Поэты-радищевцы — страница 57 из 84

Романс

Всего несноснее презренье,

Которым платят за любовь;

Тогда и жизнь — не жизнь: мученье;

Тогда под тяжестью оков

Злосчастный вмиг изнемогает;

Он стонет, сохнет, воздыхает,

В безмолвьи горьки слезы льет

И вдруг с отчаянья умрет.

«Жестокая! — кричит в отперто

Окошко рыцарь Гулливер. —

Моё намерение твердо:

Решился я — умру теперь!

Умру, сокроюсь в мрак могилы!» —

Сказал и, все собравши силы,

Вспрыгнул он на окно — стоит —

И быстро сверху вниз... глядит.

Настал обеда час; любовник,

Себя дивяся, вопросил:

«Как? Я — ещё я не покойник?»

(Тут нож он со стола схватил.)

«Тебе готова, Нина, жертва:

Увидев Гулливера мертва,

Познаешь, как тебя любил!» —

И ножик рыцарь... в хлеб вонзил.

Потом, накушавшись досыта,

Опять о смерти вспомнил он.

«Не будешь мною, смерть, забыта,

Скончаю жизнь, прерву мой стон;

Скончаю не ножом, не гладом,

А как мудрец афинский — ядом!» —

И тотчас выпил он до дна

(О ужас!) целый штоф... вина.

«Чего ж ещё на свете медлю! —

С досадой Гулливер вскричал. —

Подайте молот, гвоздь и петлю;

Довольно, бедный, я страдал!

Свершилось! Боле жить не смею;

Пускай меж небом и землею

Меня увидит мой предмет!»

И вот висит... его портрет.

«Нет, мешкать долее не буду! —

Он мыслит. — Долго ли терпеть?

Я Нины ввек не позабуду:

Итак, пора мне умереть.

Геройской дух явлю на деле:

Пойду и задушусь — в постеле,

Не встанет Гулливер с одра!»

Пошёл и... проспал до утра.

<1807>

243. КЛЯТВА

Клянусь, о Делия, навек тебя забыть!

Клянусь, неверная, что более любить

Не стану никогда! Мне женщины несносны;

Довольно я влачил оковы их поносны,

Довольно их душой и сердцем обожал.

Изменницы! теперь себя уж не унижу:

И Делию и вас навек возненавижу.

Клянусь, клянусь, что я... солгал!

<1807>

244 СЧАСТИЕ

«Наставь меня, мудрец, как счастие найти?

Тебе, я думаю, оно известно?»

— Ближайших три к нему пути:

Будь подл, но это, знай, и трудно, и бесчестно

Будь честен, но тогда возненавидит всяк;

Всего же легче: будь дурак.

<1807>

245. ТРУС

Гремит!.. От общего смятенья

Я тотчас дале уберусь

И в погребе кругом запрусь.

Небось вы мыслите, что я ищу спасенья

От грому и янтарного огня?[63]}

Ошиблись! Я ищу — вина.

<1807>

246. К ПОРТРЕТУ

Чему смеетесь вы,

Что мой портрет без головы?

В числе несмысленных я авторов считаюсь:

И так не кстати ли без ней изображаюсь?

<1807>

247

Задумал в брак вступить Кондрат;

Шутить не любит он, задумал и — женат.

«На ком?» — А бог знает! На девушке прекрасной, —

Так сам он говорит. Но ежели молве

Поверить беспристрастной,

То на вдове.

<1807>

248

«Я слышал, ваш жених (чего не скажет свет!)

Уж будто бы рогат?» — «Ах, право, ещё нет».

<1807>

249

Здесь Рюмкин схоронён; под Вакха знаменами

Весь век он славно прослужил.

Прохожий, не кропи его ты прах слезами:

Воды до крайности усопший не любил.

<1807>

250

Супруга здесь моя погребена.

Покорнейше прошу вас, дале отойдите,

Покойницу вы как-нибудь не разбудите, —

Мне всё не верится, что умерла она.

<1807>

251

Тут странник, мот лежит: он жизнь свою скончал

С досады, что никто взаймы уж не давал.

<1807>

252

«Прочь, прочь, прохожие! вон там сатирик спит;

Кусался он живой, и мёртвый, может быть,

Укусит». — «Мудрено истлевшему». — «Нимало:

Перо и злой язык суть два такие жала,

Что ввек не тупятся: гниёт, а всё язвит!»

