На запад отсюда — равнина,
К востоку — другая: Сибирь.
Меж ними отроги раскинул
Гранитный Урал-богатырь.
И первым,
кто с волжских ли плесов,
С Поморья ли шел на восход,
Все время громады утесов
Казались подобьем ворот.
Точеная глыба сорвется
И долго грохочет потом.
Торопятся землепроходцы:
А что там за этим хребтом?
И вдруг постигали в волненье,
Что гордый Урал неспроста
Под тучи вознес, как ступени,
Крутые уступы хребта.
Вознес, чтобы с верхнего камня
Взглянуть им, как смотрит орел,
В просторы лесного Прикамья
И в степь, где играет Тобол.
Взглянуть и связать воедино
И в мыслях, и в сердце своем
И ту, и другую равнину,
Как поясом, этим хребтом.
1954
ПРИМЕТА
Сосне этой, может быть, триста,
А может, четыреста лет.
И всех ее сверстниц смолистых
Давно на земле уже нет.
Ее пощадили пожары,
Леса выжигая вокруг.
Но грустно ей было, пожалуй,
Одной выживать, без подруг.
Одна среди тысяч живая,
Над пеплом, над свежей золой
Стояла она, обливаясь
Горючей, как слезы, смолой.
Какая-то старая затесь —
Темнеет узор на коре.
Быть может, прошел рудознатец,
Наверно, еще при Петре.
Теперь по старинной заметке
В тайге ничего не найдешь:
Сосну окружили соседки
Не те, что в былом,— молодежь.
Взбегают на склоны крутые
До самого гребня хребта.
Чего им — они молодые,
Ведь каждой не более ста.
Но затесь старинная эта —
Был ствол глубоко иссечен —
Мне кажется доброй приметой
И зримою связью времен.
Здесь предок свой путь обозначил,
Где сам я сегодня в пути.
И мне он желает удачи,
Уменья искать и найти.
Чтоб принял я утром росистым
Далекого предка привет,
Сосна простояла здесь триста,
А может, четыреста лет.
1950
«Мотыльковые летние дни…»
Мотыльковые летние дни,
Буйство запахов свежего сена...
Отдохни от пыланья мартена,
В перелесках косой позвени!
В копны травы подвядшие сгреб
На поляне лесной, у опушки.
И наткнулся на старый окоп...
Дальний гром прогремел, будто пушки.
Ветер волосы сбросил на лоб,
Брызнул дождиком, будто слезами.
Ты, в былое отброшенный, замер.
По спине — леденящий озноб,
Поле боя дымит пред глазами...
Леса не было,
Не было трав,
И дрозды на ветвях не свистели.
Ты единственным —
Поиском цели
Одержим, к пулемету припав.
Обжигающий зной у лица,
Тяжкий гул накалившейся стали.
А пригоршни чужого свинца
По суглинку все ближе хлестали.
Сколько жить оставалось тебе
На звенящем кремнистом горбе.
Тосковать перед вечной разлукой
По родным, по отцовской избе?
Сколько срока солдатской судьбе,
Твоему пулеметному стуку?..
Но внезапно комбат на КП
Кверху выбросил правую руку.
Поднимая гвардейцев в штыки...
Ты стоишь, к тишине привыкая.
И опять понеслись мотыльки,
Над густым разнотравьем мелькая.
1954
«Весь день копилась туча грозовая…»
Весь день копилась туча грозовая,
Росла за лесом сизою стеной.
Колосья трепетали, призывая
На нашу ниву
Праздник проливной.
Весь день за лесом глухо рокотало
И приближался гром по временам.
Но все чего-то туче не хватало,
Чтоб через холм перевалиться
К нам.
Пролился дождь на дальние поляны
И вот уходит вдоль заречных сел.
Как будто в гости кто-то долгожданный
Прийти пообещал —
И не пришел.
1972
ЧЕРЕМУХА
Ежегодно у этих ворот
Расцветает черемуха белая.
И, когда по весне расцветет,
Сразу праздничной улицу сделает.
Вся в соцветьях стоит кружевных,
В нежных сумерках майского вечера.
