Оделись холмы и поля.
Куда, куда ни обращаюсь,
Несчетных творческих красот
В разнообразии теряюсь,
Всё к пению мой дух влечет!
Взгляну ль на небо голубое,
На лес, на горы, на моря,
Как всходит солнце золотое,
Как гаснет тихая заря.
Се! зрю в тумане волн струистых
С горы стремится водопад,
Порывы вод его сребристых
Чаруют мой и слух и взгляд.
Он в яростном своем стремленья,
Промчавшись с шумом за брега,
Чрез камни, мохом покровенны,
Течет на бархатны луга,
Где, разливаясь в долах злачных,
Едва струи свои катит
И, как в стекле, в водах прозрачных
Предметов разных кажет вид.
Тут лебедь, белизной своею
Гордясь, меж тростником плывет,
Жемчужной белою струею
Кипит за ним волна вослед.
Пужливы рыбы сребробоки
При свете солнечных лучей,
Оставя недра вод глубоки,
Гуляют на верху зыбей.
Древа, одетые весною,
Желая видеть свой наряд,
Над ясной тихою водою,
Вершины наклонив, стоят.
Жестоки бури не дерзают
Теперь на них свирепо дуть,
Лишь зефиры вкруг них играют
И птички на ветвях поют.
Поля, обильем жатвы полны,
Цереры взрощены рукой,
Переливаются, как волны
Тумана, утром, пред зарей.
Селяне ждут с восторгом часа,
Когда за верны их труды
Богиня жатвы светловласа
Велит им собирать плоды.
Везде дары весны сияют —
В полях, в садах, среди лугов,
Везде богиню провождают
Свобода, радость и любовь.
Но тщетно разум мой дерзает
Несчетны красоты сочесть,
Которых нам ниспосылает
Творец всего, что в мире есть.
Я только смею лишь дивиться
Его деяниям благим,
Кем всё цветет, животворится,
Тому дела его суть — гимн.
<1806>
234. РАЗВАЛИНЫ
Престол немого разрушенья,
Жилище мертвой тишины!
Где среди мрака и истленья
Текут свинцовы время дни;
Где алчный зев его пространный
Столпы поверженны грызет
И ржавую печать на камни
И горды мраморы кладет.
На башнях, желтым мхом покрытых,
10 В окошке тощий вран сидит,
Над ним, на шпицах изогнутых,
Разбитый флюгер ветр вертит
И скрыпом томным наполняет
Сырой, глухостенящий свод,
Седой где филин лишь летает
И птица нощи гнезда вьет.
Где токи мутные струятся
Покрытой плесенью воды,
Змеи в расщелинах гнездятся
20 И ищут тьмы средь темноты;
Светило дневно не дерзает
Расторгнуть мглу навислых стен:
Там с страхом смерти обитает
Гробовой нощи черна тень.
Зверь дикий, из лесов дремучих,
Вкруг утлых бродит пней;
Подъяв главу в тернах колючих,
Блеск кажет огненных очей.
Близ каменных оград поникших
30 Лежат остатки его жертв;
Трупы и кости полусгнивши
Красноголовый точит червь.
Ворота тяжкие, широки,
С железных крючьев сорваны;
Дубовы вереи высоки
К падению наклонены.
Не прийдет боле в зной полдневный
Под ними странник отдохнуть:
Он зрит развалин вид плачевный
40 И с скорбью продолжает путь.
Тропинки все травой покрыты,
Крапивой окна заросли,
Плющом колонны перевиты
Лежат разбиты на земли.
О, как ужасен час вечерний!
Сей медленно идущий час!
В туманные здесь дни осенни,
Когда с ним бурь несется глас!
Уже, внимая глас сей грозный,
50 Текущий со хребта холмов,
Шумит, клонясь, тростник болотный
Во глубине окружных рвов.
Древа, возникши на чертогах,
Роняют сучья и листы,
Дрожат на крыльцах и порогах,
Качаясь, желтые кусты.
В разверсты двери ветер дует
И воет с галками в трубе,
В эфире облако волнует,
60 Мча громы, молньи на себе;
Развеять ветхо зданье грозит,
Тес, черепицы с кровли рвет;
Кирпич, как легкий пух, разносит
И в трещинах, ярясь, ревет.
Вдали там бор, трясясь, синеет,
Катится гул его в полях,
Катится — и едва уж млеет
На отдаленнейших горах.
Напрасно светлый шар сребристый
70 Стремится выскользнуть из туч;
Дождливы облака и мглисты
Глотают каждый кроткий луч.
А здесь!.. Все чувства цепенеют —
То стынет кровь, то вдруг кипит.
Глаза раскрыться в тьме не смеют,
Везде, на всем могилы вид.
Не призраки ль одни витают
Среди руин теперь в глуши?
Не ваши ль тени здесь блуждают,
80 О человечества бичи!
