Говорит старик слепой,—

И теперь душа готова,

Кабы годы-то с костей!

Бросьте несколько грошей —

В память славного былого!

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

Он канючить не пойдет

В позлащенные чертоги,

А в селеньях, по дороге,

Где поваднее, поет,

Где рука подать готова,

Там поет он веселей:

Бросьте несколько грошей!

Счастья нет для сердца злого…

Бросьте несколько грошей

В шапку старого слепого.

<1856>

115. ЛУЧШИЙ ЖРЕБИЙ

Назло фортуне самовластной

Я стану золото копить,

Чтобы к ногам моей прекрасной,

Моей Жаннеты, положить.

Тогда я все земные блага

Своей возлюбленной куплю;

Свидетель бог, что я не скряга —

Но я люблю, люблю, люблю!

Сойди ко мне восторг поэта —

И отдаленнейшим векам

Я имя милое: Жаннета —

С своей любовью передам.

И в звуках, слаще поцелуя,

Все тайны страсти уловлю:

Бог видит, славы не ищу я —

Но я люблю, люблю, люблю!

Укрась чело мое корона —

Не возгоржусь нисколько я,

И будет украшеньем трона

Жаннета резвая моя.

Под обаяньем жгучей страсти

Я все права ей уступлю…

Ведь я не домогаюсь власти —

Но я люблю, люблю, люблю!

Зачем пустые обольщенья?

К чему я призраки ловлю?

Она в минуту увлеченья

Сама сказала мне: люблю.

Нет! лучший жребий невозможен!

Я полон счастием моим:

Пускай я беден, слаб, ничтожен,

Но я любим, любим, любим!

<1856>

116. ДОБРАЯ ФЕЯ

Некогда, милые дети,

Фея Урганда жила,

Маленькой палочкой в свете

Делав большие дела.

Только махнет ею — мигом

Счастье прольется везде…

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Ростом — вершок с половиной;

Только когда с облаков

Фею в коляске сапфирной

Восемь везли мотыльков —

Зрел виноград по долинам,

Жатвы виднелись везде…

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Царь был ей крестник; заботы

Царства лежали на ней —

Ну, и министров отчеты

Были, конечно, верней;

Средств не имелось к поживам

Рыбкою в мутной воде…

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Перед зерцалом глядела

Фея в судейский устав.

Бедный выигрывал дело,

Если по делу был прав;

Плут, не спасаясь и чином,

Назван был плутом в суде,—

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Матерью крестной хранимый,

Царь был примером царям;

Сильным народом любимый,

Страшен заморским врагам.

Фею с ее крестным сыном

Благословляли везде…

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Добрая фея пропала…

Где она — нет и следа:

Плохо в Америке стало —

В Азии плохо всегда.

Нас в нашем царстве орлином

Холят, как птичек в гнезде…

Все-таки, фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

<1856>

117. КУКОЛЬНАЯ КОМЕДИЯБасня

Шел некогда корабль из Африки далекой —

На рынок негров вез британец-капитан;

Бессильных жертв, как мух, давил удел жестокий,

И их десятками валили в океан.

Вот дело-то смекнув, стал капитан лукавить:

— Чего вы хнычете? не били вас давно!..

Постойте, — говорит, — вас надо позабавить:

Рабы! вот куклы вам — смотрите, как смешно.

Сейчас на палубе театр соорудили…

Известно: ширмочки и больше ничего.

Петрушку буйного бесчинствовать пустили —

А этот рассмешить способен хоть кого!

Ну, негры в первый раз спектаклем наслаждались.

Сначала хлопали глазами — мудрено!

Потом улыбочки на лицах показались…

Рабы! вот куклы вам — смотрите, как смешно.

Одну комедию играют куклы вечно:

К Петрушке будочник откуда ни явись,

Петрушка бить его, избил его, конечно,—

И страж спокойствия за ширмами повис.

Ну, тут уж черные до слез расхохотались

(Ведь смысл комедии понять немудрено).

Забыли, что навек с отечеством расстались…

Рабы! вот куклы вам — смотрите, как смешно.

Черт вызвал их любовь своею чернотою:

Глаза уставили и навострили слух;

Как взял Петрушку он, да как увлек с собою —

От наслаждения у негров замер дух.

Смеясь и радуясь, что хоть в пустой забаве

Над белым черному торжествовать дано,

Несчастные, в цепях, задумались о славе…

Рабы! вот куклы вам — смотрите, как смешно.

Так умный капитан смешил их всю дорогу,

Пока в Америку на рынок не привез

И там не продал их. Благодаренье богу,

Что дело обошлось без палок и без слез.

Я назвал баснею; теперь бы наставленье…

Да этой басни смысл понять немудрено…

Вы многим бы вещам хотели объясненья —

Довольно кукол с вас — смотрите, как смешно.

<1856>

118. ПОРТНОЙ И ВОЛШЕБНИЦА

В Париже, нищетой и роскошью богатом,

Жил некогда портной, мой бедный старый дед;

У деда в тысячу семьсот восьмидесятом

Году впервые я увидел белый свет.

Орфея колыбель моя не предвещала:

В ней не было цветов… Вбежав на детский крик,

Безмолвно отступил смутившийся старик:

Волшебница в руках меня держала…

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

В смущеньи дедушка спросил ее тогда:

«Скажи, какой удел ребенка в этом мире?»

Она в ответ ему: «Мой жезл над ним всегда.

Смотри: вот мальчиком он бегает в трактире,

Вот в типографии, в конторе он сидит…

Но, чу! Над ним удар проносится громовый

Еще в младенчестве… Он для борьбы суровой

Рожден… но бог его для родины хранит…»

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

«Но вот пришла пора: на лире наслажденья

Любовь и молодость он весело поет;

Под кровлю бедного он вносит примиренье,

Унынью богача забвенье он дает.

И вдруг погибло всё: свобода, слава, гений!

И песнь его звучит народною тоской…

Так в пристани рыбак рассказ своих крушений

Передает толпе, испуганной грозой…»

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

«Всё песни будет петь! Не много в этом толку! —

Сказал, задумавшись, мой дедушка-портной.—

Уж лучше день и ночь держать в руках иголку,

Чем без следа пропасть, как эхо, звук пустой…»

— «Но этот звук пустой — народное сознанье! —

В ответ волшебница. — Он будет петь грозу,

И нищий в хижине и сосланный в изгнанье

Над песнями прольют отрадную слезу…»

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

Вчера моей душой унынье овладело,

И вдруг глазам моим предстал знакомый лик.

«В твоем венке цветов не много уцелело,—

Сказала мне она, — ты сам теперь старик.

Как путнику мираж является в пустыне,

Так память о былом отрада стариков.

Смотри, твои друзья к тебе собрались ныне —

Ты не умрешь для них и будущих веков…»

И усмиряло ласковое пенье

Мой первый крик и первое смятенье.

<1857>

119. СОЛОВЬИ

Ночь нависла тяжелою тучей

Над столицей веселья и слез;

С вечной страстью и с песнью могучей

Вы проснулись, любовники роз!

Сердце мыслит в минуты покоя;

О, как счастлив, в ком бодрствует дух!

Мне понятно молчанье ночное:

Соловьи, услаждайте мой слух.

От чертогов, где царствует Фрина,

Улетайте, влюбленные, прочь:

Заповедные льются там вина

С новой клятвою каждую ночь;

Хоть не раз испытало потерю

Это сердце, сжимаясь от мук,

В правду чувства я всё еще верю…

Соловьи, услаждайте мой слух.

