В платье от Сарра,
Я, поднявшись рано,
Вышел со двора.
Крап по панталонам,
С лентою лорнет,
Галстук с медальоном —
В медальоне оном
Блондена портрет,—
Струйки по жилету,
В талии изгиб…
Скорбному поэту
Я отличный тип… и т. д.[134]
Наиболее характерны для Жулева юмористические стихотворения на бытовые темы. Произведения, направленные против конкретных людей и фактов общественной жизни, литературная полемика, резкий сатирический тон и т. п. — все это встречается у него сравнительно редко. Наибольшей удачей Жулева в этой области является отмеченная Салтыковым злая и хлесткая сатира «Литературные староверы». Для характеристики поэзии Жулева необходимо отметить его легкий и гибкий стих, свободные разговорные интонации[135], а также бойкую, иногда не менее чем у Минаева, необычную и мастерскую рифму.
В 1865 г., наряду с «Искрой», Жулев активно печатался и в «Будильнике». В 1869–1874 гг. он был постоянным сотрудником газеты «Петербургский листок», а с 1875 г. до смерти — «Петербургской газеты». Здесь кроме стихотворений он систематически помещал и фельетоны. В последние годы Жулев был также одним из редакторов юмористического журнала «Стрекоза» (редактировал стихотворный отдел)[136].
Жулев написал — отчасти один, отчасти в сотрудничестве с И. Е. Чернышевым, А. А. Соколовым, С. Н. Худековым, Н. А. Лейкиным — до десятка пьес: «Золотая удочка», «Перелетные птицы», «Петербургские когти», «Черненькие и беленькие», «Со ступеньки на ступеньку», «Герои темного мира», «Петербургский Фигаро» и др. Они шли на сцене, однако в художественном отношении не представляют интереса.
В 1871 г. Жулев выпустил второй сборник стихотворений — «Ба! знакомые всё лица! Рифмы Дебютанта (Скорбного поэта)». Сборник уступал в художественном отношении первому, но тематика, идейные позиции и поэтическая манера остались у Жулева в общем те же, и книга, вышедшая без предварительной цензуры, встретила неодобрительный отзыв в цензурном ведомстве. «Собрание весьма тенденциозных, отчасти и довольно грязных стихотворений, — писал цензор. — Автор, кажется, поставил себе задачею изобразить в самом отвратительном виде отношения начальников к подчиненным в нашем служебном кругу; начальники оказывают протекцию подчиненным, которые делают им подарки или даже услуживают им своими женами; подчиненные, выведенные из терпения, дают своим начальникам пощечины и т. д. …В других пьесах выражается презрение к людям, не сочувствующим отрицательному направлению в молодежи, и выхваляются, напротив, корифеи отрицания, напр. Добролюбов; даже и хорошие стремления в высших сословиях осмеиваются и изображаются как маски, под которыми скрываются лицемерие и всякие пороки… везде господствуют насилие и разврат»[137].
Жулев умер 30 июня 1878 г. и скоро был забыт[138], хотя некоторые его стихотворения часто читались с эстрады и перепечатывались в «чтецах-декламаторах».
388. У КУХНИ
О судьба лихая, для чего дала ты
Мне в удел лишь бедность, горе да заплаты
Да еще в придачу ловко подшутила,
Давши мне желудок, как у крокодила!..
Мимо знатной кухни прохожу однажды,
Мучимый от глада, мучимый от жажды.
Я прильнул к окошку и смотрел, как быстро
Сочиняли блюда жирных два кухмистра.
Но, почуяв носом запах вкусный, сдобный,
Я в бобер немецкий нос закутал злобно
И смотрел в окошко с сокрушенным сердцем:
Как фаршировали, посыпали перцем
Разную дичину к званому обеду
И вели кухмистры меж собой беседу:
«Бедный господин наш! говоря без шуток,
Страшно как расстроен у него желудок;
Точно на желудок навалило плиту,
Мучится бедняга — нету аппетиту!..»
Мысль вдруг пресмешная, надобно сознаться,
В голову пришла мне: что́ бы поменяться
Мне моим желудком, как у крокодила,
С этим господином? Мне бы лучше было
Быть без аппетиту, а то что́ в желудке,
Как стоишь у кухни: славно пахнут утки,
Рябчики, фазаны, гуси и индейки,—
А в кармане только двадцать три копейки!
