Петька даже присвистнул:
— Фь-ю-ю… Ты думаешь облазить Воронино болото? С ума сошел! Там запросто можно увязнуть — поминай как звали!
— Надо попробовать, — спокойно отозвался Сережка, так, как будто собирался в лес за грибами. — Вы идете со мной?
Мы переглянулись.
— Пойдем.
— Тогда берите завтрак и будьте готовы. Через полчаса пойдем.
— А если там немцы? Может, летчик спасся? — спросил Петька.
— Наши бойцы там спозаранку все наверняка проверили, и если летчик спасся — его изловили, — успокоил Сережка.
Дверь в комнату приотворилась, и вошел заспанный Граф. Глаза у него были узкие, словно щелки. Он зевал, как старушка, с подвыванием.
— Ну, Юрка! Горазд ты спать! — сказал Сережка.
— Есть хочется. Всю ночь не ел, — вздохнул Граф. — А вы знаете — ночью бабахало! Так бабахало, что я даже проснулся. Гром — не гром… вроде из пушек лупили… правда?
— Не знаю. Иди умойся, а то у тебя глаза слипаются.
Граф потопал к умывальнику, плеснул водой в лицо, утерся полотенцем.
— Там в чайнике кипяток. Хлеб и селедка — в буфете. Поешь.
Юрка немножко поел, а потом подошел к нам. Было видно, что его так и подмывает что-то рассказать. Сережка буркнул:
— Ну, чего? Выкладывай!
Граф многозначительно поднял маленький, измазанный то ли красками, то ли спелыми ягодами палец:
— В-военная тайна.
— Какая там еще тайна? — Сережка взял братишку легонько за вихор. — Разве могут быть тайны промеж своих? Говори!
— Нельзя говорить, — вздохнул Граф. — Сказал бы, да нельзя.
— А, так ты скрытничать! — Сережка потянул Юрку за вихор. — Ты своим самолучшим друзьям не доверяешь?
— Ай! — закричал Граф, морщась. — Перестань тянуть. Будешь тянуть за волосы — вовсе ничего не скажу.
— Что ты, Юрик, — притворно изумился Сережка. — Разве ж я тяну тебя за волосы? Как же можно меньшого братишку обижать!
— А сам тянешь! В-вот я Василию пожалуюсь.
— Миленький Графчик, — сказал Петька. — Мы тоже умеем хранить тайны не хуже тебя!
— Ладно, скажу. Вчера, к-когда вы ушли на речку, я побежал туда…
— Куда?
— Ну, к вагону. Только я тихонько, незаметно, как м-мышь… п-по кустам.
— Как мышь?
— Ну да. Сережка, не перебивай!
— Ладно, молчу.
— Н-ну вот, я тихонько побежал и притаился в кустах. Гляжу — идет Бежевый!
— Бежевый?
— Ну да! Злой такой! К в-вагону идет и кобуру на ходу расстегивает… Подошел к в-вагону — и давай стучаться в дверь. Я гляжу, что будет дальше. Бежевый ломился-ломился, и тут дверь открыл Шито-крыто. Испуганный, слова сказать не м-может…
Граф хитренько посмотрел на нас, нарочно сделал паузу.
— Не тяни! — крикнул Сережка.
— Не тяну. В-в-вот, они ушли в вагон, и слышу, там зашумели. Бежевый кричит, Шито-крыто кричит. Потом Шито-крыто как в-выскочит на улицу с ружьем, к-как повернется и на дверь ружье наводит. А Бежевый открыл дверь и в Шито-крыто тоже целится. Из р-револьвера! Шито-крыто к-как бабахнет из ружья, из обоих дулов, а Бежевый ка-а-а-к трахнет из р-револьвера! Три раза!
Мы переглянулись. Граф молол несусветную чепуху. Однако не стали перебивать его.
— Н-ну вот, как бабахнули — оба разом упали, а потом вскочили и у обоих кровь течет. В три ручья! Сам видел!
