А. А. АБЛЕСИМОВ
Биографическая справка
Александр Анисимович Аблесимов (1740—1783) происходил из небогатых дворян Галичского уезда Костромской губернии. По обычаям того времени, еще ребенком, в 1751 году, он был записан в военную службу, где числился при геральдмейстерской конторе, без жалованья. В 1756 году определением Сената, которому подчинялась эта контора, по просьбе А. П. Сумарокова, «находящийся не у дел при герольдии копиист Александр Аблесимов был переведен в учрежденный русский театр». [1]
Действительную военную службу Аблесимов начал в 1758 году солдатом по артиллерии, в 1759 году он был произведен в подпрапорщики. Отношения с Сумароковым, однако, не прерывались и после ухода Аблесимова на действительную службу. Его первые стихотворные опыты Сумароков напечатал в своем журнале «Трудолюбивая пчела» (1759).
В 1760—1762 годах Аблесимов участвует в Семилетней войне. В 1765 году он назначен фурмейстером, то есть командиром обоза; в 1766 году, после восьмилетней службы в первом офицерском чине прапорщика, определяется по письменной части в Комиссию для составления нового уложения. Общение с Михаилом Поповым, Василием Майковым и особенно Николаем Новиковым, которые исполняли различные обязанности по протоколированию заседаний Комиссии, во многом предопределило дальнейший литературный путь Аблесимова. Во время работы в Комиссии Аблесимов подготовил к печати сборник «Сказки в стихах», историю появления в печати которого он в иронической форме изложил в письме к Новикову, напечатанном в 17 листе «Трутня» за 1769 год. В 29 листе «Трутня» за тот же год Аблесимов поместил другое письмо к Новикову, в котором выступал с защитой и обоснованием принципов сатиры «на лица». Это письмо явилось как бы предисловием к последующей публикации в журнале стихотворных «былей» Аблесимова, то есть стихотворных новелл, основанных, по-видимому, на действительных происшествиях столичной жизни, преимущественно почерпнутых из скандальной хроники высшего света.
К концу 1771 года по совету Новикова Аблесимов сочинил три комедии и одну комическую оперу в стихах. «Первая комедия, «Подьяческая пирушка», в пяти действиях, а другие в одном действии, все они довольно хороши, а некоторые явления и похвалы заслуживают, ибо в них находится много соли, остроты и забавных шуток»,[1] — писал Новиков.
Литературная работа прокормить Аблесимова не могла, и ему пришлось вновь вернуться на военную службу. В 1770—1772 году он находится в штате генерал-майора Сухотина, участвует в походах против турок в Грузии, в блокаде крепости Поти. В чине капитана Аблесимов выходит в отставку и поселяется в Москве, где служит экзекутором (делопроизводителем) в Управе благочиния, то есть в управлении городской полиции.
Литературно-театральную свою деятельность Аблесимов возобновил только к концу 1770-х годов, когда обратился к популярному жанру комической оперы. 20 января 1779 года была поставлена комическая опера Аблесимова «Мельник, колдун, обманщик и сват». Собственно с постановкой этой комической оперы пришла к Аблесимову шумная, хотя и недолгая, прижизненная слава. Опера давалась двадцать два раза подряд в Москве, в театре Медокса, чего почти не бывало на русской сцене того времени.
Успех «Мельника» побудил Аблесимова к дальнейшей работе в этом жанре. Он пишет комическую оперу «Счастье по жребию», поставленную в том же 1779 году, что и «Мельник». Тогда же была написана им комическая опера «Поход с непременных квартир» из солдатской жизни. Все написанное Аблесимовым после «Мельника» было вскоре забыто. Только «Мельник» шел даже в 1820—1830-х годах и возобновлялся в Александрийском театре в Петербурге в 1850-х годах с А. Е. Мартыновым в роли мельника. Причиной успеха «Мельника», помимо включенных в него распространенных народных песен, было смелое по тому времени обращение к крестьянской жизни и к комическим приемам народного фарсового театра.
