– А Вольф? – в ужасе воззрился на него Белов.
– Вольф в вас жил отдельно, он забрал себе все прошлое, показывался редко, все чаще его замещал наделенный благородством помыслов, чувством справедливости агент «Интеллидженс Сервис» Феликс Белов. И, судя по всему, вы планировали полностью избавиться от Вольфа и остаться Феликсом. Верно?
Феликс перевел взгляд вниз. Что он такое говорит? Профессор не на его стороне! Хочет обмануть. Обманывает!
Но тут пришло нежданное спасение – перед внутренним взором предстала простая шахматная доска. Он тотчас взял себя в руки. Итак, белый слон опять атакует черного ферзя, нужно срочно уводить важную фигуру в безопасное место.
– Вольф… – позвал его Грених. Перед глазами мелькало черное и белое. – Вольф… Семен…
Нет, нет, он не поддастся. Он не Вольф, нет. Вольф – плохой человек, ужасный, бедный больной, жить ему осталось всего ничего, его расстреляют. А и верно, а и пусть. Он не жилец.
– Я собрал много бумаг, – обстоятельно начал Феликс, выпрямившись и тыча пальцем в воздух, – против диверсантки, против ее мужа, против Агранова, который только тем и занимался, что натравливал литераторов не только друг на друга, изображая теплые к ним чувства, но и на их близких, друзей. Лиля Брик – агент ОГПУ, у нее даже карточка есть с номером, она ездит в Ригу и Берлин, передавала тамошним агентам какие-то сведения. Я за ней в позапрошлом годе долго следил, даже делал фотокарточки… Вы меня не заставите молчать! Я все скажу! – засверкал глазами Белов. – А ведь… ведь Агранов неприкрыто заставил написать Бориса Пильняка «Повесть непогашенной луны»! Вы это знали? Он нарочно сделал так, чтобы Пильняк изобразил в повести Сталина, убивающего Фрунзе… Я был свидетелем того, как он его лихо подговаривал. Лично слышал! Борис Андреевич, подтвердите мои слова.
Феликс вскочил, но в глазах потемнело, и он сел обратно, забормотав сбивчиво:
– Я не смог ничего определенного найти против доктора Виноградова, хотя здесь… этот человек, который под него загримировался… он наговорил на него чудовищных непроверенных вещей. Я понял, вы это специально… дразнили меня. Чтобы вызвать к ним жалость! Но нет, никакой жалости, никогда. Все, что я слышал, я потом записывал… У меня есть тетради, много тетрадей! Они все со мной, в моем чемодане. Я знаю, это не доказательство. Но это правда! Я был свидетелем того, как доктор говорил с Лидой Месхишвили. Он учил ее, как правильно вводить пациентам зараженную тифом кровь… Хорошо, что он сознался, очень хорошо, а то бы меня так и считали сумасшедшим.
– Так, ну все, достаточно, – поднялся с галерки единственный не представленный пациенту пассажир. И Феликс, было рассыпавшийся на битый кирпич, расколовшийся, развалившийся, как соломенное чучело, моментально обрел себя, у него сверкнули глаза, как у человека, который собирался играть по-крупному. Он узнал его по голосу! Греблис – была фальшивая фамилия этого таинственного пассажира. На галерке прятался, наблюдая за всем этим фарсом, Ягода Генрих Григорьевич – фактический нынче начальник ОГПУ, заместитель тяжелобольного Менжинского.
Медленно, словно крадущийся в тростнике тигр, зампред прошелся по проходу, узловатыми пальцами цепляясь за спинки скамеек.
– Попрошу всех непричастных удалиться. Товарищ Мейерхольд, ваша труппа свободна.
Режиссер поднялся, глядя на Грениха и ожидая от него разрешения уйти.
– Погодите, товарищ Ягода, но мы еще не закончили… – отрезал профессор. – Вы рано себя обнаружили.
– Чего вы не закончили? – плюясь, бросил замначальника ОГПУ. Гладко выбритое лицо, полуприкрытое поднятым воротником шинели, и лысина выделялись в полутьме вагона неестественным светлым пятном, точно бельмо. – Все, что нужно, мы выяснили.
– Не-ет! – протянул ехидно Феликс Белов, вглядываясь в него обозленным взглядом, и оскалился. Как он изменился, а голос все тот же. – Вы еще не получили последнего от меня сюрприза.
– Что вы мелете, товарищ Вольф! – осадил его Ягода. – Держите себя в руках. А не то вместо Пречистенки я вам организую настоящий психиатрический санаторий.
Медленно, будто брал готовый взорваться динамит, Феликс поднял с пола жестяной кубок победителя шахматно-шашечной секции Пролетарского спортивного общества «Динамо». Ягода выхватил из кармана браунинг.
– Поставь на место, – процедил он сквозь стиснутые зубы.
– Я передам кубок Анне. – И Феликс поставил его на скамейку через проход. – Пусть она откроет его – верхняя часть отпилена. Внутри кубок полый, в нем обещанный сюрприз. Я для вас его готовил, Генрих Григорьевич. Все ждал, когда вы подниметесь. Думаете, я вас не узнал?
Феликс бросил быстрый взгляд на Грениха, стоящего неподвижно, на ничего не выражавшем лице, в ледяном взгляде – таким он был на протяжении почти всей поездки – все же отразилась толика недоумения. Феликс заметил, как напряглись его скулы. Сюрприза он не ожидал. Про сюрприз Феликс Грениху не сказал. Конечно, профессор ничего не знал о сюрпризе! Ха-ха-ха, вот потеха! Он всех одурачил! Всех оставил в дураках! Что сейчас будет! Ой-ё! Феликс едва сдерживал рвущийся наружу гомерический хохот, скрипел зубами и скалился. Несколько долгих секунд он давил в лице эту идиотскую улыбку, потом все же посерьезнел.