Вот чертоги тельца золотого:

Не запасть вашим песням туда!

Очерствелому сердцу скупого

Благодать этих песен чужда.

Если ночь над богатым витает,

Принося в каждом звуке испуг,—

В бедный угол мой муза влетает.

Соловьи, услаждайте мой слух.

Улетайте далеко, далеко

От рабов, к вашим песням глухих,

Заковавшихся с целью жестокой

Заковать в те же цепи других.

Пусть поет гимны лести голодной

Хор корыстью измученных слуг —

Я, как вы, распеваю свободно…

Соловьи, услаждайте мой слух.

Громче, громче доносятся трели…

Соловьи, вы не любите злых:

Ароматы весны долетели

В ваших песнях ко мне золотых.

В моем сердце вселилась природа,

От восторга трепещет мой дух…

Ах, когда бы всю ночь до восхода

Соловьи услаждали мой слух!

<1857>

120. БЕДНЫЙ ЧУДАК

Всем пасынкам природы

Когда прожить бы так,

Как жил в былые годы

Бедняга-весельчак.

Всю жизнь прожить не плача,

Хоть жизнь куда горька…

Ой ли! Вот вся задача

Бедняги-чудака.

Наследственной шляпенки

Пред знатью не ломать,

Подарочек девчонки —

Цветы в нее вплетать,

В шинельке ночью лежа,

Днем — пух смахнул слегка!

Ой ли! Вот вся одёжа

Бедняги-чудака.

Два стула, стол трехногий,

Стакан, постель в углу,

Тюфяк на ней убогий,

Гитара на полу,

Швеи изображенье,

Шкатулка без замка…

Ой ли! Вот всё именье

Бедняги-чудака.

Из папки ребятишкам

Вырезывать коньков,

Искать по старым книжкам

Веселеньких стишков,

Плясать — да так, чтоб скука

Бежала с чердака,—

Ой ли! Вот вся наука

Бедняги-чудака.

Чтоб каждую минуту

Любовью освятить —

В красавицу Анюту

Всю душу положить,

Смотреть спокойным глазом

На роскошь… свысока…

Ой ли! Вот глупый разум

Бедняги-чудака.

«Как стану умирать я,

Да не вменят мне в грех

Ни бог, ни люди-братья

Мой добродушный смех;

Не будет нареканья

Над гробом бедняка».

Ой ли! Вот упованья

Бедняги-чудака.

Ты, бедный, — ослепленный

Богатствами других,

И ты, богач, — согбенный

Под ношей благ земных,—

Вы ропщете… Хотите,

Чтоб жизнь была легка?

Ой ли! Пример берите

С бедняги-чудака.

<1857>

121. «НЕТ, ТЫ НЕ ЛИЗЕТА»

Как, Лизета, ты —

В тканях, шелком шитых?

Жемчуг и цветы

В локонах завитых?

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизета.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Кони у крыльца

Ждут Лизету ныне;

Самый цвет лица

Куплен в магазине!..

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизета.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Залы в зеркалах,

В спальне роскошь тоже —

В дорогих коврах

И на мягком ложе.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизета.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Ты блестишь умом,

Потупляешь глазки —

Как товар лицом,

Продавая ласки.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизета.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Ты цветком цвела,

Пела вольной птицей,

Но тогда была

Бедной мастерицей.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизета.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Как дитя проста,

Сердца не стесняя,

Ты была чиста,

Даже изменяя…

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизета.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Но старик купил

Сам себе презренье

И — позолотил

Призрак наслажденья.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизета.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

Скрылся светлый бог

В невозвратной дали…

Он швею берег —

Вы графиней стали.

Нет, нет, нет!

Нет, ты не Лизета.

Нет, нет, нет!

Бросим имя это.

<1857>

122. СТАРЫЙ БРОДЯГА

Яма эта будет мне могилой.

Умираю немощный и хилый…

Здесь толпа беспечная пройдет;

Скажут: пьян, должно быть, с горя, бедный!

Кто добрее, грош мне бросит медный

И глаза, краснея, отвернет…

Что жалеть? Венчайтеся цветами!

А бродяга старый в этой яме

Без участья вашего умрет.

Уходили горе, старость, злоба

И шатанье впроголодь до гроба!..

Целый год мечтал я об одном:

Умереть бы только на постели —

Нет больницы, где б меня призрели…

Говорят: наполнены битком.

Всё народ счастливый приютился!

Под открытым небом, как родился,

И уснет бродяга вечным сном.

Прокормиться думал я трудами,

Я просил работы со слезами —

Да просил не в добрый, видно, час:

Никуда бездомного не взяли!

Из окошек кости мне бросали,

И, как пес, я их глодал не раз,

В конурах, в конюшнях засыпая,—

И бродяга старый, умирая,

Богачи, не проклинает вас.

Воровать и грабить приходилось…

Да на сердце совесть шевелилась.

А соблазн, соблазн со всех сторон!

И пошел канючить, по дороге

Попадая в тюрьмы да в остроги…

Двадцать раз, никак, был заключен!

Наглотался я казенной пищи!

Солнце всем сияет; старый нищий

Даже солнца светлого лишен.

Разве есть отчизна у бездомных?

Что мне в ваших фабриках огромных,

В тучных нивах, в блеске городов?

В пышных храмах, в важных заседаньях,

В громкой славе вашей и в собраньях

Краснобаев ваших и льстецов?

А ваш город занят был врагами —

Заливался глупыми слезами

Нищий, сытый — от руки врагов.

Червь зловредный — я вас беспокою?

Раздавите гадину ногою.

Что жалеть — приплюсните скорей!

Отчего меня вы не учили?

Не дали исхода дикой силе:

Вышел бы из червя муравей.

Я бы умер, братьев обнимая…

А бродягой старым умирая,

Призываю мщенье на людей!

<1857>

123. ПЕСНЬ ТРУДА

Слава святому труду!

Бедность и труд

Честно живут,

С дружбой, с любовью в ладу.

Слава святому труду!

На неподкупленной лире

Громкую славу споем

Тем, кто живет в этом мире

Честным трудом.

Слава святому труду!

Бедность и труд

Честно живут,

С дружбой, с любовью в ладу.

Слава святому труду!

Жизни веселой наука

Не тяжела для простых…

Братья мои, вам порука —

В песнях моих.

Слава святому труду!

Бедность и труд

Честно живут,

С дружбой, с любовью в ладу.

Слава святому труду!

Бедность несла для примера

В древности мудрость сама;

Вызвали песни Гомера —

Посох, сума.

Слава святому труду!

Бедность и труд

Честно живут,

С дружбой, с любовью в ладу.

Слава святому труду!

Доле блестящей, великой

Тяжкий бывает конец;

В бочке, с всемирным владыкой

Спорил мудрец.

Слава святому труду!

Бедность и труд

Честно живут,

С дружбой, с любовью в ладу.

Слава святому труду!

Средь раззолоченных клеток

Веет уныньем пустынь;

Лучше уж есть без салфеток,

Спать без простынь!

Слава святому труду!

Бедность и труд

Честно живут,

С дружбой, с любовью в ладу.

Слава святому труду!

Бог легкокрылый порхает

Там, где не видит оков:

Полной хозяйкой влетает

К бедным любовь.

Слава святому труду!

Бедность и труд

Честно живут,

С дружбой, с любовью в ладу.

Слава святому труду!

Дружба не знается с злыми

Но в кабаке, где вино

Тянут служивые, — с ними

Пьет заодно.

