Тебе случается нагую
Нередко также Лизу зреть.
Дивлюсь, как, прелесть зря такую,
Ключом не станешь ты кипеть.
В стихотворении А. Г. Волкова «Плутишка целый» Амур «свалился» «за груди» прелестной Темиры и смеясь выглядывает из своего убежища.
В своих анакреонтических стихах поэты Вольного общества обращаются к образам, взятым из античной мифологии, но круг этих героев не тот, что у классицистов. Классицистические божества — Аполлон, Минерва, Марс, Нептун — воплощение мудрости и власти. Легкой поэзии больше к лицу жизнерадостные, чувственные божества — Венера, Амур, Вакх, Пан, Зефир, — которые по своему характеру вполне соответствуют ее эпикурейскому мироощущению.
Стихотворения Бенитцкого «Песнь Вакху» и «Возвращение Бахуса из Индии» по тематике и образам — ближайшие предшественники в русской литературе вакхических стихотворений Батюшкова и Пушкина. Не случайно автор «Вакханки» и «Моих пенатов» столь живо интересовался судьбой этого многообещавшего поэта.
Для художественного воплощения идеалов легкой поэзии не менее удачными оказались идиллические пастухи и пастушки — Хлои, Дафны, Сильвии и их любовники. Образы этих «детей природы» помогали прославлять «чистые», разумные, хотя и чувственные радости и вместе с тем осуждать пышную жизнь честолюбцев и скупцов («Дафна и Сильвия» Н. Остолопова, «Сентябрь» А. Бенитцкого).
Легкая поэзия в разной степени характеризует поэтов Вольного общества. У Востокова, Попугаева, Остолопова она — лишь одно из слагаемых их поэтической деятельности. У Волкова и Бенитцкого она — существо их творчества. Эту черту лирики Волкова тонко и проникновенно отметил в свое время Востоков:
Волков, милый певец! что ты молчишь теперь?
Ты своею давно анакреонскою
Лирой нас не пленяешь
И парнасских не рвешь цветов!..
...Пусть декабрь оковал воды, в снега зарыл
Луг, на коем цвели розы и ландыши, —
Чаши налиты пуншем,
Щеки девушек лучше роз!
До сих пор мы обращали внимание на черты, объединявшие поэтов Вольного общества в единый литературный стан, боевым знаменем которого было Просвещение. Однако каждый из поэтов, оставаясь в пределах просветительской идеологии, все-таки выбирал для себя наиболее близкие и дорогие ему проблемы.
Самым талантливым среди членов Вольного общества бесспорно был А. X. Востоков, стихами которого открывается настоящий сборник. Востокова привлекало в просветительстве не столько отрицание, заключенное в нем, сколько его исторический оптимизм, его планы и даже иллюзии, которые в конечном счете вытекали из явной переоценки просветителями своей исторической миссии.
Сам Востоков неоднократно указывал на мечтательный, оптимистический характер своей поэзии. В стихотворении «К Фантазии» он писал:
С тобой люблю я, в мыслях сладких,
Собрать, устроить, просветить
Народы; тигров, к крови падких,
В смиренных агнцев превратить...
...И так, отрадными мечтами
Почаще дух мой услаждай.
Пройдет десять лет, и в стихотворении «Моя богиня» поэт снова будет прославлять двух «сестер», облегчающих его жизненный и поэтический путь: «фантазию» и «надежду».
В область фантазии будут уходить и поэты-романтики, но мечты Востокова еще всецело связаны с просветительской верой во всемогущество наук, знания, открывающих человеку «правильный» взгляд на самого себя, на природу и общество:
Тобою взвешен мир, измерен;
Высок твой ум, рассудок верен,
Свое постиг ты естество!
Характер мечтаний Востокова полностью принадлежит просветительскому XVIII веку. Здесь и идея «вечного мира» — «С Сен-Пьером вечный мир даю», — и картины блаженного «естественного состояния», пресловутого «золотого века», вновь обретенного человечеством:
...Се грядет Астрея!..
...Дарами естества питайся,
Сбирай с земли сторичный плод.
Взгляд Востокова на историю и исторический процесс ясен и безоблачен. Он не отрицает наличия зла, но вместе с тем не верит в его силу и продолжительность. Добро и справедливость, по его мнению, восторжествуют даже в том случае, когда стихийные или гражданские бедствия, казалось бы, приобрели грозный, неодолимый характер:
Коммод какой-нибудь, неистовый тиран
На человечество наложит тесны цепи
На малый токмо час. Оно все узы рвет
И с новой силою к добру свой имет ход.
Всюду должна победить гармония, «из нечетов лишь чёт, из хаосов порядок» — это для Востокова вечная и бесспорная истина.
В поэзии XVIII века чрезвычайно популярной была тема всесильного Времени, приближающего человека к смерти и тем самым уравнивающего все «состояния» от раба до монарха. «Суетен будешь ты, человек, Если забудешь краткий свой век», — поучал А. П. Сумароков. У Державина «глагол времен» напоминает о той же самой быстротечности и непрочности бытия. Этому неумолимому закону («Ода на смерть князя Мещерского») подлежат не только отдельные люди, но целые царства и даже небесные светила. Востоков в одном из ранних своих стихотворений — «Тленность» — также отдал дань традиционной теме, но вслед за тем пересмотрел и переосмыслил ее. Время у Востокова не просто погружает в небытие «народы, царства и людей», как это было у Сумарокова и Державина. Оно становится у него «мудрейшим из богов», пружиной, мощным двигателем истории. Время не дает злу утвердиться и тем самым помогает добру победить своего противника:
Противустать тебе какое может зло?
Хотя бы тяжестью Кавказа нас гнело,
Ты приспеваешь к нам, судьбою уреченно,
И — сердце наше стало облегченно,
И там, где мрак в очах, сжимал где душу лед, —
Элизиум цветет!
В трех поэмах, написанных Востоковым на условные «древнерусские» сюжеты, — «Светлана и Мстислав», «Полим и Сияна», «Певислад и Зора» — та же самая закономерность. Востоков слишком верит в добрую природу человека и в конечное торжество правого дела, чтобы допустить в своих произведениях трагическую развязку. Поэтому как бы плохо ни складывались вначале судьбы главных героев, какие бы препятствия ни преграждали им путь к счастью, читатель может быть абсолютно спокоен за их будущее. Раскаивается князь Владимир, воспылавший было страстью к невесте Мстислава. Несостоявшийся бой между ними уступает место веселому свадебному пиру. Так меняет свой характер под пером Востокова древний драматический сюжет о поединке отца с сыном. Царственный старик Волхов прощает своей дочери — русалочке Сияне — любовь к простому смертному, пастуху Полиму, и сама богиня любви Лада благословляет их брак. Свадьбой заканчивается и последняя из перечисленных поэм — «Певислад и Зора».
Исторический оптимизм оказывает свое воздействие в поэзии Востокова и на сугубо личные, камерные темы. Там, где прежде имели место скорбь и жалобы, впоследствии побеждает успокаивающее, просветленное начало. В стихотворении «Тленность» Востоков под именем Флора горестно оплакал смерть одного из своих товарищей по Академии художеств — А. Д. Фуфаева. Проходит полтора года, и поэт пишет «Видение в майскую ночь», в котором покойный друг не только предстает автору в прежнем облике, но спокойно оповещает его о своем бессмертии. Сама же эта идея подана Востоковым не в форме христианского «того света», а как один из не познанных еще законов природы:
Всё возможно! Зришь ли миры блестящи
Тамо, землю здесь? — Что она пред ними,
То и жизнь твоя пред другими жизньми
В вечной природе.
Даже в собственных недугах Востоков, с присущим ему добродушием, сумел найти их полезную сторону. Поэт, как известно, всю жизнь страдал сильнейшим заиканием, что обрекало его почти на постоянное безмолвие. Несмотря на это, в стихотворении «К Гарпократу» (бог молчания) Востоков перечисляет шутливо наряду с невыгодными и выгодные стороны своей болезни. Она избавляет его от разговоров с глупцами, от светского празднословия, от злоязычия. Она же, обрекая его на уединение, способствует его поэтическим занятиям.
Поэзия Пнина существенно отличается от поэзии Востокова, хотя оба писателя принадлежат к просветительскому лагерю. Пнин не обольщается мыслью о всемогуществе добра и не склонен преуменьшать силы и возможности зла. Он скорее скептик, нежели мечтатель и фантазер. «К добру весьма случаев мало. Ко злу премного их всегда», — пишет он. Это вовсе не значит, что Пнин считает бедствия постоянным уделом человечества, однако путь к всеобщему благополучию, по его твердому убеждению, тернист и труден. Роль руководителя и вожака в этом шествии принадлежит разуму.
Хотя ты прах один возжженный,
Но мыслию велик своей! —
писал Пнин в оде «Человек». Н. П. Брусилов в посмертной статье о жизни и сочинениях Пнина называл его «поэтом-философом». Брусиловым правильно указан преобладающий пафос творчества Пнина. В поэзии он прежде всего мыслитель, аналитик, стремящийся уразуметь сущность каждого воспеваемого или отрицаемого им явления. Что касается объектов его поэзии, то все они имеют непосредственное отношение к общественному поведению человека и в силу этого приобретают сугубо социальное содержание. Предметы поэтического размышления всегда выносятся автором в название произведения: «Бог», «Человек», «Слава», «Надежда», «Ода на правосудие».
Аналитическую сторону своих од Пнин в ряде случаев специально подчеркивает риторическими вопросами: «Надежда! что ты есть такое?» Или «О Сон! что в существе есть ты?»