Иль жизни вечной — целию своей.
50 Не мни, чтоб роза, сей цветок,
Краса природы оживленной,
Иль пестрый, резвый мотылек
Исчез в игре гармонии вселенной.
Нет, нет! — как арфы тоны громогласны
То загремят, то умирают,
То смертию своей восторги страстны
Из томности душевной воскрешают, —
Так идет в мире сем своею всё тропой.
Исчезнет, кажется, существенность прекрасна
60 Под острой времени косой?
Никак! — закону общему подвластна,
Подъемлется опять, восходит, возрастает;
Быв жертва одного, другие вновь миры питает.
Символ бессмертия, во всем твореньи зримый,
Гармоний есть закон, природою хранимый.
Стихии самые, когда в борьбе своей
Мир целый на оси трясут, —
Перуны мещут к нам во ужасе теней
И черны облака секут;
70 Со треском небо пасть на землю хочет,
Вулканы пламенем горят,
В утробе огнь земной клокочет,
Ярится всё собой пожрать...
И тут — лишь злоба вострепещет —
Дух добродетели порядок мира зрит.
«Гармония мира» и следующие за оною сочинения писаны издателем «Ореад» при созерцании величественных красот природы в диких странах отечества, в отдаленнейшей от сердца оного Сибири. Сидя в кабинетах, мы будем иметь всегда слабое или только фантастическое понятие о гармонии миров, о поразительной и разнообразной красоте существ, составляющих оные, о взаимной связи их и необходимости. Надобно быть почаще вместе с милою природою. Как она везде прекрасна! — Везде, в самых даже ужасах. Приведу в пример северный край отечества, особливо Сибири. Он казался и ныне покажется, относительно к политическому бытию обитающих там в первобытном состоянии народов, относительно к цвету и живительной силе растений, общим гробом жизни. Но взор благовещающего к превечному странника и там поражен будет велелепием чудес его. Какая кисть изобразит нам то бледное мерцание, тот особенный свет северного сияния, который в неподражаемой белизны легкости живописует небо или тот нескончаемый день, которому дан удел в известную четверть года за полярным кругом; или ту, не расцвечаемую лучами солнечными, но прекрасную ночь, которая владычествует в свою очередь под созвездием полюса на пушистоснежных коврах, седовласою зимою по хребтам гор и холмам льдистым, в пустынях сих разостланных и отливающих от себя ко свету лунному игру рубина и яхонта; или те величественные круги побочных солнц, побочных лун, которые радужным циркулем мироздания как бы десницею самого Эговы на своде небесном минутно начертываются, минутно исчезают. — Смертный! тебе открывается, может быть, в сем законе естественном эмблема всемогущества творческого и тайна глагола сего: по мире сущем созижду мир новый, чертеж его в руке моей, — или и в тесноту славословящих меня миров вмещу тысящи; реку, и будут.
<1809>
168. СИМФОНИЯ НАТУРЫ В ЧАС УТРА
Лишь в пламени заря зардится,
Сберет с земли покров свой ночь,
И светлый день на ней явится,
Погонит тьму, туманы прочь, —
От сна натура пробужденна,
Как нежная в весельи мать,
Румяным утром украшенна,
Спешит детей своих обнять.
Спешит прижать ко груди, жизнь дающей,
Ко персям матерним своим,
К ланите, радость всюду льющей,
К очам прелестным, дорогим.
Живит всё милая своим пресветлым взором,
Растит всё в новых с утром красотах;
И дети с матерью согласным хором
Симфонию поют пред тем на небесах,
Кто в молниях над злом гремит,
На добродетель благость льет,
В лучах, в звездах блестит,
Творению — творца познать в себе дает.
Незабвенные дни жизни моей, дни свободы и сердечных удовольствий! Когда в прохладах прелестного майя, в ароматах цветами венчанного июня пробегал я долины Алтая, когда слушал симфонию пробуждающегося творения. — Что Мозарт, что Гейден! — одно подражание. О природа! Благодарю тебя за сии минуты, благодарю за сердце, умевшее чувствовать красоты твои! Друзья истины, любви и природы, милые соотечественники! Хотите видеть что-нибудь истинно лестное, истинно полезное для души и чувств ваших; хотите быть, хотя несколько минут в жизни, счастливы? — Путешествуйте, особливо по своему отечеству. Всё, всё в нем вы найдете: и долины пиренейские, и каскады тивольские, и красоты Швейцарии, и утро альпийское.
<1809>
169. СИБИРСКИЙ ЗИМНИЙ КЕДР
Лесов сибирских повелитель,
Дичи дремучей исполин,
Тенистый, древний кедр,
Качая ветвь машисту, клонну,
Гроздом иглистым по ветру шумя,
Сребристый иней лишь стрясает.
Покрывшись мантией зеленой
На зиму люту от снегов,
Ни бурь, ни мразов не боится.