Слава святому труду!

Бедность и труд

Честно живут,

С дружбой, с любовью в ладу.

Слава святому труду!

<1857>

124. БАБУШКА

Старушка под хмельком призналась,

Качая дряхлой головой:

«Как молодежь-то увивалась

В былые дни за мной!

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!»

«Как, бабушка, ты позволяла?»

«Э, детки! Красоте своей

В пятнадцать лет я цену знала —

И не спала ночей…

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!»

«Ты, бабушка, сама влюблялась?»

«На что же бог мне сердце дал?

Я скоро милого дождалась,

И он недолго ждал…

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!»

— «Ты нежно, бабушка, любила?»

— «Уж как нежна бывала с ним,

Но чаще время проводила —

Еще нежней с другим…

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!»

— «С другим, родная, не краснея?»

— «Из них был каждый не дурак,

Но я, я их была умнее:

Вступив в законный брак.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!»

— «А страшно мужа было встретить?»

— «Уж больно был в меня влюблен,

Ведь мог бы многое заметить —

Да не заметил он.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!»

— «А мужу вы не изменяли?»

— «Ну, как подчас не быть греху!

Но я и батюшке едва ли

Откроюсь на духу.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!»

— «Вы мужа наконец лишились?»

— «Да, хоть не нов уже был храм,

Кумиру жертвы приносились

Еще усердней там.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!»

— «Нам жить ли так, как вы прожили?»

— «Э, детки! женский наш удел!..

Уж если бабушки шалили —

Так вам и бог велел.

Уж пожить умела я!

Где ты, юность знойная?

Ручка моя белая!

Ножка моя стройная!»

<1857>

125. ГРОЗА

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете —

Пойте, резвитеся, дети!

Книги скорей по шкапам!

В поле из комнаты душной!

Мальчики, девочки… Гам,

Песни и смех простодушный…

Пусть всё притихло кругом,

Мрачной исполнясь тоски;

Пусть собирается гром!

Дети, сплетайте венки.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете —

Пойте, резвитеся, дети!

Грозно молчание мглы…

В воду попрятались рыбки.

Птички молчат… Но светлы

Детские ваши улыбки.

Светел и верен ваш взгляд:

После не страшных вам бурь

Ваши глаза отразят

Ясного неба лазурь.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете —

Пойте, резвитеся, дети!

Жребий нам выпал дурной;

Но мы за правду стояли:

Мстили одною рукой,

Цепи другою срывали.

И с колесницы побед

Пали, не сдавшись врагам,

Но изумившую свет

Славу оставили вам.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете —

Пойте, резвитеся, дети!

В черный родились вы час!

Враг в свои медные горны

Первый приветствовал вас

Днем нашей участи черной;

Отозвалися на зов

Средь разоренных полей

Вместе с слезами отцов

Первые крики детей.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете —

Пойте, резвитеся, дети!

Лучших из ряда бойцов

Вырвала храбрых могила;

Над головами отцов

Буря детей просветила:

Пусть испытанья отцам!

Дети, господь вас хранит!

Нива грядущего вам

Лучшую жатву сулит.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете —

Пойте, резвитеся, дети!

Дети, гроза всё слышней…

Гнев приближается Рока…

Рок, не пугая детей,

Взрослых страшит издалека…

Если я гибну певцом

Бедствий народных и слез,

Гроб мой украсьте венком,

Вами сплетенным из роз.

Пойте, резвитеся, дети!

Черные тучи над нами;

Ангел надежды цветами

Сыплет на вашем рассвете —

Пойте, резвитеся, дети!

<1857>

126. РАЗБИТАЯ СКРИПКА

Что, мой пес, приуныл? Или против врага

И тебя, как меня, точит злоба?

Ешь, покуда остался кусок пирога…

Завтра грызть черствый хлеб будем оба.

Здесь вражий пир вчера справлялся;

Один надменно говорил:

«Играй, старик» — я отказался…

Он скрипку мне разбил.

Веселье, пляски — всё разбито!

Кто здесь теперь возбудит вновь

Беспечный говор, смех забытый?

Кто вызовет любовь?

Ведь эти струны возвещали

Счастливцу ясную зарю,

Когда невесту снаряжали

Родные к алтарю.

Ведь здесь, под этими струнами,

Дрожала вечером земля;

От них расправились бы сами

Морщины короля.

И что ж? за песни нашей славы,

Наследье дедов и отцов,—

Над ней свершился суд неправый

И злая месть врагов.

Что, мой пес, приуныл? Или против врага

И тебя, как меня, точит злоба?

Ешь, покуда остался кусок пирога…

Завтра грызть черствый хлеб будем оба.

Пошлет ли бог благословенье

На труд, без песен начатой?

Как длинно будет воскресенье,

День отдыха святой!

Как в сказках палочка простая

В руках у феи — мой смычок

Был силен, бедных утешая

Везде, где только мог.

Носился смех, блистали взоры,

Когда по струнам он порхал,

И холод, подати, наборы

Бедняк позабывал.

Теперь — вся ненависть поднята…

Воскресла злоба прежних лет:

Давайте ж мне ружье солдата,

Когда уж скрипки нет!

Пойду на смерть с народной славой,

Да скажут внуки обо мне:

Он не хотел, чтоб враг лукавый

Плясал в родной стране.

Что, мой пес, приуныл? Или против врага

И тебя, как меня, точит злоба?

Ешь, покуда остался кусок пирога…

Завтра грызть черствый хлеб будем оба.

<1857>

127. ЛИЗА

Не дорожа своей весною,

Вы мне дарите свой расцвет:

Дитя мое, ведь надо мною

Лежит, как туча, сорок лет.

В былые дни от поцелуя

Простой швеи я счастлив был…

Зачем любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил?

В карете пара вороная

Вас мчит в наряде дорогом,

А Лиза, юностью пленяя,

Ходила, бедная, пешком.

К ее глазам весь свет ревнуя,

За ними зорко я следил…

Зачем любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил?

Здесь в позлащенные карнизы

Громады высятся зеркал;

Дрянное зеркальцо у Лизы

Я граций зеркалом считал;

Без занавес постель простую

Луч солнца утром золотил…

Зачем любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил?

Поэтам лучшие созданья

Вы взглядом можете внушать;

А Лиза — знаков препинанья,

Бедняжка, не могла понять;

Но бог любви, ей грудь волнуя,

Любить без слов ее учил…

Зачем любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил?

Вы лучше Лизы, вы умнее,

В вас даже больше доброты;

Она теряется, бледнея

В сияньи вашей красоты;

Но к ней влекли меня, чаруя,

Мой юный жар, избыток сил —

И уж любить вас не могу я,

Как Лизу некогда любил.

<1857>

128. НАВУХОДОНОСОР

В давно минувшие века,

До рождества еще Христова,

Жил царь под шкурою быка;

Оно для древних было ново.

Но льстили точно так же встарь

И так же пел придворный хор:

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!

«Наш царь бодается, так что ж,

И мы топтать народ здоровы,—

Решил совет седых вельмож.—

Да здравствуют рога царевы!

Да и в Египте, государь,

Бык божество с давнишних пор —

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!»

Державный бык коренья жрет,

Ему вода речная — пойло.

Как трезво царь себя ведет!

Поэт воспел царево стойло.

И над поэмой государь,

Мыча, уставил мутный взор —

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!

В тогдашней «Северной пчеле»

Печатали неоднократно,

Что у монарха на челе

След царской думы необъятной,

Что из сердец ему алтарь

Воздвиг народный приговор —

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!