Не вы ль дрожащими стопами
Скитаетесь в вечерний час,
Звуча железными цепями,
Что Тартар возложил на вас?
Не ваши ль песни сокрушенны
В разностенящих голосах,
Мешаясь с свистом бурь смятенным,
Наводят трепет в сих местах?
Ах, нет! обитель здесь покоя, —
90 Ничтожность в наготе своей.
Где слава мудреца? Героя?
И всех дышавших тут людей?..
Давно, давно они сокрылись,
Как легки утренни мечты;
И храмы в прах преобратились,
А их — погибли и следы.
О суета! тиран душ слабых,
Блаженства ложного предмет,
Мучитель бедных и богатых,
100 Причина горестей и бед!
К тебе от всех текут рекою
Несчетны приношенья в дар;
Но зри — се! тленности рукою
Попран, повержен твой алтарь.
Упали зданья горделивы,
Тобой подъяты к небесам,
Как волны падают игривы,
Взнесясь к кремнистым берегам.
Сюда придите научаться,
110 О человеки! как сносить:
Гордец — чтобы не возвышаться,
Несчастный — слез чтобы не лить.
Беды и счастие не вечность:
Предел им также положен;
Сразит их время скоротечность,
Преобратит всё в прах и тлен.
Проснитесь, существа надменны;
Лишь шаг — и вы поглощены;
Утешьтесь, горестью пронзенны!
120 Лишь шаг — и вы... и все равны!
<1805>
235. ВДОВА
В каком-то городке земли Магометанской
Селим, супруг Фатимы молодой,
Веревкой ли султанской,
Приспевшею ль чредой,
Иль силою пилюль турецкого Санграда,
Как ни было б, но ко вратам отшел он ада,
Чрез кои в райские поля
Все шествовать должны. Прекрасная земля!
Не воды там в реках — шербеты протекают,
10 Не груши — гурии растут на деревах[58];
Блаженны души разъезжают
На Альборагах[59], не на лошадях.
(Спросите муфтия, факиров иль иманов,
Хоть дервишей седых: они то ж скажут вам;
А не поверит кто правдивым их словам,
Того замучит сонм шайтанов[60]).
В такую-то страну отправился Селим.
Чего, казалось бы, жене его терзаться
И наполнять гарем[61] стенанием своим?
20 Ах! раем дервишей неможно, знать, пленяться
Оставшимся в живых супругам нежным? — Нет!
Жалеют все о том, кто в тот прекрасный свет
Из здешнего убрался.
Фатимин дух от скорби волновался.
«Увы! Селим! увы! — несчастна вопиет, —
О милый мой супруг, любезный!
Нежнейшия любви предмет!
Селим! услышь мой вопль; увидь поток сей слезный
И к жизни возвратись, но ты молчишь — ты мертв...
30 Где нож?.. пусть и меня пожрет злой смерти зев...
(Тут спрятали ножи, все сабли и кинжалы,
А то б...) Жестокие! старанья ваши малы —
Напрасны, чтоб меня от смерти отдалить:
Хочу — и буду я с Селимом вместе жить.
Селим! Селим!» — «Прерви, любезная Фатима! —
Тут мать сказала ей, — прерви свой горькой стон
Хоть для меня: или я боле не любима
Фатимою моей? Утешься, твой урон
Велик, но ты его оплакиваешь тщетно:
40 Забудь...» — «Что слышу я? Забыть? Нет, вечно
Клянусь его не забывать,
Клянусь лить слезы век!» Умолкла мать.
Селима отвезли ко предкам погребенным,
И так как был богат, то мрамором нетленным
Покрыли тленный прах. На нем араб-пиит
За деньги написал: «Постойте, проходящи!
Взрыдайте над костьми, под камнем сим лежащи,
Заплачьте: здесь лежит
Селим, проведший жизнь в делах богоугодных,
50 Селим — честнейший из людей...»
И прочая потом, как пишут на надгробных
Усопших богачей,
В щедротах чтобы их служили увереньем.
Меж тем прошло дней пять: вдова всё слезы льет,
Терзает белу грудь, власы прекрасны рвет.
А мать, как мать, опять к Фатиме с утешеньем:
«Послушай, дочь, прими мой матерний совет —
Оставь умершего; слезами ты своими
Его не воскресишь, — займись живыми.
60 Послушай-ка, мой свет,
Моя любезная Фатима!
Вот только лишь сей час один паша прислал
Со просьбою к тебе, что очень бы желал
Он место заступить покойного Селима.
Прекрасен, молод и богат — так говорит
Весь город наш о нем; зовут его Герцид».
— «Да будет проклят он! Скорее иссушится
Архипелаг, скорей Стамбул весь развалится,
Скорее имя я свое могу забыть,
70 Чем тени соглашусь супруга изменить.