— Врешь!
— Не вру. Не перебивай! Ну вот, Бежевый кровь на лбу носовым платком вытер и стал толкать Шито-крыто в шею! Прямо в шею! И они п-пошли — Шито-крыто впереди, а Бежевый сзади, с револьвером в руке…
— А ружье?
— А ружье они в кустах оставили.
— И ты не подобрал?
— Н-нет. П-побоялся.
— И куда же они пошли?
— А в милицию.
— Как же так? Перестреляли друг друга — и пошли? — у Петьки в глазах бегали веселые бесенята-смешинки.
— Они же не до смерти перестрелялись, а только ранились.
— Врешь, Граф. Все это ты выдумал.
— Н-ну, м-может, и выдумал маленько. Чтобы интереснее было. Только маленько.
— Давай-ка, — строго сказал Сережка, — не привирай. Говори, как было на самом деле. В какое время?
— Ну, сразу, как вы ушли. Я же не смотрел на ч-часы. Бежевый приходил, Шито-крыто открывал ему дверь, они в вагоне разговаривали. Я подкрался к окошку и все слышал.
— Что слышал?
— Ну вот, Бежевый спрашивает: «Покупал, — чего-то он там назвал, я не п-понял, — покупал, говорит, в доме номер двадцать по Крайней улице?» — Шито-крыто и отвечает: «Ну, покупал. Так ведь я на свои кровно заработанные д-деньги! Многие покупают, не я один». — Бежевый и спрашивает опять: «А ты знаешь, что она спекулянтка?» — и еще какое-то слово добавил и сказал: «И все у нее добыто нечестным путем!» — Шито-крыто и отвечает: «Откуда мне знать? Это в-вам лучше знать». — Бежевый и говорит: «А за покупку ворованного тоже могут припаять! Выступишь свидетелем на суде. Понял?»
Ну в-вот на этом они и кончили. Бежевый потом ушел, а Шито-крыто после этого взял удочки и поплелся на реку.
Когда мы собрались на крыльце, чтобы отправиться на поиски обломков сбитого самолета, Петька сказал:
— Если Граф не врет, то выходит, что Шито-крыто ходил не на явку, а к какой-то спекулянтке что-то покупать. И раз Бежевый его не увел в милицию, значит…
— Значит, человек этот не шпион, — продолжил Сережка его рассуждения.
— Но ведь сегодня его забрали бойцы! — возразил Петька. — Тут что-то одно с другим не вяжется…
— Ладно, поживем — увидим, — Сережка сунул за пазуху сверток с едой. — Пошли.
— А где мы будем искать самолет? — спросил Петька, когда мы вышли на окраину поселка к пешеходному мостику через Торгус.
Сережка остановился, показал рукой на северо-восток:
— Я заметил направление. Самолет упал вон там, в правой стороне Воронина болота. Туда и пойдем. Мы должны прийти пораньше, пока другие не побывали. Может, самолет обгорел не шибко. Может, там уцелели приборы…
— Какие приборы?
— На самолете много разных приборов, — стал объяснять Сережка, быстро шагая по тропинке, поросшей одуванчиками и подорожником. — Например, часы… компас… радиостанция…
— Но ведь слышно было — самолет взорвался! — сказал Петька. — От него, верно, остались одни ошметки, и те наверняка раскидало по лесу!
— А отчего взрывается самолет? — спросил я. — Ведь бомбы он сбросил!
— Взрывается от огня горючее в баках, — объяснил Сережка. — Пошли скорее. Все равно что-нибудь там найдем.
— А что, если встретим фашистского летчика? — спросил Петька. — Может, его и не изловили. Он наверняка с оружием.
— У нас тоже есть оружие, — Сережка показал финку, прицепленную к поясу.
— У тебя финка, а у него, может, пистолет!
— Зато нас трое, а он один.
— А, может, не один?
