«Она хочет прикоснуться к его волосам, — вдруг ясно поняла я, — но не запустить в них руку, а прижать и почувствовать, как они пружинят под ладонью».
— Нам пора, — сказала мама. — Теперь-то уже не мертвый час, попутки появятся.
— Постойте! — Итамар вскочил, чуть не опрокинув свой стакан. — Погодите, вам еще что-то покажу. Сейчас, я быстро… Ключи возьму в доме, вы только не уходите. Спустя пару секунд он появился с огромной связкой ключей. «И в самом деле, словно Синяя Борода», — подумала я. Мы вновь вышли во двор, где ряд одноэтажных построек напоминал короткую улицу. Итамар подошел к огромным деревянным ящикам, стоявшим у одной из пристроек, и отпер один. Мы заглянули внутрь. Вначале мне показалось, что ящик наполнен винными пробками, но потом я разглядела, что это деревянные детальки. Он зачерпнул горсть, поднес поближе, чтобы мы разглядели:
— Вот в этом ящике верблюды, бегемоты и зебры, в следующем — слоны и жирафы. Здесь весь Ноев Ковчег, его нужно только собрать. — Теперь уже я тоже видела и детали самого ковчега, и части, из которых можно было составить животных.
— Я сдаю некоторые помещения под склады. Беру совсем немного, терплю и жду, если какой-нибудь шахер-махер задерживает с оплатой, но я не Иисус Христос. Это вот осталось от одной артели. Вложили деньги, наделали игрушек, собирались продавать как сувениры паломникам, и с тех пор вот уже два года — ни слуху, ни духу. Я ждал, потом думал раздарить это детишкам, а потом смотрю: я ведь и сам могу теперь продавать Ковчег. Артели давно и след простыл, зачем добру пропадать?
Я погрузила руку в ящик. Деревянные детали мягко постукивали, из ящика пахло деревом и лаком.
— Оставайтесь здесь вместе с девочкой. С меня — жилье и стол, а когда продадим ковчеги, разделим деньги. Возможно, потом наймем еще работников. Мне нужен кто-то, как вы, — разумная женщина, которая вела бы это дело. Вы ведь разумная?
Потом Итамар открыл нам еще пару сарайчиков: в одном стеклянные банки, похожие на цитадель из голубоватых кирпичей, в другом — там приятно пахло машинным маслом — какой-то сельскохозяйственный инвентарь. Эти съемщики, видимо, исправно платили. Некоторые двери он не открыл, мы вскоре поняли почему: там жили постояльцы. В квадратной пристройке из железных листов — инженер Изя, сорокалетний холостяк с мамой, грузной и умной Симой. В кирпичном сарайчике — Мила Чижевская, полька, крупная женщина, чем-то неуловимо похожая на бывшую Итамарову жену, с такой же покатой тюленьей спиной. По утрам она выходила из своего сарайчика в купальнике и полчаса стояла неподвижно, ловя солнечные лучи, но все равно никак не могла загореть. Имелись и другие съемщики, которых пока не было видно. Все постояльцы Итамара были недавно прибывшими либо осколками семей, либо одиночками. Изя с мамой приехал из России, а Мила Чижевская — прямо из Варшавы. Дружные и благополучные семейства, приезжая сюда, шли, видимо, другим путем, а эти — слишком легкие — лишь неслись вперед, пока, наконец, словно тополиный пух в каком-нибудь закутке, не оседали во дворе Итамара. Исключение составляло лишь семейство Месилати — эти были старожилами. Они снимали самую большую постройку — оштукатуренный барак. В правой половине барака они жили, а в левой держали фирму вывесок. Но это все мы узнали позже, а тогда — стояли в теплой пыли и смотрели, как Итамар отпирает дверь в еще одну пристройку. Там пахло досками и мышами. Затвердевшая от пыли и солнца газовая занавеска вяло качнулась нам навстречу. Итамар содрал ее с окна:
— Только лишь полы вымыть, а кровати я вам раздобуду. Ну, так как, остаетесь?
…
Не знаю, собирался ли Итамар в самом деле создавать артель, но она образовалась сама. Спустя пару недель за столом под старым эвкалиптом сидело уже несколько человек. Поздним утром все становилось рябым от бликов. По столу аккуратными кучками были разложены звериные туловища, рожки и лапы, выглядевшие как шарики, конусы и призмы — мы нанизывали их на резинки. Иногда трудно было разобраться в этих деревянных фигурах и понять, где чья лапа.
— Посмотрите, — говорила Мила Чижевская, — я, кажется, что-то напутала. — Туловище гепарда в ее руках собралось было сужаться к хвосту, но вдруг передумало и стало вновь расширяться; казалось, гепарда нарядили в цирковую юбочку.
Нанизав на резинку все составные части, мы слегка растягивали готовую игрушку, проверяя, не лопнет ли связка. Перетянешь — и резинка больно бьет по пальцам, а в руках, где только что был крокодил или зебра, вдруг внезапно — лишь пара деревянных конусов; остальное — цилиндрики, шарики — скачет с веселым стуком по столу, падает вниз, катится в траву.
— Мышиная коммерция, — презрительно говорил инженер Изя и носком ботинка подталкивал укатившийся шарик обратно, к столу. Однако спустя пару дней именно он притащил откуда-то толстые рейки, несколько метров старой маскировочной сетки и стал строить навес над нашим рабочим столом.
— Эй, иди-ка сюда, бизнесмен, — окликал он Итамара. — Подержи здесь, пока я закреплю.