Бык только ноздри раздувал,

Упитан сеном и хвалами,

Но под ярмо жрецов попал

И, управляемый жрецами,

Мычал рогатый государь

За приговором приговор —

Ура! да здравствует наш царь!

Навуходоносор!

Тогда не вытерпел народ,

Царя избрал себе другого.

Как православный наш причет,

Жрецы — любители мясного.

Как злы-то люди были встарь!

Придворным-то какой позор!

Был съеден незабвенный царь

Навуходоносор!

Льстецы царей! Вот вам сюжет

Для оды самой возвышенной,—

Да и ценсурный комитет

Ее одобрит непременно;

А впрочем, слово «государь»

Не вдохновляет вас с тех пор,

Как в бозе сгнил последний царь

Навуходоносор!

Между 1855 и 1858

129. МАРКИЗ ДЕ КАРАБА

Из чужбины дальной

В замок феодальный

Едет — трюх-трюх-трюх —

На кобылке сивой

Наш маркиз спесивый,

Наш отец и друг.

Машет саблей длинной,

Но в крови невинной…

Вот какой храбрец!

Ой, бедовый, право!

Честь тебе и слава —

Ах ты, наш отец!

Слушать, поселяне!

К вам — невеждам, дряни

Сам держу я речь!

Я — опора трона;

Царству оборона —

Мой дворянский меч.

Гнев мой возгорится —

И король смирится!

Вот какой храбрец!

Ой, бедовый, право!

Честь тебе и слава —

Ах ты, наш отец!

Говорят, бездельник

Слух пустил, что мельник

Жизнь мне подарил.

Я зажму вам глотки!

Сам Пипин Короткий

Нашим предком был.

Отыщу в законе —

Сяду сам на троне…

Вот какой храбрец!

Ой, бедовый, право!

Честь тебе и слава —

Ах ты, наш отец!

Я, как за стеною,

За своей женою

При дворе силен.

Сын достигнет быстро

Звания министра;

Младший… тот хмелен…

Трусоват… глупенек…

Но жена даст денег.

Вот какой храбрец!

Ой, бедовый, право!

Честь тебе и слава —

Ах ты, наш отец!

Не люблю стесненья!

Подати с именья —

Знать их не хочу!

Облечен дворянством,

Государству чванством

Я свой долг плачу.

Местное начальство

Усмирит нахальство…

Вот какой храбрец!

Ой, бедовый, право!

Честь тебе и слава —

Ах ты, наш отец!

А! Другое дело:

Чернь — топчите смело,

Но делиться — чур!

Нам одним охота

И цветки почета

Деревенских дур.

Свято и едино

Право господина.

Вот какой храбрец!

Ой, бедовый, право!

Честь тебе и слава —

Ах ты, наш отец!

Кресло в божьем храме

Перед алтарями

Выставляйте мне.

Мне — почет и слава,

Чтоб дворянства право,

Свято и вполне,

В этом блеске громком

Перешло к потомкам.

Вот какой храбрец!

Ой, бедовый, право!

Честь тебе и слава —

Ах ты, наш отец!

<1858>

130. УРОК

«Я читал когда-то, где — уж теперь не припомню (говорит Беранже в выноске к этому стихотворению), рассказ путешественника видевшего Канари, который выходил из школы вместе с маленькими греками учениками; как дети, он нес книги под мышкою. Герой учился читать, не стыдясь. Счастлива страна, где не краснеют, поступая честно! Да наградит бог прямодушие и скромность великого гражданина.»

На лужайке детский крик:

Учит грамоте ребят,

Весь седой, ворчун старик,

Отставной солдат.

«Я согнулся, я уж слаб,

А виды видал!

Унтер не был бы, когда б

Грамоте не знал!

Дружно, дети! все зараз:

Буки-аз! Буки-аз!

Счастье в грамоте для вас.

У меня ль в саду цветок

Насадил я каждый сам

И из тех цветов венок

Грамотному дам.

Битый — правду говорит

Молвь людей простых —

Стоит двух, кто не был бит,

Грамотей — троих.

Дружно, дети! все зараз:

Буки-аз! Буки-аз!

Счастье в грамоте для вас.

Митя, видишь карандаш?

За моей следи рукой:

Это иже, а не наш;

Экой срам какой!

Да, прислушайте: с полком

В Греции я был,

В двадцать, значит… а в каком,

Значит, позабыл.

Дружно, дети! все зараз:

Буки-аз! Буки-аз!

Счастье в грамоте для вас.

Отстояли мы друзей!

Раз, иду себе один,

Вижу — школа для детей

У ворот Афин.

В школе учится моряк,

Детям не под стать;

Я взглянул — и как дурак

Начал хохотать.

Дружно, дети! все зараз:

Буки-аз! Буки-аз!

Счастье в грамоте для вас.

Но учитель мне сказал:

„Ты глупей ребенка сам:

Ты героя осмеял,

Страшного врагам.

Он за греков мстил — пред ним

Трепетал султан,

И упал, сожжен живым,

Вражий капитан“.

Дружно, дети! все зараз:

Буки-аз! Буки-аз!

Счастье в грамоте для вас.

„Гордость края моего —

Он Кана́ри — да!

В мире встретили его

Горе и нужда;

Он, умея побеждать,

Сел букварь учить,

Всё затем, чтобы опять

Греции служить!“

Дружно, дети! все зараз:

Буки-аз! Буки-аз!

Счастье в грамоте для вас.

Весь зардевшись, в стороне

Я в смущении стоял;

Но герой сжал руку мне,

Слово мне сказал…

Мне послышался завет

Бога самого:

„Знанье — вольность, знанье — свет;

Рабство без него!“

Дружно, дети! все зараз:

Буки-аз! Буки-аз!

Счастье в грамоте для вас».

<1858>

131. МОЯ ВЕСЕЛОСТЬ

Моя веселость улетела!

О, кто беглянку возвратит

Моей душе осиротелой —

Господь того благословит!

Старик, неверною забытый,

Сижу в пустынном уголке

Один — и дверь моя открыта

Бродящей по свету тоске…

Зовите беглую домой,

Зовите песни петь со мной!

Она бы, резвая, ходила

За стариком, и в смертный час

Она глаза бы мне закрыла:

Я просветлел бы — и угас!

Ее приметы всем известны;

За взгляд ее, когда б я мог,

Я б отдал славы луч небесный…

Ко мне ее, в мой уголок!

Зовите беглую домой,

Зовите песни петь со мной!

Ее припевы были новы,

Смиряли горе и вражду;

Их узник пел, забыв оковы,

Их пел бедняк, забыв нужду.

Она, моря переплывая,

Всегда свободна и смела,

Далеко от родного края

Надежду ссыльному несла.

Зовите беглую домой,

Зовите песни петь со мной!

«Зачем хотите мрак сомнений

Внушать доверчивым сердцам?

Служить добру обязан гений,—

Она советует певцам.—

Он как маяк, средь бурь манящий

Ветрила зорких кораблей;

Я червячок, в ночи блестящий,

Но эта ночь при мне светлей».

Зовите беглую домой,

Зовите песни петь со мной!

Она богатства презирала

И, оживляя круг друзей,

Порой лукаво рассуждала,

Порой смеялась без затей.

Мы ей беспечно предавались,

До слез смеялись всем кружком.

Умчался смех — в глазах остались

Одни лишь слезы о былом…

Зовите беглую домой,

Зовите песни петь со мной!