«Мельник» простонародностью и грубоватостью своей лексики вызвал острую полемику. Против оперы выступили поэты из кружков Горчакова—Николева и Львова—Державина. В наделавшей много шуму «Сатире первой» В. В. Капниста, напечатанной в 1780 году, Аблесимов, названный «Обвесимов», включен в «Ослиный собор» плохих поэтов, бренчащих в своих стихах «без смысла».
Не смущаясь критикой, Аблесимов решил снова вернуться к сатирическим жанрам. В течение 1781 года он стал выпускать еженедельный журнал «Рассказчик забавных басен», в котором наряду с новыми произведениями печатал в переработанном виде сказки в стихах из своего сборника 1769 года и «Трутня». На страницах «Рассказчика», наряду с сатирой на подьячих и на развращенность дворянских нравов, много места Аблесимов уделял литературной полемике. В целом журнал «Рассказчик забавных басен» интересен как свидетельство верности Аблесимова сатирическим принципам Новикова. Как и новиковские журналы, «Рассказчик» строится частично из сатирических статеек и стихов самого издателя и его переписки с фиктивными корреспондентами и, частично же, из публикации их произведений, будто бы присланных в журнал. Подобно Новикову, Аблесимов помещает в журнале «увещевательные» письма, в которых ему советуют быть поскромнее: «Слыханное ли дело писать такие бредни, как бишь это называется? — да и по-вашему: сатирические шутки. Они, правду сказать, затейливы, да уж очень многим солоны становятся... Так не прогневайся, господин Рассказчик, за это тебя так-то хлещут, что ты как и в разум себе взять не можешь, а эдакие рассказы всех пуще приказным так глаза и колют... То мы сообща и советуем тебе от эдаких рассказов уняться — а то быть худу». [1]
Помимо новиковской традиции, ощутимой в его журнале, Аблесимов продолжал и другую традицию, восходящую к журналу Михаила Чулкова «И то и се». Именно Чулков ввел в русскую журнальную прозу тему писательской бедности, тему небогатого, мелкочиновного или совсем бесчиновного литератора. Отвечая своим критикам, Аблесимов оправдывал недостатки журнала своим незавидным материальным и общественным положением «Будучи обязан должностью, угнетен неимуществом, чувствуя болезни от понесенных трудов за отечество, то уже и пишу свои стихи не с таковыми вольными мыслями, с каковыми бы я писать желал».[2]
При каких обстоятельствах умер Аблесимов, — неизвестно.
1. ЭЛЕГИЯ{*}
Сокрылися мои дражайшие утехи,
В жестокую печаль преобратились смехи.
Когда восходит луч вселенну освещать,
Не может мне минут веселых предвещать.
Куда ни обращу свои плачевны очи,
Везде я грусти зрю и мрак печальной ночи.
Ты радости мои пресек, жестокий рок,
Ты ввек определил мне слезный лить поток;
Лишил меня, лишил ты сладкого покою,
Сразил, как молнией, меня ты злой тоскою,
В тяжчайшия любви оковы заключил,
Несносной горести на жертву поручил;
Покрыл мя тучею прегорькия печали,
Чтоб бедства все мои забавы окончали.
Но что я так мятусь, напасть моя, тобой,
Когда уже мне то предписано судьбой!
Но, ах! возможно ли, чтоб я теперь не рвался!
Увы! уж я навек с любезною расстался!
Расстался!.. вспомню лишь я тот горчайший час,
Как я драгой сказал «прости» в последний раз,
В минуту ону дух прискорбный возмутится,
И что ни мыслил я, всё в муку превратится.
Лишуся чувствия, в очах померкнет свет,
И помню только то: драгой со мною нет.
О, нестерпима казнь немилосердной части!
О, мой плачевный век! о, лютые напасти!
Возможно ли сего мучительняй страдать,
Как вечно что любить и вечно не видать?
Повсеминутно мне разлука в мысль приходит,
Повсеминутно дух в смятение приводит.
Я рвуся и ни в чем отрады не сыщу.
Но ежели еще и тщетно я грущу,
И мне любезная неверна стала ныне,
Какой подвержена ты, жизнь моя, судьбине!
Поверь, драгая, мне: каков бы кто ни был,
Не будет так тебя любить, как я любил.