У этих двоих была странная дружба, какая бывает иногда между хозяином и работником. Непонятно было, кто кому подчиняется.
— Это сейчас он, вишь, рейку держит, словно она его укусит, — говорил нам Изя, — а посмотрели бы вы на него год назад! Итамар-строитель! Камни ворочал, спал в обнимку с ведром цемента. Давай, покажи им свои мозоли, или они уже отпали от твоих барских ручек, Ротшильд? — Итамар лишь счастливо скалился, ничего не опровергая. Так мы узнали о неизвестной нам ипостаси Итамара.
— Если привыкаешь строить, то не можешь остановиться, — сказал он нам, когда мы вечером сидели под новым навесом и пили его знаменитый зеленый лимонад. — Дело не в деньгах, — не знаю, как это объяснить. Ну вот я, например, когда всё это сооружал, то думал почему-то о самолетах, которые пролетают над моим домом. Ведь каждый летчик, когда идет на посадку или взлетает, видит, не может не видеть зеленую крышу, которую мы стелили с Изей.
— А лучше бы ты о деньгах думал, — ворчал Изя. — Тогда и жена, может быть, не ушла бы.
— Я все делал правильно. Только лишь строил что-нибудь — сразу искал съемщика.
— А на вырученные деньги опять строил что-нибудь, — подхватывал Изя.
Сколько бы я ни всматривалась в Итамара, я никак не могла представить его строителем. Зато отлично представляла себе, как он выезжает на своем драндулете в город, заходит в вестибюль дорогого отеля, и, сев в плетеное кресло, ожидает, когда подойдет приезжий бизнесмен, с которым у него назначена встреча.
По вечерам, когда под навесом зажигалась лампочка и на свет начинали сползаться и слетаться диковинные существа, большие и малые, Итамар устраивался за столом с листком бумаги и пытался написать рекламное объявление, которое собирался послать в газету.
— «Ноев Ковчег для детей и взрослых», — лихо выписывал он, но тут же начинал сомневаться. — Или наоборот: «Ковчег Ноя с людьми и животными»? Ладно, над названием нужно будет подумать, идем дальше. «Чудесная детская забава…» Стоп, или «Игрушечный ковчег»? Ладно, над этим тоже подумаем. «Игрушка помогает развитию у детей…» — он на минуту задумывался, и тогда вступали мы:
— Водобоязни!
— Богобоязни!
— Кругозора!
— Страсти к коллекционированию!
— Сострадания ко всему живому!
Худо-бедно — объявление дописалось. Итамар особенно гордился последней фразой: «Этот чудесный сувенир украсит каждый еврейский дом!» Было сделано несколько копий, и одну из них, вправленную в изящную кожаную папку, Итамар брал с собой на деловые встречи. В эти дни он облачался в белые льняные брюки, белую рубашку и надевал перстень с квадратным камнем, похожим на черно-синее звездное небо в окне.
Итамар мечтал встретить бизнесмена, или, как называл это Изя, «большого хозяйчика», который будет продавать Ковчег за границей.
— Чтобы разбогатеть, нужно найти только один раз, но правильного человека, — повторял Итамар.
— Все ты перепутал, — ворчал Изя. — Это я тебе говорил: «Чтобы разбогатеть, нужно украсть только один раз, но удачно».
Но до сих пор все, кто проявлял интерес к делу, оказывались довольно сомнительными типами.
…В тот вечер Итамар, как всегда, остановил машину у эвкалипта, как всегда, спрыгнул на мягкую землю, подняв небольшое облачко пыли. Пальма Сиона подбежала было, но замялась и отступила в нерешительности. Теперь-то уж и мы заметили: в кабине сидел кто-то еще. Потом этот человек вышел, и мы разглядели его: коренастый, с рыжим ежиком на голове и рябоватым розовым лицом. Он был похож на чистого упитанного щенка.
— Миллионера он, что ли, сюда привез? — спросила Сима.
— Нет, — покачал головой Изя. — Никакой он не миллионер. Зуб даю, он такой же шлаперник[8], как и мы с Итамаром.
Мы увидели, что рыжий человек выгружает из машины картонный ящик, на вид объемный, но не тяжелый, а Итамар ему помогает.
«Мне знаком этот блеск в глазах, — тихо сказал Изя, кивая на Итамара. — Знаете, что он означает? Что предприятие "Ковчег и прочие ко-ко-ко" только что закончило свое существование!»
Итамар и рыжий незнакомец зашли к нам, под навес, и поставили ящик на стол.
— Этот человек делает лампы! — объявил Итамар.
— Ночники, — поправил его рыжий, любезно улыбаясь. — Я делаю ночники для детей.
— Простите, ну конечно же — ночники. А знаете, как зовут этого человека? — спросил Итамар нас. Мы молчали, откуда нам было знать.
— Его зовут Мордехай Лихтер. Вы только подумайте, «лихтер» — означает «свет»! — Итамар победно оглядел нас, давая нам время оценить это невероятное совпадение.
— Бдящие ночники «Недремлющий Страж Израиля»! — провозгласил он, сияя. — Это уже я придумал, правда, красиво?! — Незнакомец благодарно крякнул, мы молчали.
Суть новшества состояла вот в чем. На колпаке из тонкого матового стекла было нарисовано лицо с закрытыми глазами — Страж Израиля спал. Но стоило включить ночник, и сквозь колпак начинали просвечивать два темных кружка, наклеенные с внутренней стороны, — зрачки. Теперь Страж Израиля бодрствовал и охранял детский сон. Мордехай рассказал нам, что запатентовал эту находку и намерен выпускать Стража целыми сериями.