Она восторг и страсти пламя

В сердцах вселяла молодых;

Безумцы были между нами,

Но не было меж нами злых.

Педанты к резвой были строги.

Бывало, взгляд ее один —

И мысль сверкнет без важной тоги

И мудрость взглянет без морщин…

Зовите беглую домой,

Зовите песни петь со мной!

«Но мы, мы, славу изгоняя,

Богов из золота творим!»

Тебя, веселость, призывая,

Я не хочу поверить злым.

Без твоего живого взгляда

Немеет голос… ум бежит…

И догоревшая лампада

В могильном сумраке дрожит…

Зовите беглую домой,

Зовите песни петь со мной!

<1858>

132. СВЕРЧОК

В уголку, у камелька,

Где мечтаю я бесплодно,

Друг домашний, пой свободно

Под напевы старика.

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

Одинаков наш удел:

Над тобой трунят ребята;

Я работника, солдата

Услаждал, когда я пел.

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

Но боюсь, не дух ли злой

Скрыт в тебе, мой друг домашний,

Чтоб остаток старых шашней

Подсмотреть под сединой?

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

Или феей с облаков

Ты подослан с повеленьем

Разузнать, каким стремленьем

Бьется сердце стариков?

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

Или скрыт в моем сверчке

Бедный труженик, который

Дымом славы тешил взоры —

И погиб на чердаке?

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

Всем, тщеславием влекомым,

Нужен он, хвалебный чад…

Боже! дай им что хотят —

Славы бедным насекомым…

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

Цель страданий, цель трудов!

Мудрый — выше цели этой.

Счастлив тот, кто спас от света

Веру, песни и любовь.

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

Славу зависть сторожит,

И — война любимцам славы!

В мире тесно; люди правы:

Каждый местом дорожит.

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

Пусть тревожный дух уймет

Эта истина простая:

Знаменитость, вырастая,

Независимость гнетет.

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

Будем песни петь свои —

Ты за печкой, я на стуле,—

И дай бог, чтоб мы уснули

Позабытые людьми.

Друг-сверчок, в углу, вдвоем,

Позабудем обо всем.

1858

133. НЕТ БОЛЬШЕ ПЕСЕН

Нет больше песен — нет! К чему стремленье?

От старика искусство прочь бежит.

У новичка моложе вдохновенье,

И бойкий стих он ловче закруглит.

Когда с душой своей пред небесами

Я говорю один в тиши лесов,

Мне вторит эхо прозой, не стихами —

Бог не дает мне более стихов.

Бог не дает! Как осенью суровой

Поселянин в свой темный сад придет

И дерево сто раз осмотрит снова:

Авось на нем висит забытый плод;

Так я ищу, так я тревожусь ныне —

Но дерево мертво от холодов…

О, скольких нет плодов в моей корзине!

Бог не дает мне более стихов.

Бог не дает! Но всё в душе тревога;

Тебя, народ, запуганный в борьбе,

Поднять хочу и слышу голос бога:

Народ, проснись! Венец готов тебе.

Когда ж, в душе почувствовав отвагу,

Я петь хочу — и, сбросив гнет годов,

Народ-дофин! вести тебя ко благу —

Бог не дает мне более стихов.

1858

134. ПРОСТИ!

Час близок. Франция, прости. Я умираю.

Возлюбленная мать, прости. Как звук святой,

Сберег до гроба я привет родному краю.

О! Мог ли так, как я, тебя любить другой?

Тебя в младенчестве я пел, читать не зная,

И, видя смерти серп над головой почти,

Я, в песне о тебе дыханье испуская,

Слезы, одной твоей слезы прошу. Прости!

Когда стонала ты в руках иноплеменных,

Под колесницами надменных королей,

Я рвал знамена их для ран твоих священных,

Чтоб боль твою унять, я расточал елей.

В твоем падении заря зажглась — и время

Благословения племен должно прийти,

Затем что брошено твоею мыслью семя

Для жатвы равенства грядущего. Прости!

Я вижу уж себя зарытого, в гробнице.

Кого любил я здесь, о! будь защитой их,

Отчизна, вот твой долг пред бедной голубицей,

Не тронувшей зерна на пажитях твоих!

Чтобы к сынам твоим с мольбой дошел мой пламень —

Удерживая смерть на пройденном пути,

Своей гробницы я приподымаю камень.

Рука изнемогла. Он падает. Прости!

<1859>

135. СЛАВА БОГУ — Я ЖИВ И ЗДОРОВ

Когда ко мне скука ползет, как змея,

Справляйте поминки: я умер, друзья!

Когда ж наслажденье сойдет с облаков

И манит венком благодатных даров —

Слава богу — я жив и здоров!

Пусть скряга звонит своим золотом — я…

Справляйте поминки: я умер, друзья!

Для звона стаканов, в тумане паров,

С хорошим вином всех возможных сортов —

Слава богу — я жив и здоров!

Когда мне попалась педанта статья —

Справляйте поминки: я умер, друзья!

Когда же при мне, без напыщенных слов,

Читают строфу задушевных стихов —

Слава богу — я жив и здоров!

На званом обеде, где графы, князья…

Справляйте поминки: я умер, друзья!

В пирушке с друзьями старинных годов,

В чинах небольших и совсем без чинов —

Слава богу — я жив и здоров!

Когда от ханжей дремлет мудрость моя,

Справляйте поминки: я умер, друзья!

Но если усну, среди буйных голов,

На милых мне персях — от Вакха даров —

Слава богу — я жив и здоров!

Про битвы и драки услышу ли я —

Справляйте поминки: я умер, друзья!

Но с Лизой вдвоем, не считая часов,

До утренних с нею играть петухов —

Слава богу — я жив и здоров!

Угасну для песен, любви и питья,

Справляйте поминки: я умер, друзья!

Но с милой, с друзьями, в тумане паров,

Покуда для песен есть несколько слов —

Славу богу — я жив и здоров!

Слава богу — я жив и здоров!

1859

136. ГОСПОДИН ИСКАРИОТОВ

Господин Искариотов —

Добродушнейший чудак:

Патриот из патриотов,

Добрый малый, весельчак,

Расстилается, как кошка,

Выгибается, как змей…

Отчего ж таких людей

Мы чуждаемся немножко?

И коробит нас, чуть-чуть

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,—

Подвернется где-нибудь?

Чтец усердный всех журналов,

Он способен и готов

Самых рьяных либералов

Напугать потоком слов.

Вскрикнет громко: «Гласность! гласность!

Проводник святых идей!»

Но кто ведает людей,

Шепчет, чувствуя опасность:

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,—

Приближается сюда.

Без порывистых ухваток,

Без сжиманья кулаков

О всеобщем зле от взяток

Он не вымолвит двух слов.

Но с подобными речами

Чуть он в комнату ногой —

Разговор друзей прямой

Прекращается словами:

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,—

Приближается сюда.

Он поборник просвещенья;

Он бы, кажется, пошел

Слушать лекции и чтенья

Всех возможных видов школ:

«Хлеб, мол, нужен нам духовный!»

Но заметим мы его —

Тотчас все до одного,

Сговорившиеся ровно:

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,—

Приближается сюда.

Чуть с женой у вас неладно,

Чуть с детьми у вас разлад —

Он уж слушает вас жадно,

Замечает каждый взгляд.

Очень милым в нашем быте

Он является лицом,

Но едва вошел в ваш дом,

Вы невольно говорите:

Тише, тише, господа!

Господин Искариотов,

Патриот из патриотов,—

Приближается сюда.