<1807>

253. РУЧЕЁК

Без шуму через луг зеленый

Кристальный ручеёк бежит,

Древесной тенью покровенный,

Всё катится и всё молчит.

Приди, о странник, прохладися,

Приди здесь жажду утолить

И, глядя на ручей, учися

В молчании благотворить.

<1807>

254. НАГРАДА

Мне Стелла сказала:

«Алексис, сложи

Ты песенку Стелле,

И будешь моим».

Вмиг песня готова.

Что ж Стелла? Она

Певца похвалила,

С улыбкой сказав:

«Отныне, Алексис,

Навеки ты мой,

Но я еще долго

Не буду твоей».

Ах, равная участь

В Темпейском лугу

Постигла и Феба:

Он гнался, летел

За милою Дафной,

И вместо ее

В объятиях страстных

Лишь лавр ощутил.

<1807>

255. К-Е-Е-Й

Ты невозможного, прекрасная, желаешь,

Не смею уголок тебе я в сердце дать:

Тем сердцем, коим ты давно уж обладаешь,

Не властен я располагать.

Но, ах, о чем, о чем я мышлю, дерзновенный!

Увы! в забвении души, тобой плененной,

Мой разум превратил

Мечту небесную в божественную... быль.

Прости! Я вижу: нас стремнина разлучает;

К тебе приближиться судьба мне запрещает.

Напрасно я стремлюсь чрез бездну преступить,

Напрасно к божеству взор томный обращаю,

Вотще объятия к блаженству простираю —

Вотще! Мне рок судил: тебя боготворить,

О счастии мечтать и несчастливым быть.

25 сентября 1808

256. ЯЗЫК ЛЮБВИ

Во храм Пафосский я пришел,

Дабы там языку любви мне научиться.

Но что ж? Вступя в него, я тотчас онемел —

Немым я должен был оттоль и удалиться.

От неудачи я крушился и грустил, —

Внезапу Купидон прервал мое стенанье:

«Что плачешь? — так он мне, явяся, говорил. —

Утешься, юноша! Язык любви — молчанье».

<1809>

257. НАДПИСЬ К БЮСТУ СОКРАТА

Любовью к истине от юных лет пылал:

Учил людей, как жил, и жил, как научал.

<1809>

258. ВОЗВРАЩЕНИЕ БАХУСА ИЗ ИНДИИ

Дифирамб
(Из соч. Вилламова)
Вольный перевод с немецкого
Хор сатиров

Эван, эвое! победитель!

Зевеса златорогий сын!

Тебе послушны бурны воды,

Покорен Тартар и Олимп.

Столкнем наполненные чаши

Пенистым нектаром, столкнем!

Эвое! весело запляшем,

Твои победы воспоем!

Хор менад

Эван, эвое! победитель!

10 Рожден под грохотом громов,

Младыми нимфами взлелеян

В священной темноте пещер!

Увьем, увьем цветами чаши

И развевающи власы.

Эвое! весело запляшем,

Твои победы воспоем!

Силен

Так, верны ратники ироя,

Споспешники великих дел!

Пляшите, пусть земля трепещет

20 Под резвоскачущей стопой.

Венчанны розами и свежим

Зубчатолиственным плющом,

Пляшите! восклицайте с громом

Кимвалов, бубнов и цевниц!

Эвое! славный победитель

Грядет за вами в торжестве.

Се он под пурпурным наметом,

Грядет, шатаясь, на слоне,

На сыне дебрей аравийских...

30 Се гибкий тирс его свистит.

Я зрел, как он, еще младенцем,

Извлек для вас из тирса мед —

О чудо! — но пред чудесами,

Которые владыка наш

Явил при Ганге крутобрегом,

На глинистых холмах, — ничто.

Он повелел — и на бесплодной

Земле родился виноград.

Он рек — и на песчаных нивах

40 Возникло белое пшено.

На глас его народы дики,

Скитавшися в пещерах гор,

Или под кокосовой тенью,

Иль живши в низких шалашах

И почернелые от солнца, —

Пришли селиться в городах,

Степой высокой обнесенных.

Пришли — он их образовал

И дал премудрые законы.

50 Но громовержца грозный сын

Был встречен дерзостной толпою

Чудовищных людей. Смеясь

Над легионами сатиров

И восклицающих менад,

Предстали калистрийцы[64] с лаем,

Энотекеты[65] и кругом

В власах заросшие пигмеи.[66]