Вон собрался к невесте жених.
А в руках — белокрылая веточка.
А другой наломает букет.
Но, хоть много букетов подарено,
Краше этой черемухи нет,
Глянешь издали — белое зарево.
Было б легче в саду, за стеной,
Над глухим лопухом и крапивою,
Но цвести для себя лишь одной
Не захочет такая красивая.
Ведь, наверно, приятнее знать,
Что, дыханьем твоим опьяненные,
До рассвета любимым опять
Дарят белые ветви влюбленные.
1950
ЧИСТЫЕ КЛЮЧИ
Чистый звон — хрустальный голосок —
Музыкой несется по оврагу:
С крутояра падает в поток
Звонкая смеющаяся влага.
Девушка певучую струю
Ловит в загремевшее ведерце,
Лес склонился, кланяясь ручью,
И лучи в ручей кидает солнце...
Шла вода сквозь темень наугад,
День за днем точила твердый камень,
Одолела тысячу преград
И на свет пробилась родниками.
Позади — гранитные пласты,
Позади — завалы меловые.
От больших трудов своих чисты
Радостные воды ключевые.
1957
ШКАВРО ЛЕОНИД ГРИГОРЬЕВИЧ
Родился в 1920 году в городе Петропавловске (Казахстан) в рабочей семье.
Учился в Свердловском институте журналистики, но ушел в армию.
Вернувшись в Свердловск после войны, поступил в Уральский государственный университет, затем перевелся в Литературный институт имени А. М. Горького, который окончил в 1951 году. Работал в ТАСС, в газетах Дальнего Востока, заведует отделом поэзии журнала «Урал».
В 1957 году вышла первая книга стихов Л. Шкавро «Хорошая примета».
Автор многих сборников стихов, изданных в Москве, Свердловске, Уфе, среди них «Прилетайте, аисты» (1970), «Медвяный полдень» (1970), «Зеленоглавая держава» (1973), «Земля любви моей» (1975).
Член КПСС с 1945 года.
Награжден несколькими медалями.
«Отошли бои... И на пригорке…»
Отошли бои...
И на пригорке,
где мой брат в сражении уснул,
в праздничной
зеленой гимнастерке
тополь встал в почетный караул.
1943
СТЕПНЫЕ ОЗЕРА
К. Г. Мурзиди
До чего обманчивы озера!
К ним давно
в степи затерян след.
Нам — воды!
Но узнаем мы скоро,
что воды в них
не было и нет.
Может, и бывали ближе к марту
синевато-влажные следы...
И зачем их
нанесли на карту —
белые озера
без воды?!
1944
ОДА ГОРЕ ВЫСОКОЙ
И. Г. Ваулину
Скажите, друзья,
вы когда-нибудь были
в промышленном городе
Нижнем Тагиле?
Как хочется мне,
чтобы вы побывали:
в нем издавна варят
крепчайшие стали
мои земляки,
говорят о которых:
— Вот эти и вправду
ворочают горы!
Стояла Высокая —
нету Высокой
горы у Тагила...
Слыхали про то, как
ее металлурги
в печах растопили?!
И скажете вы,
что про гору забыли!..
Мой город прославленный,
город металла
грузил на платформы ее.
И с Урала
в ночи уносились
на запад составы...
Ложилась она
под огнем переправы
на Одере мутном
гремящим понтоном,
и в бой уходили
по ней батальоны.
А где-то в тревожной
тиши полустанка
она вырастала
стремительным танком,
готовая драться
с любыми врагами,
оружием ставшая, —
вот ее память!
...А позже, вернувшись из тяжкого боя,
я шел по земле, напоенной покоем,
от Бреста до самого
Владивостока
и встретился снова
с горою Высокой.
Высокая стала
значительно выше —
я гору родную и вижу и слышу;
она неизбывной горячей работой
гудит безотказно
в винтах самолетов;
летит и грохочет
и ценные грузы
везет
по железным
дорогам Союза;
с солдатом стоит
у России на страже,
в комбайне живет,
в миноносце,
и даже
сияет
священною славой Урала
в гербовой пуговице