– Простите, профессор, что не все вам поведал, – сожалеюще проронил он и повернулся к Ягоде. – Как вы думаете, что внутри кубка?
Тот застыл с поднятым на уровне пояса пистолетом, брови его опасно нависли над переносицей. Конечно же, первое, о чем подумал замначальника ОГПУ, что в кубке бомба. Но это было куда лучше, чем бомба!
– Мне порядком надоел этот цирк. Театр одного актера. Подобного пошиба спектакли видывали и получше. Грених, либо вы усмиряете вашего пациента, либо он прибывает в Ленинград в веревках. И уже к Зигель он не вернется. Посмотрим, как запоет он в Подмосковной колонии для умалишенных.
– Константин Федорович, позвольте Анне открыть кубок, – взмолился Феликс, комично подняв обе ладони в воздух. И Анна тотчас схватила жестянку, но замерла с ней в руках, ожидая дозволения.
– Там нет ничего опасного для здоровья, – настаивал Белов. – Исключая разве что психическое. Вы, наверное, решили, что я кубок заполнил взрывчаткой, но нет. Предмет, который там лежит, в своей сути совершенно безобидный. Он даже безобиднее, чем вы можете себе представить. Его даже можно пощупать. Но если среди присутствующих есть слишком чувствительные натуры, то им лучше отвернуться, не смотреть. – Он поднял взгляд к Асе, глядевшей на него круглыми от удивления глазами. – Вы… хоть вы и будущий судебный медик, но лучше воздержаться. Вы знали этого человека лично…
Грених нахмурился. Профессор умный – уже поди догадался.
– Что он, черт возьми, несет? – Ягода сделал шаг. Хотел было взять у Анны кубок, но не то струсил, не то посчитал ниже своего достоинства его вскрывать, остановился.
Анна Вильямс была, наверное, слишком любопытна, а может, она верила Феликсу и решила встать на его сторону. Глядя на Ягоду, сохраняя в лице выражение испуга, она стала медленно откручивать советский герб с серпом и молотом. Пальцы ее работали методично, жестяная деталь не издала ни единого звука, когда упала на ее колени. Феликс в упор смотрел на Ягоду, тот не выпускал из внимания Феликса, но он не видел, как Анна Семеновна стала медленно вытягивать из кубка что-то черно-серебристое, отдаленно напоминающее то ли шерсть животного, то ли человеческие волосы, вслед за которыми появилась полоска лимонно-желтого цвета, похожая на иссохшую кожу.
– Какая-то тряпка, – недоуменно проговорила Анна Семеновна и стала тянуть смелее. Показались черные брови, вырезы для глаз, носа, рта. – Да нет, это всего лишь маска.
И с визгом ее отбросила.
Феликс ловко подхватил, смял и запустил в Ягоду, словно мяч. Тот, как опытный стрелок, но не успевший разглядеть, что за цель, крутанулся на месте и выстрелил. Заорали сразу несколько человек, пуля пробила маску и угодила в стекло рядом с артисткой. Вторым выстрелом Ягода собирался уложить было дернувшегося к двери Феликса, но попал в стену, с треском пробив вагонку. Если бы тот чудом не шарахнулся на дюйм в сторону, был бы застрелен.
Феликс не собирался бежать прямо сейчас, он всего лишь хотел поменять дислокацию, но не вышло. Пришлось трусливо поднять руки и сесть обратно. В окне, у которого сидела Анна Вильямс, теперь тоже образовалась дырочка, через нее свистал морозный ветер. А маска осталась лежать на полу, оказавшись под ногами профессора Грениха. Со странной смесью замешательства, отвращения, ужаса и интереса он поднял ее и оглядел со всех сторон, отведя от себя на расстояние вытянутой руки, а потом, подцепив двумя пальцами, расправил.
И все увидели отчетливо и ясно, что это было: с изумительной ювелирностью содранная с лица кожа. Присутствовал участок шеи и полностью весь разрезанный на затылке скальп с копной черно-серебристых волос, какие, как все знали, были у бывшего губпрокурора Швецова, венгерского шпиона Влада Миклоша.
Глава 14. Договор
29 декабря 1928 года. Москва. Институт судебно-психиатрической экспертизы имени Сербского
Грених завершил свое практическое занятие – последнее в этом году, велел санитару убрать труп из секционной залы в морг и попрощался со студентами, пожелав всем счастья в новом году и не слишком налегать на спиртное во время праздника. Молодежь шумной толпой покинула секционную комнату, но один, одетый в застегнутую по горло шинель, замотанный клетчатым шарфом, остался, тихо подошел к профессору сзади.
– Константин Федорович? – проронил он, глядя не на него, а куда-то в сторону, точно заговорщик, предлагающий контрабандный товар.
– Да, чем могу помочь? – обернулся Грених.
– Я Белов Феликс, и у меня к вам дело.
Константин Федорович собрал записи с небольшого деревянного, выкрашенного в белую краску стола и оглядел визитера. Молодой человек лет тридцати – тридцати пяти на вид с темно-русыми волосами, с гладковыбритой и загорелой, продубленной ветрами кожей, как у человека по долгу профессии часто пребывающего на солнце и открытом воздухе, и с удивительно светлыми, прозрачной голубизны, пронзительными глазами – два кинжала, а не глаза. И взгляд надлежащий – острый.