<1861>

137. БЕЗУМЦЫ

Оловянных солдатиков строем

По шнурочку равняемся мы.

Чуть из ряда выходят умы:

«Смерть безумцам!» — мы яростно воем,

Поднимаем бессмысленный рев,

Мы преследуем их, убиваем —

И статуи потом воздвигаем,

Человечества славу прозрев.

Ждет Идея, как чистая дева,

Кто возложит невесте венец.

«Прячься», — робко ей шепчет мудрец,

А глупцы уж трепещут от гнева.

Но безумец-жених к ней грядет

По полуночи, духом свободный,

И союз их — свой плод первородный —

Человечеству счастье дает.

Сен-Симон всё свое достоянье

Сокровенной мечте посвятил.

Стариком он поддержки просил,

Чтобы общества дряхлое зданье

На основах иных возвести,—

И угас одинокий, забытый,

Сознавая, что путь, им открытый,

Человечество мог бы спасти.

«Подыми свою голову смело! —

Звал к народу Фурье. — Разделись

На фаланги и дружно трудись

В общем круге, для общего дела.

Обновленная вся, брачный пир

Отпирует земля с небесами,—

И та сила, что движет мирами,

Человечеству даст вечный мир».

Равноправность в общественном строе

Анфантэнь слабой женщине дал.

Нам смешон и его идеал.

Это были безумцы — все трое! Господа!

Если к правде святой

Мир дороги найти не умеет —

Честь безумцу, который навеет

Человечеству сон золотой!

По безумным блуждая дорогам,

Нам безумец открыл Новый Свет;

Нам безумец дал Новый завет —

Ибо этот безумец был богом.

Если б завтра земли нашей путь

Осветить наше солнце забыло —

Завтра ж целый бы мир осветила

Мысль безумца какого-нибудь!

<1862>

138. ПТИЦЫ

Зима, как в саван, облекла

Весь край наш в белую равнину

И птиц свободных на чужбину

Любовь и песни унесла.

Но и в чужом краю мечтою

Они летят к родным полям:

Зима их выгнала, но к нам

Они воротятся весною.

Им лучше в дальних небесах;

Но нам без них свод неба тесен:

Нам только эхо вольных песен

Осталось в избах и дворцах.

Их песни звучною волною

Плывут к далеким берегам;

Зима их выгнала, но к нам

Они воротятся весною.

Нам, птицам стороны глухой,

На их полет глядеть завидно…

Нам трудно петь — так много видно

Громовых туч над головой!

Блажен, кто мог в борьбе с грозою

Отдаться вольным парусам…

Зима их выгнала, но к нам

Они воротятся весною.

Они на темную лазурь

Слетятся с громовым ударом,

Чтоб свить гнездо под дубом старым,

Но не согнувшимся от бурь.

Усталый пахарь за сохою,

Навстречу вольным голосам,

Зальется песнями, — и к нам

Они воротятся весною.

<1862>

139. СОН БЕДНЯКА

Милый, проснись… Я с дурными вестями:

Власти наехали в наше село,

Требуют подати… время пришло…

Как разбужу его?.. Что будет с нами?

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

Ах! не к добру ты заспался так долго…

Видишь, уж день… Всё до нитки, чуть свет,

В доме соседа, на старости лет,

Взяли в зачет неоплатного долга.

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

Слышишь: ворота, никак, заскрипели…

Он на дворе уж… Проси у него

Сроку хоть месяц… Хоть месяц всего…

Ах! если б ждать эти люди умели!..

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

Бедные! Бедные! Весь наш излишек —

Мужа лопата да прялка жены;

Жить ими, подать платить мы должны

И прокормить шестерых ребятишек.

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

Нет ничего у нас! Раньше всё взято…

Даже с кормилицы нивы родной,

Вспаханной горькою нашей нуждой,

Собран весь хлеб для корысти проклятой.

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

Вечно работа и вечно невзгода!

С голоду еле стоишь на ногах…

Всё, что нам нужно, всё дорого — страх!

Самая соль — этот сахар народа.

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

Выпил бы ты… да от пошлины тяжкой

Бедным и в праздник нельзя пить вина…

На, вот кольцо обручальное — на!

Сбудь за бесценок… и выпей, бедняжка!

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

Спишь ты… Во сне твоем, может быть, свыше

Счастье, богатство послал тебе бог…

Будь мы богаты — так что нам налог?

В полном амбаре две лишние мыши.

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

Господи!.. Входят… Но ты… без участья

Смотришь… ты бледен… как страшен твой взор!

Боже! недаром стонал он вечор!

Он не стонал весь свой век от несчастья!

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

Бедная! Спит он — и сон его кроток…

Смерть для того, кто нуждой удручен,—

Первый спокойный и радостный сон.

Братья, молитесь за мать и сироток.

Встань, мой кормилец, родной мой, пора!

Подать в селе собирают с утра.

<1862>

140. ЦАРЬ ДОДОН

Жил-был на свете царь Додон.

Об нем уж слух пропал.

О славе, брат, не думал он,

Зато, брат, крепко спал.

Ему короной, братец мой,

Колпак был, связанный женой,

Ночной.

Так вот, брат, встарь

Какой был царь,

Какой, брат, славный царь!

Изба была ему дворец,

И на осле верхом

Всё царство из конца в конец

Он объезжал кругом.

Как добрый царь, он был храним

Взамест конвоя псом своим

Одним.

Так вот, брат, встарь

Какой был царь,

Какой, брат, славный царь!

Он мужику дал много льгот

И выпить сам любил.

Да если счастлив весь народ,

С чего ж бы царь не пил?

Он сам, без винных приставов,

Брал с каждой бочки кабаков

Полштоф.

Так вот, брат, встарь

Какой был царь,

Какой, брат, славный царь!

Как он красив был из лица,

Так парень не один

Его, пожалуй, за отца

Считал не без причин.

А впрочем, в год — и то сказать —

Любил не часто в цель стрелять.

Раз пять.

Так вот, брат, встарь

Какой был царь,

Какой, брат, славный царь!

Он, брат, спокойный был сосед

И для земли своей

Молил у бога не побед,

А праведных судей.

Зато как умер царь родной,

Так слезы, брат, лились рекой

Впервой.

Так вот, брат, встарь

Какой был царь,

Какой, брат, славный царь!

Он, брат, народом не забыт:

Срисован маляром

И вместо вывески прибит

Над старым кабаком.

И каждый праздник, круглый год,

Пьет у портрета и поет

Народ!

Так вот, брат, встарь

Какой был царь,

Какой, брат, славный царь!

<1863>

141. НОВЫЙ ФРАК

Соблазнами большого света

Не увлекаться нету сил!

Откушать, в качестве поэта,

Меня вельможа пригласил.

И я, как все, увлекся тоже…

Ведь это честь, пойми, чудак:

Ты будешь во дворце вельможи!

Вот как!

Я буду во дворце вельможи!

И заказал я новый фрак.

С утра, взволнованный глубоко,

Я перед зеркалом верчусь;

Во фраке с тальею высокой

Низенько кланяться учусь,

Учусь смотреть солидней, строже,

Чтоб сразу не попасть впросак:

Сидеть придется ведь с вельможей!

Вот как!

Сидеть придется ведь с вельможей!

И я надел свой новый фрак.

Пешечком выступаю плавно,

Вдруг из окна друзья кричат:

«Иди сюда! Здесь завтрак славный».

Вхожу: бутылок длинный ряд!