389. КАРЬЕРА
У старухи нанимал
Я себе каморку —
И частенько в ней глодал
Я сухую корку,
Но ведь я переносил
Беззаботно голод:
Ах, в каморке этой был
Я здоров и молод!
Хоть каморка у меня
Освещалась редко,
Но не нужно мне огня
С милою соседкой…
Ведь, бывало, прибежит —
И пойдет потеха!
Так, что комната дрожит
С ней у нас от смеха.
Песни, хохот и любовь —
И нужда забыта;
А хозяйка хмурит бровь
И на нас сердита.
И брюзжит она с печи:
«Перестаньте, стыдно!»
Ладно, думаем, ворчи,
Чай, самой завидно!
И пойдет тут кутерьма,
А ведь плут старуха! —
Будто дремлет, а сама
Навострила ухо.
Вдруг негаданно — поди ж!
Туча налетела:
У начальника Катишь
Замуж захотела.
Всё он сделать принужден,
Как велит подруга:
Для меня назначил он
Амплуа супруга.
Благодетель и отец
Наградил каретой;
Потащили под венец
Нас с Катишью этой.
И теперь уж я женат
И, по воле рока,
Стал заметен и богат —
И живу широко.
Проложил через жену
Я себе дорогу;
Я и сам уж младших гну
Нынче, слава богу.
Счастлив, кажется, вполне:
Ем и пью я вкусно,
Но порою что-то мне
Тяжело и грустно…
Или вдруг среди семьи,
Как резвятся дети,
Всё мне мнится: не мои
Ребятишки эти!
И в груди бушует ад,
В рот не лезет пища,
Побежал бы я назад
В старое жилище,
Со старухой поболтать
И соседке милой
Со слезами рассказать
Свой роман унылый,
И зажить, как в старину,
Бедно, без излишек,
Бросив верную жену
И чужих мальчишек.
390. ЛИТЕРАТУРНЫЕ СТАРОВЕРЫБаллада
В ресторане собрались
Староверы злые,
И беседы их велись
Про дела былые.
И бунтует и кричит
Громко шайка эта,
Что теперь уже молчит
Старая газета.
И ватага эта зла
И ломает стулья,
Что их главная пчела
Выбыла из улья;
Что теперь им ходу нет
И карманы голы;
Что теперь коварный свет
Жаждет новой школы;
А что их давно не чтут
И труды их — боже! —
На Толкучем продают
С хламом на рогоже.
В заседаньи был нахал
И кричал без складу,—
Вот который сочинял
Для волос помаду;
Куплетист он и актер,
В старенькой бекеше,
Остроумие протер
Он себе до плеши.
Был еще тут драматург,
Очень злой и хворый,
В оны годы Петербург
Восхищал который.
Много было тут персон
И больших талантов,
И булгаринских времен
Хилых фигурантов.
Собралися и поют —
И кружок их тесен;
Много было спето тут
Очень старых песен:
«Боже мой! теперь во всем
Голая натура,
Ах! пропахла мужиком
Вся литература!
И писателей у нас
Развелось так много;
Всякий лезет на Парнас,
Без наук и слога.
И журналы издают
Всё молокососы
И преважно задают
Новые вопросы.
Для возвышенных вещей
Их таланты слабы,
Только слышишь запах щей
Да крестьянской бабы.
Ну, пожалуй, выводи
Чернь, но для потехи;
Да приличьем огради
И зашей прорехи.
Напомадь и причеши,
Скинь им сапожищи;
А потом и опиши
Как-нибудь почище.
Например: мужик живет;
Не горюя, пашет,
Про любезную поет,
И поет, и пляшет;
Отработав — вечерком
Ходит в хороводе…
Отчего же бы в таком
Не писать вам роде?
А то что у вас? — во всем
Голая натура,
Ах! пропахла мужиком
Вся литература!..»
В ресторан со всех сторон
Собралися братья;
Слышны ахи, слышен стон,
Слышатся проклятья.
Секта эта новый век
И пилит и режет;
В ресторане человек
Слышит стон и скрежет
И, крестясь, отходит прочь,