Блеснул мой Червячок — Алмаза будто нет.
«Теперь, соседушка любезный, —
Алмазу он сказал, — послушай мой ответ,
Быть может, для тебя и для других полезный:
По блеску никогда я не сравнюсь с тобой,
Твой блеск от солнышка, а мой — уж точно мой».
Иной гордится,
Что он почтен и знатен по уму;
Возьми-ко дядю прочь, сестрицу иль куму
Ни в строй, ни к смотру не годится.
<1816>
200. К ЛИЛЕ
Краса растений роза
Приятна, как цветет;
Но если от мороза
Изноет, отпадет —
Всю прелесть потеряет.
Тебе пример она
Собою представляет!
Твоя пройдет весна.
Появятся морщины —
Какой, о Лила! ждешь
Тогда себе судьбины?
В чем счастие найдешь?
Откажутся Амуры
С косынкою играть
И кудри белокуры
Не станут развивать;
Не вздумают ласкаться
Искателей полки
И будут удаляться
И сердца и руки.
И я, певец правдивый
Любезностей твоих,
Отчаянный, тоскливый,
Не видя больше их,
Оставлю дар небесный
И лиру разобью,
И некогда прелестной
Ни слова не спою...
О Лила! знай, что младость
Ничем не заменить,
Что в старости и радость
Лишь может нас томить.
<1816>
201. К ТАНИРЕ
Танира милая! расстался я с тобою!
В ужасной горести, с мучительной тоскою
Смотрю я на сии, мне чуждые, места;
Скитаюсь в них один, как бедный сирота.
Проходит целый день в стенаниях напрасных,
Отрады — сна ищу, но сон бежит несчастных.
Иду рассеять грусть, и грусть всегда со мной!
О друг моей души! я счастлив лишь с тобой,
С тобой спокойствие и радость обретаю!
Теперь об них, теперь совсем и не мечтаю;
И что приятного тоска произведет?
Одно печальное на мысль ко мне идет.
Вчера испуган был я страшною мечтою:
Ты мне представилась отчаянно больною...
И бледность на челе, и смерть уже в глазах!
Малютки близ тебя, недвижимы, в слезах,
Взирали на твое ужасное страданье,
Касались рук твоих, и жалость и терзанье
Одним безмолвием старались изъявить...
И ты их не могла, мой друг, благословить!
Я слышал голос твой, пронзительный, унылый...
Казалось мне, что ты уже с последней силой
«Прости» сказала мне... Я вздрогнул и вскричал,
Хотел бежать, хотел, но сил не обретал.
О друг мой! не ропщи, что стал я малодушен!
Ты знаешь, я бывал всегда судьбе послушен,
Ее жестокости с терпением сносил,
Я чувствовал в себе еще довольно сил
И впредь без ропота быть властным над собою;
Но мыслил ли когда расстаться я с тобою?
Одно отчаянье теперь владеет мной.
О вы, которые разлуки сей виной!
Вы смерти моея безвременной хотите!
Скорей с Танирою меня соедините!
Тогда мы счастие и радости найдем,
В могилу вместе мы с улыбкою сойдем!
<1816>
202. К РУССКОМУ БАВИЮ
О ты, дерзающий судьбе наперекор
До старости писать стихами сущий вздор,
Ковач нелепых слов и оборотов странных,
За деньги славимый в газетах иностранных,
Наш Бавий! за перо берусь я для тебя!
Опомнись! Пощади и ближних и себя!
Познай, что все твои посланья, притчи, оды,
Сатиры, мелочи и даже переводы,
С тех пор как рифмачи здесь стали не в чести,
10 Лишь могут на тебя бесславье навести,
Лишь могут на весах правдивыя Фемиды
Поставить наравне с отцом «Тилемахиды»!
Тот жалкий человек, кто ссорится с судьбой!
Так! истинный поэт не сходствует с тобой:
Он просто, без хлопот, собою нас пленяет;
На нем с рождения печать небес сияет,
Ему наставник — бог, природа — образец,
Он мудр и всемогущ — он сам другой творец.
Как сладостно внимать его восторгам лирным,
20 Когда он, пред царем преклоньшися всемирным,
Приносит от души чистейший фимиам,
Дивится благостям, дивится чудесам
И вновь о благостях ко смертным умоляет!
Тогда он божество в самом себе являет!..
Иль, взоры обратив на сей подлунный свет,
Поет природу нам! Он всюду зрит предмет,
Воспламеняющий его ко песнопенью, —
Всё силы придает восторгу, вдохновенью:
Вид гор, полей, лесов, небесная лазурь,
30 Треск грома, молний блеск, свист ветров, ужас бурь!
Он, мыслью возносясь, тогда эфиром дышит
И видимое здесь небесной кистью пишет.
Но мир сей мал ему! превыше он парит, —
Он в сонме ангелов себя мгновенно зрит;
Ему открыто всё, он все проникнул тайны,
Постиг деяния, для смертных чрезвычайны,
Узнал протекшее с рождения времен
И что назначено для будущих племен, —
Тогда, познаньем дел творца обогащенный,
40 Возвысив громкий глас — пророческий, священный, —
Вливает в души огнь, божественный восторг!