«С друзьями выпить? Отчего же…

Оно бы лучше натощак…

Я, господа, иду к вельможе!

Вот как!

Я, господа, иду к вельможе,

На мне недаром новый фрак».

Иду, позавтракав солидно,

Навстречу свадьба… старый друг…

Ведь отказаться было б стыдно…

И я попал в веселый круг.

И вдруг — ни на что не похоже! —

Стал красен от вина, как рак.

«Но, господа, я зван к вельможе —

Вот как!

Но, господа, я зван к вельможе,

На мне надет мой новый фрак».

Ну, уж известно, после свадьбы

Бреду, цепляясь за забор,

А всё смотрю: не опоздать бы…

И вот подъезд… и вдруг мой взор

Встречает Лизу… Правый боже!

Она дает условный знак…

А Лиза ведь милей вельможи!..

Вот как!

А Лиза ведь милей вельможи,

И ей не нужен новый фрак.

Она сняла с меня перчатки

И, как послушного вола,

На свой чердак, к своей кроватке

Вельможи гостя привела.

Мне фрак стал тяжелей рогожи,

Я понял свой неверный шаг,

Забыл в минуту о вельможе…

Вот как!

Забыл в минуту о вельможе

И… скинул я свой новый фрак.

Так от тщеславия пустого

Мне данный вовремя урок

Меня навеки спас — и снова

Я взял бутылку и свисток.

Мне независимость дороже,

Чем светской жизни блеск и мрак.

Я не пойду, друзья, к вельможе.

Вот как!

А кто пойдет, друзья, к вельможе,

Тому дарю свой новый фрак.

<1863>

142. ВОЛШЕБНАЯ ЛЮТНЯ

Во дни чудесных дел и слухов

Доисторических времен

Простой бедняк от добрых духов

Был чудной лютней одарен.

Ее пленительные звуки

Дарили радость и покой

И вмиг снимали как рукой

Любви и ненависти муки.

Разнесся слух об этом чуде —

И к бедняку под мирный кров

Большие, маленькие люди

Бегут толпой со всех концов.

«Идем ко мне!» — кричит богатый

«Идем ко мне!» — зовет бедняк.

— «Внеси спокойствие в палаты!»

— «Внеси забвенье на чердак!»

Внимая просьбам дедов, внуков,

Добряк на каждый зов идет.

Он знатным милостыню звуков

На лютне щедро раздает.

Где он появится в народе,

Веселье разольется там,—

Веселье бодрость даст рабам,

А бодрость — мысли о свободе.

Красавицу покинул милый —

Зовет красавица его.

Зовет его подагрик хилый

К одру страданья своего.

И возвращают вновь напевы

Веселой лютни бедняка —

Надежду счастия для девы,

Надежду жить для старика.

Идет он, братьев утешая;

Напевы дивные звучат…

И, встречу с ним благословляя,

«Как счастлив он! — все говорят.—

За ним гремят благословенья.

Он вечно слышит стройный хор

Счастливых братьев и сестер —

Нет в мире выше наслажденья!»

А он?.. Среди ночей бессонных,

Сильней и глубже с каждым днем,

Все муки братьев, им спасенных,

Он в сердце чувствует своем.

Напрасно призраки он гонит:

Он видит слезы, видит кровь…

И слышит он, как в сердце стонет

Неоскудевшая любовь.

За лютню с трепетной заботой

Берется он… молчит она…

Порвались струны… смертной нотой

Звучит последняя струна.

Свершил он подвиг свой тяжелый,

И над могилой, где он спит,

Сияет надпись: «Здесь зарыт

Из смертных самый развеселый».

1863

143. НИЩАЯ

Снег ва́лит. Тучами заволокло всё небо.

Спешит народ из церкви по домам.

А там, на паперти, в лохмотьях, просит хлеба

Старушка у людей, глухих к ее мольбам.

Уж сколько лет сюда, едва переступая,

Одна, и в летний зной, и в холод зимних дней,

Плетется каждый день несчастная — слепая…

Подайте милостыню ей!

Кто мог бы в ней узнать, в униженной, согбенной,

В морщинах желтого, иссохшего лица,

Певицу, бывшую когда-то примадонной,

Владевшей тайною обворожать сердца.

В то время молодежь, вся, угадав сердцами

Звук голоса ее и взгляд ее очей,

Ей лучшими была обязана мечтами.

Подайте милостыню ей!

В то время экипаж, певицу уносивший

С арены торжества в сияющий чертог,

От натиска толпы, ее боготворившей,

На бешеных конях едва проехать мог.

А уж влюбленные в ее роскошной зале,

Сгорая ревностью и страстью всё сильней,

Как солнца светлого ее приезда ждали.

Подайте милостыню ей!

Картины, статуи, увитые цветами,

Блеск бронзы, хрусталей сверкающая грань…

Искусства и любовь платили в этом храме

Искусству и любви заслуженную дань.

Поэт в стихах своих, художник в очертаньях,

Все славили весну ее счастливых дней…

Вьют гнезда ласточки на всех высоких зданьях…

Подайте милостыню ей!

Средь жизни праздничной и щедро-безрассудной

Вдруг тяжкая болезнь, с ужасной быстротой

Лишивши зрения, отнявши голос чудный,

Оставила ее с протянутой рукой.

Нет! не было руки, которая б умела

Счастливить золотом сердечней и добрей,

Как эта — медный грош просящая несмело…

Подайте милостыню ей!

Ночь непроглядная сменяет день короткий…

Снег, ветер всё сильней… Бессильна, голодна,

От холода едва перебирает четки…

Ах! думала ли их перебирать она!

Для пропитанья ей немного нужно хлеба.

Для сердца нежного любовь всего нужней.

Чтоб веровать она могла в людей и небо,

Подайте милостыню ей!

<1865>

144. ДЕВИЧЬИ МЕЧТЫ

Страстно на ветке любимой

Птичка поет наслажденье;

Солнцем полудня палима,

Лилия дремлет в томленьи.

Страстно на ветке любимой

Птичка поет наслажденье.

Полузакрыты мечтами

Юной красавицы взоры.

Блещут на солнце, с цветами,

Кружев тончайших узоры.

Полузакрыты мечтами

Юной красавицы взоры.

Ясно улыбка живая

Мысль перед сном сохранила.

Спит она, будто играя

Всем, что на свете ей мило.

Ясно улыбка живая

Мысль перед сном сохранила.

Как хороша! Для искусства

Лучшей модели не надо!

Видны все проблески чувства,

Хоть не видать ее взгляда.

Как хороша! Для искусства

Лучшей модели не надо!

Сон чуть коснулся в полете

Этой модели прекрасной.

Что ж в этой сладкой дремоте

Грудь ей волнует так страстно?

Сон чуть коснулся в полете

Этой модели прекрасной.

Снится ли паж ей влюбленный,

Ночью, на лошади белой?

Обнял ее и, смущенный,

Ручку целует несмело…

Снится ли паж ей влюбленный,

Ночью, на лошади белой?

Снится ль, что новый Петрарка

С песнью приник к изголовью —

И разукрасились ярко

Бедность и слава любовью?

Снится ль, что новый Петрарка

С песнью приник к изголовью?

Снится ль ей небо родное?

Юности небо знакомо.

Так прилетают весною

Ласточки к крову родному.

Снится ль ей небо родное?

Юности небо знакомо.

Вырвался вздох. Голубые

Глазки лениво раскрылись.

— Ну, расскажи нам, какие,

Милая, сны тебе снились? —

Вырвался вздох. Голубые

Глазки лениво раскрылись.

