Поэты «Искры». Том 2 — страница 25 из 52

Порою Гнут, порою Ломан[162].

За полтора года до смерти (Ломан умер 5 декабря 1892 г.) он обратился с просьбой о пособии в Литературный фонд, сославшись при этом на плохое здоровье, на то, что провел в больнице почти три года и должен еще длительное время лечиться, и на свою небольшую пенсию за многолетнюю педагогическую деятельность[163].

Литературная деятельность Ломана длилась очень недолго. Она началась в 1858 г. В журнале «Весельчак» под псевдонимом «Август Дик» Ломан напечатал несколько довольно бледных юмористических стихотворений.

Расцвет его таланта падает на 1860 и 1861 гг., когда в «Искре» под другим псевдонимом — Н. Л. Гнут — появился цикл его фельетонов «Литературные вариации».

Борьба с «чистой поэзией» была центральным моментом фельетонов Ломана; сердцевину их составляли включенные в них пародии на Фета, Случевского, Вс. Крестовского, Мея, Каролину Павлову, русских переводчиков Гейне и др.

В своих «Литературных вариациях» Ломан (как это делали до него Козьма Прутков и Новый поэт — И. И. Панаев) надевает на себя маску безусловного поклонника «чистой поэзии», еще более заостряя, таким образом, жало своей насмешки. Свои пародии он выдает за подражания любимым поэтам. Полемизируя якобы с приветствовавшим пародии «злоречивого Гнута» Амосом Шишкиным (А. П. Сниткиным), другим пародистом «Искры», и со стихотворением Пр. Преображенского (H. С. Курочкина) «Вы не поверите, что мне сегодня приснилося…», он писал: «Решительно я начинаю считать себя непонятою натурою! Помилуйте: тогда Амос Шишкин усмотрел в моих вариациях злоречие; теперь г. Преображенский объявляет меня чуть не врагом гг. Случевского и Кускова. Уж и не знаю, право, чем я подал повод к подобным заключениям! Хвалю откровенно, простосердечно — в похвале моей видят иронию; пишу рабское подражание любимому поэту — литературную вариацию принимают за пародию»[164].

Писал ли Ломан после 1861 г. — неизвестно. По свидетельству современника, он всегда вспоминал об «Искре» «с особым благоговением»[165]. В своем заявлении в Литературный фонд 1891 г. Ломан кроме своего сотрудничества в «Весельчаке» и «Искре» упомянул «мелкие статьи без подписи в некоторых других периодических изданиях». Из материалов Литературного фонда мы узнаем еще об одном интересном факте. В связи с просьбой Ломана А. Н. Пыпин писал: «Об его работах я слышал одно — что им составлена была и в значительной доле (кажется, до 16 печ. листов) напечатана очень хорошая история нашего тюремного дела, но не была выпущена в свет по чьим-то высшим соображениям; но что книга — хорошая, об этом я слышал от человека, в этом вопросе компетентного».

407. ПЕРЕД МИЛЮТИНЫМИ ЛАВКАМИ

Пошли, господь, свою подачку

Тому, кто жаркою порой,

Как утлый челн в морскую качку,

Идет по знойной мостовой…

Он смотрит к Вьюшину тоскливо

В окно на крупный виноград,

На абрикосы, дули, сливы,

На пастилу и мармелад.

Не для него кокос, арбузы,

Гранаты в золотом огне,

Не для него и толстопузый

Гомар разлегся на окне…

И фрукт привозный, из Мессины,

Напрасно взор его манит:

Сок ароматный, апельсинный,

Увы, его не освежит!..

Так облегчи, господь, вериги

Тому, кто много претерпел,

Кто в здешней жизни, кроме фиги,

Других плодов еще не ел.

<1860>

408. УТЕШЕНИЕ

Когда, что звали вы своим,

          Навек от вас ушло

И горе камнем гробовым

Вам на сердце легло

Помочь в печали ближним рад,

           Поэт вас позовет

Пройтись с ним, бросить беглый взгляд

          Туда, по склону вод.

Он вам покажет, как струи,

           Одна другой вослед,

Бегут на чей-то зов вдали

           (На чей? — вам дела нет).

Вам нужно будет хоть на час

           Взор в речку устремить,

Чтоб слезы брызнули из глаз,

           Чтоб стало в них рябить.

Тогда, как ни были б тоской

           Вы зло удручены,

Всё горе выльется слезой,

           И вы исцелены!..

