Всё-то сердце, сердце бьется,
Бьется всё — но милой нет!
Милой нет — и всё немило,
Нет любезной — всё постыло!
Что осталось? — слезы лить.
Безотрадно сердце вянет,
Слово-слово душу тянет,
Ах! на свете тошно жить!
<1802>
163. ВОСТОРГ
Так, Лиза, я любим тобою?
Так ты навек, навек моя?
Так, Лиза, любишь ты меня?
Не разлучишься ввек со мною?
Теперь-то знаю наконец,
Какая радость, восхищенье,
Какое чувствий наслажденье —
Слиянье пламенных сердец!
Так, Лиза! я блажен тобою!
Мне целый свет бы то ж сказал,
Когда бы только, друг мой, знал,
Как бесподобна ты собою!
Что Лиза — ангел красотой,
Цветя между красавиц ею,
Как роза меж цветов весной...
И ангел, ангел ты душею!
<1802>
164. ПЛУТИШКА ЦЕЛЫЙ
Однажды вкруг Темиры
Малюточки амуры,
Как пчелки златокрылы
Вкруг розы, разрезвились!
И, разрезвясь, посели
Одни — к ней в русы кудри,
Другие — на уборку,
На шею, как снег белу,
А два, в глаза влетевши,
В них пламенники скрыли
И в их густых ресницах
Искусно притаились.
Другие два стреляли
Из ямок алых щечек;
Один — плутишка целый! —
Как будто не нарочно
К ней за груди свалился
И, выглянув, смеялся:
«Чье место позавидней?»
<1802>
165. К НЕЗНАКОМКЕ
...В который, странною игрой
Слепого счастия с судьбою,
Впервые свиделся с тобой,
Любима незнакомка мною!
Тот день ни злобный рок забыть,
Ни само время не принудит
Из мыслей лестных истребить!
Тот день век памятен мне будет,
И вечно незабвен тот час,
В который, свидевшись с тобою,
Я в первый насладился раз
Твоей улыбкой дорогою!
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Глубоко слишком впечатлен
В моей душе твой образ милый!
Как живо в ней изображен
Твоих красот волшебной силой!
Как живо, живо гордый взор,
Осанку важну представляю,
И сколь пристал к тебе убор,
Прелестница!.. сказать не знаю.
Еще как будто наяву,
Под золотой парчой, прекрасный
Зрю стан, под перьями главу,
Твой внемлю глас приятный, ясный,
Подобный гласу стройных лир;
Твое дыханье ароматно,
Как тихозыблемый зефир,
Сквозь роз ухающий приятно,
Вдыхаю с чувством — и горю,
В восторге всё позабываю,
Тебя лишь пред собою зрю-ѓ
По сердцу пламень ощущаю!
Такие сладостны мечты!
Прости! — кто б ни была такая,
Мила чрез меру сердцу ты,
О незнакомка дорогая!
<1802>
166. К МЕЛЬПОМЕНЕ
Мельпомена бессмертная!
В час рожденья кому ты улыбалася,
Тот не славится доблестью
На Истмийском бою, гордо с ристалища
Не течет победителем,
Ниже громко в триумф, лавром увенчанный
По блистательным подвигам,
Укротивши царей грозы кичливые,
В Капитолию шествует;
Но при шуме ключей злачного Тибура
В сенолиственных рощицах
Вдохновенно поет песни лесбийские.
Рим державный почтил меня,
В лик священный певцов принял торжественно,
И ехидныя зависти
Уж не столько теперь жало язвит меня.
О богиня! вливающа
В струны лиры златой песни божественны,
Не властна ль и в безгласных рыб
По желанью вселить глас лебединый ты?
По твоей благосклонности
Указуясь перстом мимоходящих, я,
Песнопевец лирической,
И при жизни еще нравлюсь, всесильная!
<1803>
В. В. Дмитриев
Василий Васильевич Дмитриев (год рождения неизвестен) родился в Костроме. Учился он в гимназии при Академии наук в Петербурге. Вместе с Борном и Попугаевым был одним из первых основателей Вольного общества. Однако в апреле 1802 года Дмитриев на пять лет уезжает в Сибирь и служит там под началом тобольского губернатора А. М. Корнилова. В связи со служебными поручениями он много ездит по Западной и Южной Сибири, восхищаясь красотой природы и богатствами этого края. «Звериная ловля, ореховый промысел, самый лес в дереве со всеми от него произведениями... — писал он, — мог<ли> бы великие и неистощаемые приносить выгоды...»[33]
Находясь в Сибири, Дмитриев ведет оживленную переписку с членами Вольного общества, которые еще в Петербурге выдали ему специальный «рескрипт», дававший право вербовать новых «корреспондентов». В письме от 28 июля 1804 года, адресованном своим коллегам по Обществу, он делится своими творческими планами, сообщает о своем намерении перевести на русский язык «Опыт о человеке» Гельвеция, «Историю древних художеств» Винкельмана, советует им подумать о переводе «Истории обеих Индий» Рейналя. Кроме того, он обещает прислать собственное оригинальное произведение под названием «Красоты диких мест отечества моего».