— Ах! Что за сон, что за чудо!

Дивные, светлые чары!

Золото, груду за грудой,

Муж мне нес, старый-престарый.

Ах! Что за сон, что за чудо!

Дивные, светлые чары!

— Как? тебе деньги росою

Были, цветок ароматный?

— Всех я затмила собою.

Выше всех быть так приятно!

— Как? тебе деньги росою

Были, цветок ароматный!

Если так юность мечтает,

Прочь все мечты о грядущем!

Золото всё омрачает

Блеском своим всемогущим.

Если так юность мечтает,

Прочь все мечты о грядущем!

<1866>

145. ФЕНИКС

Мирные семьи простых пастухов

Жили когда-то в долине цветущей

И управлялись уж много веков

Сами собою, без власти гнетущей.

Феникс является вдруг за рекой,

Кличет к себе их на берег крутой.

Вышел герольд. «Торопитесь! — кричит.—

Редкая птица, как раз улетит.

Птица великая мой властелин:

Крыльями в кесарском их трепетаньи

Двадцать народов покроет один.

Ради их блага готов на закланье —

Феникс не может вполне умирать:

Он возродится из пепла опять.

Ей, торопитесь! — герольд им кричит.—

Редкая птица, как раз улетит.

Ей, торопитесь! — Молчанье в ответ.—

Эх! Кабы вышел властитель мой чудный,

Вас ослепил бы невиданный свет:

Гребень алмазный и клюв изумрудный —

Что твое солнце, не выдержит глаз,—

Сразу б колосья созрели у вас.

Ей, торопитесь! — герольд им кричит.—

Редкая птица, как раз улетит».

«Будет болтать! — отвечает старик.—

Что ты заладил: мол, редкий да редкий!

Наш брат-хозяин к таким не привык,

В доме потребнее куры-наседки.

А насчет песен — для здешних людей

Песня малиновки будет нежней.

Экое счастье, что гребень блестит:

Редкая птица пусть мимо летит!

Наши прапрадеды видели раз

Феникса этого пепел горящий.

Что ж в нем нашли? Вместо сердца алмаз,

Крупный, взаправду, как солнце блестящий.

Точно, красив — да тепла, значит, нет.

Не ко двору нам твой феникс, мой свет.

Так-то, не грея, и месяц блестит.

Редкая птица пусть мимо летит!»

<1869>

146. ТИРАН СИРАКУЗСКИЙ

Как Дионисия из царства

Изгнал храбрец Тимолеон,—

Тиран, пройдя чрез все мытарства,

Открыл в Коринфе пансион.

Тиран от власти не отстанет:

Законы в школе издает;

Нет взрослых, так детей тиранит.

Тиран тираном и умрет.

Ведь нужно всё чинить и ведать —

Он справедлив, хотя и строг:

Как подадут детям обедать —

Сейчас с их трапезы налог.

Несут, как некогда в столицу,

Орехи, виноград и мед.

Целуйте все его десницу!

Тиран тираном и умрет.

Мальчишка, глупый, как овечка,

Последний в школе ученик,

В задачку раз ввернул словечко:

«Тиран и в бедствиях велик».

Тиран, бессмыслицу читая,

«Он далеко, — сказал, — пойдет» —

И сделал старшим негодяя.

Тиран тираном и умрет.

Потом, другой раз как-то, слышит

Он от фискала своего,

Что там в углу товарищ пишет,

Должно быть, пасквиль на него.

«Как? Пасквиль?! Это всё от воли!

Ремнем его! И чтоб вперед

Никто писать не смел бы в школе!»

Тиран тираном и умрет.

И день и ночь его страшили

Следы измены и интриг.

Раз дети на дворе дразнили

Двоих каких-то забулдыг.

Кричит: «Идите без боязни!

Им нужен чужеземный гнет.

Я им отец — им нужны казни».

Тиран тираном и умрет.

Отцы и матери озлились

На непотребный пансион

И Дионисия решились

И из Коринфа выгнать вон.

— Так чтоб, как прежде, благодатно

Теснить и грабить свой народ —

В жрецы вступил он. Вот так знатно!

Тиран тираном и умрет.

<1869>

147. ИДЕЯ

Народной скорбию болея,

Я впал в мечтательность — и вдруг

Проходит предо мной идея.

Идея? Да, трусливый друг.

Еще слаба, но уж красива;

Звук речи тверд, взгляд детски прост.

Никто как бог — увидим живо

Ее развитие и рост.

Одна навстречу грубой силе!

Я ей кричу: «Дитя! страшись:

Шпионы уши навострили,

Жандармы грозно собрались».

— «В мою же пользу их гоненье.

Иду с надеждою вперед.

Теперь уж всё мое значенье

Поймет наверное народ».

«Страшись, дитя, земля трясется

Под тяжестью густых колонн,

И, сабли наголо, несется

За эскадроном эскадрон».

— «Я, не трубя, не барабаня,

Бужу уснувших силой слов

И для вербовки в их же стане

Пройду одна среди штыков».

«Страшись, чтоб не был уничтожен

Здесь на земле твой самый след.

Беги: фитиль в орудье вложен,

Минута — и спасенья нет».

— «А завтра ядра и картечи

В мою защиту запалят

Свои ораторские речи;

Ведь пушка тот же адвокат».

«Ты депутатов раздражила».

— «Моя же сила их смирит».

— «В темнице сгибнет эта сила».

— «Темница дух мой окрылит».

— «Гремят проклятья клерикалов».

— «А завтра мне кадить пойдут».

— «Уж ополчилась рать вассалов».

— «Я в их рядах найду приют».

И вдруг ужасная картина:

Потоки крови, море зла,

Венок победы дисциплина

С простертой храбрости сняла.

Но побежденным с новой силой

Идея лавры раздает

И, умилясь пред их могилой,

Летит с их знаменем вперед.

<1870>

148. БУДУЩНОСТЬ ФРАНЦИИ

Я дружен стал с нечистой силой,

И в зеркале однажды мне

Колдун судьбу отчизны милой

Всю показал наедине.

Смотрю: двадцатый век в исходе,

Париж войсками осажден.

Все те же бедствия в народе —

И всё командует Бурбон.

Всё измельчало так обидно,

Что кровли маленьких домов

Едва заметны и чуть видно

Движенье крошечных голов.

Уж тут свободе места мало,

И Франция былых времен

Пигмеев королевством стала —

Но всё командует Бурбон.

Мелки шпиончики, но чутки;

В крючках чиновнички ловки;

Охотно попики-малютки

Им отпускают все грешки.

Блестят галунчики ливреек;

Весь трибунальчик удручен

Караньем крошечных идеек —

И всё командует Бурбон.

Дымится крошечный заводик,

Лепечет мелкая печать,

Без хлебцев маленьких народик

Заметно начал вымирать.

Но генеральчик на лошадке,

В головке крошечных колонн,

Уж усмиряет «беспорядки»…

И всё командует Бурбон.

Вдруг, в довершение картины,

Всё королевство потрясли

Шаги громадного детины,

Гиганта вражеской земли.

В карман, под грохот барабана,

Всё королевство спрятал он.

И ничего, хоть из кармана —

А всё командует Бурбон.

<1871>

149. БАРАБАНЫ(1849)

Барабаны, полно! Прочь отсюда! Мимо

Моего приюта мирной тишины.

Красноречье палок мне непостижимо;

В палочных порядках бедствие страны.

Пугало людское, ровный, деревянный