Не смеют вихри рьяны
Коснуться святости лесов,
Лишь страшные бураны,
Сломившие уж тьму дерев, —
Несчастье странника в пути, —
Взвивают снежные столпы
Вокруг его вершины поднебесной.
Но он — покоен, тверд,
Любуется звездящейся снежиной.
Бураны страшны, но ничто пред ним.
У ног его — у пня — лежит спокойно
В сугробе снежном сибиряк,
Косматый, чудный, дивный, дикий,
И меткую стрелу справляет.
На лыжи стал — и зверь,
Игривый, ловкий, скорый —
Пушиста белка, горностай,
Иль соболь редкий, чернохвостый,
Краса красот сибирских белогрудых, —
Падут с вершин его, как миг.
О кедр священный, вечноюный,
Царь велий дремоты лесной!
Ни вихри, ни бураны буйны
Не потрясут корней твоих вовек.
Хранитель жизни звероловца!
Ты будешь божеством его всегда.
Славьтеся места, любимые солнцем, своими кипарисами, гордитесь высоты Левантские своими кедрами. Не видя вас в моем отечестве, на матерой земле, России принадлежащей, не смею и величать вас. Но зато в глазах моих тенистый кедр богатой Сибири. Он не уступит вам во красотах своих и мне вас заменит. Какое величество в осанке сего дерева, какая священная тень в густоте обширных лесов, которые на целые тысячи верст, одевая холмистые берега величавой Оби, от самых вершин ее, составляющихся на соборе редких красот природы,— в амфитеатре, голубеющимнся Катунскими горами обнесенном, из слития сердито мчащей воды свои Бии с тихими водами Катуни, — любуются собою в струях важнотекущей, великой сибирской реки сей. Войдите в сие святилище. Вас встретят дремоты лесной жители. Зашумят ветви кедра от скока резвого и прекрасного соболя, прыгливой белки и горностая, испуганных стрелою, пущенною из туда остяка-зверолова или живущих на покоренных местах его пришельцев. Богатство кедровых лесов сибирских многозначительно для самых выгод государства. Ибо частное богатство народа есть основание собственного его богатства в целом. Оно значительно для внутренней нашей торговли, важной отрасли российской экономии. Звериная ловля, ореховый промысел, самый лес в дереве со всеми от него произведениями, оставляя уже то, что колоритом вечно зеленеющегося цвета своего делает разительную оттенку в великолепных картинах дикой природы, он мог бы великие и неистощаемые приносить выгоды, если бы для сбережения оного на времена будущие приняты были меры по отвращению тех случаев, когда отечественное сокровище сие, не имея известных разделов и оставаясь по малолюдству без присмотра, пожираемо бывает на величайшем пространстве всеразрушительным пламенем, рождаемым бунтующими стихиями или случайностию.
Всего же более поразит странствующего по Сибири путника красота величественного кедра, когда он встретит его на пути своем в храмовидных куртинах среди цветущего луга, в тени которых или вокруг их богатые сибирские старожилы и пришельцы, от избытков еще не истощенной природы, сердцем и душою благодарные богу и властям, ими управляющим, за свое довольствие, храня нравы простоты, ума и гостеприимства предков своих, в кругах семейственных, преисполненные чувств восхищения, играют и веселятся. Разительная картина народныя радости! Или когда случится ему проехать при бледном свете луны ту священную обитель смерти, где мрачная тень сего величественного дерева разлагается по могилам музульманов. Какими чувствами преисполнится тогда душа странствующего! Кладбища сибирских татар и других иноверцев почти все прикрыты сению тихих рощ; и какое зрелище, когда меж ими ветвистый кедр, раскинув иглистые грозды свои над гробами усопших, сквозь которые чуть-чуть могут промелькать сребряные лучи светлого месяца, покоит тленные остатки человека, ликовавшего некогда в мире и любовавшегося его красотою.
<1809>
В. И. Красовский
Василий Иванович Красовский (брат известного цензора-мракобеса А. И. Красовского) родился в Костроме в 1782 году. Отец его, костромской протоиерей, позже придворный духовник и член Российской академии, был автором теологических сочинений и одним из редакторов академического «Словаря».
В 1790 году Красовский поступил в Академическую гимназию, которую закончил в 1799 году. После этого служил переводчиком в Государственной берг-коллегии и Главном цензурном комитете. В 1813 году тяжело заболел и вышел в отставку. В последние годы жизни впал в мистицизм. Умер 22 ноября 1824 года в Петербурге.
Красовский был одним из основателей Вольного общества. В 1801-1802 годах выполнял в нем должность цензора. С 1805 года по состоянию здоровья перестал посещать заседания и был исключен из Общества 15 июля 1807 года.
Стихи Красовского были напечатаны в «Свитке муз» и «Периодическом издании». Посмертно в «Сыне отечества» (1825, No 4) был издан переведенный Красовский отрывок из поэмы Сен-Ламбера «Les Saisons» под названием «Зима».