<1860>

409. НА КЛАДБИЩЕ

Я взобрался на могильную плиту

И внимательно смотрел, как на лету

Два тяжелые, кургузые жука

Колошматили друг друга под бока,

Как в объятиях березу дуб сжимал,

Как под деревом опёнок вырастал,

Как паук, среди своих дневных хлопот,

Фантастический выплясывал матлот.

Так на кладбище за жизнью я следил,

И Случевский мне на память приходил:

Вспомнил я, как он на кладбище лежал,

Как под ним мертвец о камень лбом стучал,

Как мертвец m-r Случевского просил,

Чтобы тот его на время хоть сменил…

По закону же содружества идей,

Вспомнил случай я другой, еще страшней:

Вспомнил нищего, разрушенный гранит

И восставшего из гроба страшный вид,

Ветра свист, луны дрожащий свет,

Мертвеца протест и нищего ответ…

И невольный трепет в сердце проникал,

Но по-прежнему на камне я лежал,

И по-прежнему сшибалися жуки,

Отличалися в матлоте пауки,

Всё с березами амурились дубы,

Всё росли еще под деревом грибы.

1860

410. КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ

Я доживал в одном квартале

                   Десятый год;

Но вот почил квартальный вмале —

                   Я просьбу в ход:

К стопам начальства припадая,

                   Квартал просил.

И как-то вывезла кривая:

Наш утвердил!

Квартал достался мне богатый…

                   Тут на меня

Надели каску, и с гранатой,

                   Но без огня.

И обыватель под защиту

                   Ко мне бежал,

Всех обворованных, побитых

                   Я утешал,

И всяк за это утешенье

                   Благодарил;

Но вдруг сердечное движенье

                   Я ощутил.

Раз, по грошовому взысканью,

            К себе в квартал

Одно прекрасное созданье

                   Я вызывал.

Клянусь, клянусь богиней Фреей! —

                   Я, кстати, швед —

Подобных плеч, подобной шеи

                   На свете нет.

Что за глаза! — очарованье!

                   Я весь дрожал,

Когда управы предписанье

                   Я ей читал;

Когда склонив свои ресницы

                   И вся в огне,

Она, кротка как голубица,

                   Внимала мне…

Я прежде думал, что во власти

                   Я у себя,

Что застрахован я от страсти,

                   Как от огня;

Но я прочел, сидев в конторе

                   С пером в зубах,

Себе капут в прелестном взоре,

                   В ее очах.

Однажды я, тот взгляд встречая,

                   Не усидел;

Письмоводителю, вставая,

                   Уйти велел.

Я ей сказал: «К началу ночи,

                   Когда езда

Совсем затихнет, что есть мочи

                   Валяй сюда!»

Заря, бледнея, умирала

                   И умерла,

А ночь роскошно выплывала,

                   Как день светла.

Затихло всё. Сребристый тополь

                   Благоухал,

И, по трудах дневных, Петрополь

                   Опочивал.

На перекрестке ждал я встречи,

                   И долго ждал:

В мечтах грудь пышную и плечи

                   Я рисовал.

Прошел патруль, глядел мне в очи

                   И созерцал,

Как, бедный, я в прохладе ночи

                   Самосгорал.

Уж зарумянилась денница,

                   И ночь ушла…

Так вот как, скромная девица!

                   Ты не была?..

Тогда ее на жертву мщенью

                   Я осудил:

Насчет билета сочиненье

                   Я смастерил…

И я смотрел, как исполнялся

                   Приказик мой,

Как с ней в прихожей объяснялся

                   Городовой.

1860

411. «Так мыслями я сходствую с тобой…»

Так мыслями я сходствую с тобой,

Что оба мы теперь одно и то же

Задумали в опасности такой.

«Ад» Данта, XXIII. 28–30, перевод Д. Мина

Давно любовь в обоих нас остыла;

Мы разошлись давно, и, так сказать,

Мне время на душу забвение спустило,

А проще — я тебя стал забывать.

И уж, бывало, скукою гнетомый,

Я мог порой экспромты помещать

В изящные заветные альбомы.

При этом каждый раз мой стих гласил,

Что я у той иль у другой знакомой

В листках альбома сердце схоронил;

Прелестный взгляд я вновь считал наградой

И наконец печатно повестил,

Что женщину себе сыскать мне надо,

И изложил, чего я в ней искал,

Чтоб быть могла она моей отрадой…

Но вдруг, что ты преступна, я узнал: