когда вдруг станет в жизни
тяжело,
я доверяю
собственные тайны
раздумьям нескончаемым его.
Он слушает меня,
почти недвижим.
Моею болью сам переболев,
становится доверчивее,
ближе
ко всем, кто песней болен
на земле.
Да что мне грусть, печаль...
И даже вьюга,
что может вдруг ударить горячо,
когда в пути,
как преданного друга,
всегда его
я чувствую плечо.
1971
ВО ВРЕМЯ РОЖДЕНИЯ ДНЯ. Перевод В.Щепотева
Луч солнечный явился в небе,
Оповестив рожденье дня.
И распрямился хлебный стебель,
Встряхнулся лес, листвой звеня.
Березы расплетают косы,
Став у дороги полевой,
Пруда зеленые откосы
Умыты утренней зарей.
А солнце бусинки сбирает
В лесу, в полях и у дорог,
И сонно крылья расправляет
В кустах дремавший ветерок.
В деревню солнца луч добрался
И в каждое глядит окно.
Но зря людей будить он взялся —
Они в полях уже давно.
1956
ТРИФОНОВ ЮРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ
1927—1974
Родился в городе Чистополе Татарской АССР. Окончил Уральский государственный университет имени А. М. Горького, два года редактировал многотиражку «Гарпун» дальневосточной китобойной флотилии «Алеут», был собкором «Комсомольской правды».
Первые стихи напечатал в начале 50-х годов. Первый сборник «Завязь» вышел в Свердловске в 1959 году.
За ним последовали книги «Этажи» (1963), «Октябрьские клены» (1967), «Земли озвученная тишь» (1971), «Время» (1975).
Автор документальных книг «Мы — новотрубники» и «Дающие свет», нескольких сборников стихов для малышей.
Член КПСС с 1959 года.
МОСКВА
Кто возвращался из столицы,
Тот помнит первые слова.
— Привет! — обступят сослуживцы
И руку жмут: — Ну как Москва?
Услышать каждому охота,
Как жизнь московская течет.
И я, еще не сдав отчета,
Моим друзьям даю отчет.
Журчит негромко речь простая.
Но вдруг прилизанный сосед
Сипит, зевоту прикрывая:
— Все это знаем из газет...
Вот что там слышно в кулуарах?..—
И, чуть подвинувшись вперед,
Он выдает нам с пылу, с жару
Столичный хлесткий анекдот.
Но я сурово обрываю
Хитросплетаемую нить.
Я не из тех, чья хата с краю,
И не могу не перебить.
Пускай запальчиво порою,
Но я скажу по существу.
И не боюсь, что вновь открою
Давно открытую Москву.
Моя Москва — столица мира!
Здесь, устремляя взгляд в века,
На Старой площади, 4,
Живет, работает ЦК.
Моя Москва — любовь святая
И незапятнанная честь...
Москва у каждого такая,
Каков он сам на деле есть.
1958
БЕРЕЗКИ
Я слышал, что в Нижнем Тагиле,
Но слухам не верил всерьез,
Бросают на слитки тугие
Прокатчики ветки берез.
И падают прутья с помоста,
Сбивают, сгорая дотла,
Окалины рыжей коросту
С листа, что нагрет добела.
И сталь, громыхая катками,
Крепчает в огне и дыму,
Я знал, но не верил, пока мне
Кидать не пришлось самому.
Стою на грохочущем стане,
Картуз натянув до бровей.
Смотрю, и как будто в тумане —
Охапка лиловых ветвей.
И вижу, и вижу березки,
И детства березовый сок —
Скворечник в графитных полосках,
С брусничной водой туесок.
И листьев ажурную россыпь,
Прохладную тень на лугу.
И вдруг понимаю: «Не бросить!»
И сердце кричит: «Не могу!»
Прокатчик, мой друг и напарник,
Толкает по-свойски в плечо:
— Да ты, брат, лирический парень...
Бывает... Привыкнешь еще!..
И вот, наконец, передышка.
Дружок отошел от огня:
— Философ я, брат, никудышный,
Но выслушай все же меня.
Увидел ты смерть. Но за нею
Ты главного не увидал:
Не охать, не ахать, жалея.
А петь — прокатался металл!
Внесет он навечно в детали
Клинковую стойкость свою.
Ты видел, как прутья сгорали —
Как будто солдаты в бою!..