Но что от ложныя мечты мой дух стонает?
Моя любезная меня воспоминает,
И ту же чувствует она любовь ко мне,
Которую она имела в сей стране.
Но я не зрю ее и рвусь изнемогая.
Уж нет тебя, уж нет со мною, дорогая!
<1759>
2—7. Эпиграммы
1{*}
Как я женат, тому четырех нет недель,
А видно, что уже потребна колыбель.
Иной бы за такой проступок осердился,
А я, увидючи то, много веселился.
И мне еще жена тем больше угодит,
Когда ребенков мне двенадцать в год родит.
2
Приказчик в деревнях, иль в доме управитель,
Или ясняй сказать — над де́ньгами властитель,
Хотя к помещику радением горит,
Однако в свой карман побольше норовит.
3
Живу на свете я уж лет десятков шесть,
И хоть мое житье в приказах и преславно,
Однако не могу пожитков я завесть,
Понеже взятки все в кабак ношу исправно.
4
В пресильном я любви горю к тебе огне,
Равно как ты горишь, любезный муж, ко мне.
Себя не так люблю, как мужа дорогого,
Но во сто больше раз еще люблю другого.
5
Ты, муж мой, сердишься, зовешь меня суровой,
Что редко видишь ты приветствие, мой свет.
На то скажу, что мне, к любому быть готовой,
Мне много и опричь тебя в любви сует.
6
Я с малых лет одной привычки сей держуся:
Без денег ни с каким красавцем не люблюся;
А для прибытка я со всеми не дика:
За деньги я любить готова хоть быка.
<1759>
8. ЭПИТАФИЯ{*}
Подьячий здесь зарыт, нашел который клад,
У бедных он людей пожитков поубавил,
Однако ничего не снес с собой во ад,
Но всё имение на кабаке оставил.
<1759>
9. МНЕНИЕ КОЗЛА О СВАДЬБЕ СТАРОГО МЕЩАНИНА {*}
Козел, ища ночлега,
Увидел, как на двор проехала телега,
За ней потом берлин,
И в нем сидел Жених, старинный Мещанин,
А там, напоследи, приехала коляска
С невестой от венца
И стала у крыльца.
Вошла невеста в дом, стал пир и стала пляска.
Козел на пир,
Как нищий в мир,
Побрел и меж людей прокрался,
И тут же с пьяными толкался.
И видит Жениха гораздо ста́ра,
С седою бородой,
Сидяща впереди с своею молодой.
Жена ему не пара,
Затем что не стара́:
Ей только было лет десятка с полтора.
Козел с гостями заодно
Тянул вино
И брагу
И взял отвагу:
Нас<у>п<и>л лоб,
Схвативши с пивом кружку,
Ногою топ,
Стал веселить пирушку.
Обычай есть
Крестьянский строгой:
На свадьбе всем чтоб делать честь,
Кто б в гости ни пришел, богатый иль убогой.
Но пуще воровства
Боятся колдовства,
Боятся, чтоб не быть в обнове свадьбе новой:
Невесте быть быком, а жениху коровой,
И для того-то лишь гостям не кажут зла.
Хозяин приказал всем потчивать Козла.
Козел сему привету
Был столько рад,
Что и примера нету.
Подшедши к Жениху, сказал: «Здорово, брат,
Женяся».
Жених, не рассердяся,
Ответствовал смеяся:
«Козел, ты бредишь ложь.
Я братом быть Козлу нимало не похож».
Козел твердил всё то ж:
«Не сумневайся в том, что ты с двумя ногами
И стал, женившись, молодой,
Но ты ведь уж теперь с седою бородой,
Так будешь, может быть, ты скоро и с рогами».
<1769>
10. ОЛЕНЬ И БЫЧОК {*}
При реке
Невдалеке
От той дубровы,
Олени где велись,
На тех лугах паслись
Бычки, телушки и коровы.
А в стаде у коров был вот какой теленок:
Так волен, как ребенок,
Не телка, да бычок,
И самый уж скачок;
Что называется, кого чем подурачить,
Кого бы чем уячить,
Иль травки у кого клочок-другой отнять,—
Он, словом, всякого умел пересмехать.