В 1806 году Дмитриев просит членов Вольного общества оказать ему содействие в Петербурге в организации периодического издания под названием «Ореады». Однако трудности, связанные с доставкой в столицу литературного материала, помешали ему выполнить это намерение.
В Петербург Дмитриев вернулся в 1807 году и поступил на службу в Министерство народного просвещения.
В 1809 году была издана первая и единственная книжка «Ореад». В нее вошли «собственные произведения издателя» и переводы из «иностранной словесности». Здесь же были помещены стихи Дмитриева, посвященные природе Сибири. Завершался первый раздел путевыми записками издателя под названием «И мое путешествие в дикие страны отечества» (последние записи связаны с пребыванием автора на Урале). Много места в «путешествии» отведено жизни и нравам простого народа, о котором Дмитриев пишет с неизменным восхищением.
Второй раздел «Ореад» представлен произведениями научного, просветительного характера. Основное место среди них занял перевод аллегорической поэмы Гельвеция «Благополучие». В предисловии к ней Дмитриев обещал в ближайших номерах «Ореад» поместить «анализ» сочинений Гельвеция и дать «полные переводы трактатов его о разуме и человеке».[34]
После возвращения из Сибири Дмитриев продолжает участвовать в работе Вольного общества и даже избирается им в члены Комитета цензуры. Он пишет теоретические статьи просветительского характера, одна из которых — «О воспитании женского пола» — была прочитана на заседании Общества 22 октября 1810 года. Главная мысль статьи — необходимость воспитания девушек в «патриотическом», гражданском духе, что поможет им сделаться необходимыми «сотрудницами» будущих спутников жизни.
В том же году Дмитриев переделал свой перевод трактата Рейкаля «О законодателях, предписывающих законы народам своим именем богов», осуществленный еще до отъезда в Тобольск и носивший в первой редакции название «О законодателях, именующих себя пророками». В трактате отрицается идея божественного происхождения гражданских законов, а правители, защищающие ее. Названы «злодеями», предпочитающими «собственные свои прихоти» «выгодам отечества».[35]
Дальнейшая судьба Дмитриева неизвестна.
167. ГАРМОНИЯ МИРА
Несись, о дух мой удивленный,
В пространство тысячей миров,
Внемли гармонии вселенной,
Познай создателя — и возродися вновь
В движеньи вечном, бесконечном,
В бессмертьи сущего под солнцем, под луной,
В теченьи жизни скоротечном,
В полете времени — и, над пленой
Земной возвысясь сферы,
10 Смирись лишь пред творцом благия веры!!
И в час, когда покров свой черный
Раскинет ночь в натуре надо всем,
Урания, компас приявша верный,
Сидит над миро-чертежом;
Как бледное под севером сиянье
Под льдистым полюсом когда горит,
Так тень ее, так легко одеянье
Во тьме ночной блестит;
Внемли, мой дух, какая сила управляет
20 Движеньем, мерой, лепотой сих звезд;
Как Сирии там алмазами играет
В эфире дальних горних мест;
Как светлый, яркий Орион
Подвластные ему планеты освещает
И с прочими хранит гармонии закон.
Ужель не слышишь ты их ход,
Их шум, их мерное движенье, —
Не слышишь, как свершен землею год,
Как в новое идет она теченье?..
30 Или, спустясь на шар подлунный,
Златого солнца ты дождись на нем:
Почувствуешь, как тени блудны
Сольются с светом перед днем;
Как всё в своем порядке, роде,
В несметных блещущих цветах,
Раскинется пред солнцем на свободе,
Явится в новых красотах.
В трех царствах естества благого
Едина цепь, едина связь видна;
40 От твари — существа живого
До вида тленности — во всем черта одна
Того превечного закона,
Который движет всё, живит, —
Течет лучом с надзвездного нам трона,
Где вечная любовь с премудростью сидит.
Нет в мире пустоты,
Нет места в оном ей,
Всё вид имеет красоты