Стою на грохочущем стане,
Картуз натянув до бровей.
И снова как будто в тумане —
Росистая груда ветвей.
Стою и шепчу в крутоверти,
Что гибнут березки не зря.
Они торжествуют над смертью,
Бессмертье металлу даря.
1959
НА МОСТУ
Над вокзалом колышется зарево света.
Ветер капли срывает с контактной сети.
Подойду, постою, прислонясь к парапету,
На мосту,
перекинутом через пути.
Постою, помолчу... Я поездил немало.
Я искал свое счастье на трассах дорог.
Догонял, а оно от меня убегало.
Я его настигал
и настигнуть не мог.
Позади — голубые, как вымыслы, горы.
Позади — полудетские светлые сны.
Впереди — в полумраке! —
глаза светофоров,
Что от вечных бессонниц и ветра красны.
1973
РАБОЧИЙ КВАРТАЛ
Есть у рабочего квартала
Свои отметки и отсчет —
На синем гребне перевала
Металлургический завод!
Здесь нет далеких расстояний.
Здесь у литейного двора
Берут начало наших зданий
Порядковые
номера.
С рассветом
утренняя смена —
Лишь дробный гуд над мостовой!
Течет, клокочет,
постепенно
Вливаясь в двери проходной.
Когда на местной телевышке
Лучи восхода отгорят,
Шагают важно ребятишки,
Как на работу, в детский сад.
И солнце, красное под утро,
Умывшись свежестью речной,
Заходит в комнаты,
как будто
Оно явилось из ночной.
1974
ВОСХОДЯЩИЕ ПОТОКИ
В лицо пахнуло жаром, и с мороза
Мне был приятен этот мягкий зной.
Так на полях подшефного колхоза
Парят пригорки раннею весной.
Так за плетнями в майский полдень дышат
Снега озябших за ночь тонких вишен.
Так пышет, подсыхая после гроз,
Проселок,
что петляет у берез.
Так в августе обдаст теплом пшеница,
Когда над нею воздух заструится,
И марево стеклянное вокруг.
И шевелит колосья знойный ветер...
Но предо мной не поле на рассвете,
Не деревенский медоносный луг —
Прокатный стан.
Я в цех вошел и стал.
Смотрю, как охлаждается металл...
Горячий цех! Спасибо за глубокий,
Идущий через сердце верный след;
За эти восходящие потоки,
Связавшие в одно металл и хлеб!
1974
В ЛЕСУ
Заря взмахнула крыльями над лесом,
И жизнь в лесу проснулась —
приглядись!
Ствол вымеряя,
плотничьим отвесом
Стрельнул паук по лиственнице вниз.
Стянув ремни потуже поясные,
Неся поклажи грузные свои,
Бегут лесных цехов мастеровые —
Лобастые,
литые муравьи.
Повеял над округой свежий ветер,
Сорвал с березы пожелтевший лист.
И дятел неожиданные вести
Простукал деловито,
как радист.
Идет гроза. Гроза!
И — посмотри-ка! —
В распадке под пригнувшейся травой
Фонарики укрыла земляника.
И дождь ударил с громом,
проливной.
Когда промчались огненные стрелы —
Спустились солнца светлые столбы.
На взгорке
После сильного обстрела,
Раздвинув комья, вылезли грибы.
1952
ТЯНУСЬ К СВЕТУ
Тянусь душою к свету. Свет люблю!
Я — кровный брат и друг светолюбивым:
Подсолнухам, крапивницам, крапивам,
Наседке, бедолаге-журавлю;
Зверям, цветам, деревьям, рыбам — всем,
Кто вновь рожден с рождением рассвета.
Да будет вечно свет! А между тем
Приманка — свет, и сети есть из света.
Так юнги ловят легковерных птиц,
Летящих ночью к люстре корабельной.
Удар! — и крик пред тем, как рухнуть
Щемящий крик обиды беспредельной.
Уж лучше смерть! У них такой закон.
Они не покорялись, эти птицы.
Из рук не брали свой привычный корм
И не могли с изменой примириться...
Я твердость взял в походах у кремня
И, может, стал суровее при этом...
Судьба моя! Испытывай меня
Огнем, водой, железом, но не светом!
1967
«Дай искру мне — я запалю костер…»
Дай искру мне — я запалю костер.