Он всех по-своему телят мычать заставил
И лучше никого себя не ставил.
Тут не было таких, его б кто проучил.
Как некогда Бычок к Оленю подскочил
И стал над ним смеяться,
Оленю дивоваться:
«К чему, — сказал, — рога такие, как крючки?
Ты зацепляешься везде уж за сучки».
Не уступалова Олень тот был десятка,
И, верно, бы у них была велика схватка,
Олень бы дал ему тычок,
Когда б не знал, что тот знатненек был Бычок:
Порода их ему на ум взбежала,
От худа удержала.
Однако не щадя сего врага,
Сказал ему ответ довольно коротенек:
«Не смейся, мой дружок, еще ты молоденек.
Твой батюшка имел не меньше сих рога;
А ты хоть и прыткуешь,
Да только сам рогов таких же не минуешь».
<1769>
11. ЛИСИЦА И КОЛДУН {*}
Лисица и Колдун в лесу сошлися
И так, как старые знакомцы, обошлися,
Потом расхвастались друг другу удальством,
Иль лучше плутовством,
Которое они употреблять обыкли:
Обманывать привыкли.
Тот хвастал о себе, что он-то и делец,
Что он-то и хитрец,
И уж против его не сыщется резец!
Ответствует на то пронырлива Лисица,
Что встарь была
В обманах и она не мелка мастерица
И делала дела
Такие, что ей честь довольну приносили,
Так с ним она
Равна.
Те речи Колдуна
Немного повзбесили.
Он мнит, что первому быть должно одному
Кому
Больши́нством
Иль старши́нством.
Тотчас о том Колдун Лисице предложил,
И уговор такой он с нею положил:
Тот первенство достанет,
Кто чем кого сперва проворнее обманет.
Не струсила Лиса,
Но этого ж часа
Назначила тот день и место для обману.
Колдун мнил: уж его никто не проведет.
Он дня того нетерпеливо ждет
И так намеренье свое кладет:
Поране-де Лисы уж я, конечно, встану
И ждать не стану,
Лисицу наперед обманом подкушу
И спор решу.
Как время лишь приспело,
Идет Колдун в лес смело.
Пришел и ждет
Он в поле
Часов пять-шесть и боле.
Лисица ниотколе
К нему нейдет.
Колдун дивится:
Уж тот ли это день назначен им сойтиться
Друг друга обмануть?
Пришло ему на ум, чтоб на́ небо взглянуть
И дни смекнуть.
И как Колдун добрался,
Какой тогда был день —
Стал в пень,
Как в вершу сом попался:
День этот был тогда обманов ремесло —
Апреля первое число.
<1769>
12. ПРИКАЗНАЯ УЛОВКА{*}
Читал печатное, не помню, где-то я,
А повесть вот сия:
Когда б подьячих мы не сами баловали
И повод им к тому не сами подавали,
Они б не плутовали,
Они б не воровали,
И в век свой в сем грехе они бы не бывали..
А я скажу на то —
Вы спросите — а что?..
Не пременю я слова,
Рассказка вот готова
Как, в свете жив, нельзя порока избежать,
Или болтливому рот накрепко зажать,
Или ленивому к наукам прилежать,
Так точно всякого подьячего от взяток
Не можно вовсе удержать...
Прибыток сей им сладок:
А путь к нему им гладок.
Хоть с первых дней указ подьячих испужал,
Да брать им за труды никак не удержал!
Приказный выдумал тотчас такие хватки,
Как брать тайком им взятки,
Дабы просильщикам о том не докучать,
А прибыль получать.
Подьячески головки
Легко изобретут надежные уловки,
И вот что вымыслил писец: его возьми
В свою просильщик норку,
Напой и накорми;
Потом в нехитрую игорку,
Что вычислил писец с просильщика содрать,
То должно тут ему, конечно, проиграть...
И в этом,
Что взяток не берут, клянутся белым светом.
Я здесь про них сказал лишь только что вершки;
А в их казну рублей скопляются мешки.
<1781>