— Если и не один, все равно они спустились в лес на парашютах в разных местах и сразу друг друга не найдут. Главное — не трусить! Как увидим — нападем на него с трех сторон сразу.
Петька недоверчиво покачал головой. Он, видимо, немного трусил. Мне тоже было боязно. Сережка, если и боялся, то не показывал вида. Он сказал бодро:
— Ну, идем!
Миновав мелколесье, а за ним ржаное поле пригородного колхоза, мы углубились в лес. Он был нам знаком — мы часто ходили туда за ягодами и за грибами. Надо пройти километра два по просеке и там будет болото. Просекой идти было легко — мешала только густая высокая трава, да старые пни и валежник. Шли мы осторожно, стараясь не шуметь, и все время озирались по сторонам. Солнце уже поднялось к зениту, стало жарко. Мы сняли куртки, а вскоре и рубашки. Без рубах стало совсем легко, но тут налетели тучи комарья, и пришлось снова надеть рубахи.
— Сделаем привал, — разморенно шепнул Петька. — Поедим немножко. Мы ведь не завтракали.
— Нет. Хлеб надо беречь. Путь долгий. Пока потерпи, — сказал Сережка.
Петька не стал настаивать. Увидев лесную лужу, он предложил:
— Давай хоть попьем. Во рту пересохло!
Сережка кинул взгляд на ржавую болотную воду и махнул рукой:
— Эту воду пить нельзя. Животы заболят. Потерпи, может, ручей попадется.
Петька вздохнул и понуро поплелся следом.
Лес кончился. Перед нами теперь раскинулось обширное болото с кочками, поросшими осокой и кукушкиным льном. Кое-где из мха торчали мелкие чахлые березки с подернутыми чернотой стволами да сосенки. Мы остановились: «Куда теперь идти?»
Подумав, Сережка предложил:
— Прямо нельзя, увязнем. Пройдем краем вдоль опушки леса. Может, увидим остатки самолета.
Идти вдоль опушки было трудно. Мы еле-еле продирались сквозь заросли можжевельника, шиповника, смородинника, тихо раздвигая их руками. Время от времени останавливались и осматривали болото. Обманчивый желто-зеленый ковер тянулся почти до самого горизонта. Среди кочек иногда проблескивала бурая, подернутая какой-то синевой, пузырящаяся вода. Обломков самолета нигде не было видно.
Пройдя около километра, мы снова вернулись к просеке и, слегка перекусив, пошли теперь в другую сторону от нее.
— На болоте обломков нет, — сказал Сережка. — Наверное, самолет упал в бор, за болотом. А туда нам не попасть, да и если бы попали — ничего не найти. Бор густой, высокий.
— Зря старались, — разочарованно вздохнул Петька и вытер рукавом рубахи блестящий потный лоб. Может, совсем не в том месте ищем!
— Все может быть, — Сережка глянул на солнце. — Оно уже висело над самыми верхушками деревьев. — Пора домой.
Мы повернули обратно, долго искали просеку, спрятанную за кустами. Наконец, найдя ее, обрадовались.
Просека вывела нас к дороге. Мы повеселели, прибавили шагу. Вдруг Сережка, шедший впереди, махнул нам рукой и метнулся за куст, что рос возле придорожной канавы. Мы — к нему, притаились, незаметно выглядывая из-за куста.
По дороге, мимо нас шли бойцы, усталые, потные, в сапогах, запачканных болотной жижей. На ремнях у них — винтовки, у пояса — фляжки. Один… два… три бойца, потом двое с автоматами наизготовку и… высокий человек в пилотском шлеме, в комбинезоне, разодранном на коленях и на боку. Руки у него связаны за спиной. Человек этот сильно прихрамывал, и, морщась от боли, смотрел себе под ноги. За ним — снова два бойца с автоматами и еще человек пятнадцать. Последний боец тащил на плече большой узел из какой-то желто-белой ткани, спутанной веревками.