Иль вдруг — преносит нас в волшебный свой чертог,
Куда сопутствует ему воображенье,
Творений выспренних душа и украшенье.
Там вымысл царствует, там произвол — закон.
Здесь в действиях своих поэт не зрит препон,
Ему возможно всё. По сей обширной власти
Он вид и существо дает пороку, страсти,
И добродетели дает приличный вид,
50 Он фурий и богов и милых нимф творит
И управляет их деяньями всевластно!
Ты, Бавий, не таков! Ты мучишься напрасно,
Желая заменить трудом небесный дар.
Приходишь не в восторг, в какой-то жалкий жар
И, в нем беснуяся, уродов порождаешь,
Которых с радостью на белый свет пускаешь.
Несчастный мученик! ты сколько ни пиши,
Стихи без гения — как тело без души,
Одних нахлебников твоих они пленяют,
60 И те перед тобой украдкою зевают,
Смеются за глаза; а в лавках... твой портрет
Наслушался, какой дают тебе совет,
О Бавий! Но позволь теперь с тобой проститься
И к настоящему поэту обратиться.
Сей благодатный сын благих к нему небес,
Что мыслью за предел вещей себя вознес
И с нами в дружеском быть хочет сообщеньи,
Печется иногда о нашем просвещеньи.
То, философии храня святой закон,
70 Поет нам как Орфей и мыслит как Платон;
Ему покорены душа, и ум, и чувства!
То правила дает науки иль искусства;
И тут, приятности стараясь не лишать,
Цветами терние он любит украшать:
Он знает — лишь тебе урок сей неизвестен, —
Что с мудростью одной не может быть прелестен,
Что страшен и смешон угрюмый педагог
И что важней всего приятный, плавный слог.
Иль, свиток древности очами пробегая,
80 Отличных доблестью героев избирая,
Потомству их дела со славой предает,
И слава их — его к бессмертию ведет!
(Вергилий меньше ли теперь Энея славен?)
В сих повестях поэт всегда предмету равен:
О битвах ли гласит — тогда от громких струн
Оружий слышен звук и медных жерл перун!
Любовь ли воспоет — сердец очарованье, —
Нам слышатся тогда и вздохи и стенанье!
Вот свойства главные, вот истинный поэт,
90 Которого читать и славить будет свет!
Ты, Бавий, смолода на все статьи пустился,
Отважился, дерзнул, запел и — осрамился.[42]
О жалкий человек! Имел ли ты друзей,
Могущих объявить о странности твоей,
Могущих ласкою, угрозой иль советом
Не дать тебе прослыть за шута перед светом?
Нет, верно, не имел! Но ум тебе был дан;
Ты мог бы сделаться почтен от сограждан
Без притчей и без од! Взманил тебя лукавый!
100 Ты ими захотел знакомиться со славой —
И тотчас все шесты и полки в кладовых,
Скрыпя, погнулися под тяжестию их,
Все лавки, лавочки, прилавки и окошки,
Мешки разносчиков, на площадях рогожки
Твоей прилежности наполнились плодом,
Который стал покрыт и пылью и стыдом.
Ты скажешь, может быть: какие в том напасти,
Что так я предаюсь моей стиховной страсти
И отдавать люблю в печать мои труды?
110 Конечно, Бавий, нет великой в том беды:
Закон, правительство не терпят потрясенья,
Но посрамляется век вкуса, просвещенья!
К тому ж, какой пример поэтам молодым?
Иной нечаянно пойдет путем твоим, —
Не об изящности захочет он стараться,
Захочет книг числом с тобою поравняться,
Прибегнет наконец к издателям газет —
В минуту аксиос — и новый наш поэт,
Дивяся легонькой к бессмертию дороге,
120 С Державиным себя встречает в каталоге
И мыслит не шутя, что равен стал ему!
Он будет целый век не годен ни к чему;
И кто же, как не ты, причиною разврата?
Не ты ли нас лишил полезного собрата?
Ужель не вреден ты? Но мой напрасен труд!
Потомство даст тебе нелицемерный суд:
Потомства не купить ни завтраком, ни балом!
Услышишь приговор перед его зерцалом, —
И знаешь ли, какой ужасный приговор?..
130 Ты, Бавий, и тобой произведенный вздор,
Святой поэзии служащий к поношенью,
Вовеки преданы не будете забвенью:
Чтоб именем твоим именовать других,
Похожих на тебя товарищей твоих,
Чтобы стихи в пример галиматьи ходили
И все бы наизусть для смеха их твердили.
Вот слава чем тебя желает увенчать!
Пиши еще, пиши — и отдавай в печать.
<1816>
М. Олешев
Биографические сведения о Михаиле Олешеве почти полностью утрачены. То немногое, что о нем известно, связано с фактами его кратковременной литературной деятельности.