Мы переглянулись и, выждав немного, вышли из-за кустов и направились домой.
— Видали? — обернулся Сережка, шедший впереди. — Фашиста ведут. А позади боец парашют его тащит…
— Это летчик? — спросил Петька.
— А то кто же!
Бойцы прочесали лес и выловили гитлеровца, встречи с которым мы так опасались.
На другой день у нас только и было разговоров, что о пленном фашистском летчике. Мы обо всем рассказали Василию. Тот, подумав, заметил:
— Видимо, он один и спасся. Остальным выброситься с парашютами не удалось. Иначе поймали бы и тех.
Понемногу все улеглось. Мы стали забывать о фашисте, потом наведались к вагону. На двери его опять висел замок. Шито-крыто нигде не было видно.
Мы вспомнили о девушках-фронтовичках и решили заняться новой посылкой.
Сережка с видом волшебника, открывающего заветную шкатулку с драгоценностями, отпер сундук, вынул из него картонную коробку, из коробки узелок, из узелка — жестяную банку из-под грузинского чая. Он вытряхнул из нее деньги, которые нам удалось накопить. Их мы собирали около месяца. Обошли всех ребят и девчонок нашего класса, объяснили им, что будем готовить новую посылку на фронт, и каждый дал нам денег, сколько мот. Василий со своей получки тоже внес десять рублей.
Пересчитав деньги, мы отправились в магазин покупать гитару. Отправились не одни, а с девчонками — Светой Лукиной и Надей Мацкевич. Девочки эти понимали толк в гитарах, потому, что сами немного играли. Они помогли нам выбрать самую лучшую.
Чтобы посылка была не очень громоздкой, с помощью Василия мы разобрали гитару — сняли струны, отвинтили ключом винт, которым крепится гриф, и завернули отдельно гриф и корпус гитары. Все это переложили в ящике мягкой стружкой.
Юрка принес большой лист бумаги и развернул его:
— Вот видите!
На бумаге акварельными красками он нарисовал большой дом с двумя крылечками и трубами, из которых валил клубами синий густой дым. К крыльцу шли четыре смешных маленьких человечка.
— Что это за человечки? — спросили мы.
— А это — Сережка, Петька, Колька и я, — ответил Граф, — то есть мы вчетвером.
— Ты бы лучше нарисовал танк или пушку, — посоветовал Петька.
— А з-зачем танк? З-зачем пушка? Там есть настоящие танки и пушки, а домов, наверное, нету.
— Ладно. Пусть будет дом, — Сережка аккуратно свернул лист и сунул его в ящик. Туда же мы вложили такое письмо:
«Уважаемые товарищи бойцы службы ВНОС! Посылаем Вам гитару, чтобы в свободное время вы играли на ней. Это — подарок от всех ребят нашего седьмого «В».
Позавчера у нас случилось происшествие. Рано утром на мост через реку налетел фашистский самолет и хотел разбомбить его. Но помешали зенитчики. Они сбили бомбардировщик. Самолет, правда, сбросил две бомбы, но в цель не попал.
Как это могло случиться, товарищи бойцы службы ВНОС, что самолет пробрался к нам в тыл? Может, у вас испортились приборы, и вы не обнаружили его? А, может, он шел на такой большой высоте, что трудно было заметить?
Если можете, товарищи бойцы, то объясните, почему фашистский летчик пробрался к нам в тыл…»
Глава четырнадцатаяПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЛЕТА
Война удалялась все дальше и дальше на Запад. Мимо станции Грачи по-прежнему торопливо шли по рельсам тяжелые составы, но дорога им с каждым днем предстояла все длиннее. И хорошо! Наши армии и дивизии устремились к границе, оставленной в сорок первом году.
Люди в поселке приободрились, повеселели. Веселее становился и Василий, слушая сводки по радио. Части Советской Армии освободили Харьков. Вечером, когда мы слушали сводку, диктор торжественно объявил: «К исходу дня 23 августа весь белгородско-харьковский плацдарм очищен от немецких захватчиков. Войска Воронежского и Степного фронтов вышли на линию Сумы, Зеньков…» Он назвал еще несколько городов, но я их не запомнил.
— Да-а-а! — Василий даже закурил от волнения папироску, хотя от курева воздерживался долгое время. — Теперь, брат, праздник на нашей улице! В шею гоним фашистов!
Каникулы у нас подходили к концу — скоро в школу. Последние дни августа не шли, а бежали. Матери стирали нам рубахи, покупали учебники и тетради. Мы сходили в парикмахерскую: за лето волосы отросли, по словам Сережкиной матери, как у дьячков. Постриглись и даже поодеколонились.
Наступил последний день августа. Было солнечно и безветренно. Отчетливо слышалось, как на станции лязгают буфера вагонов.
Мы, как всегда, собрались на крыльце. Солнце припекало по-летнему ласково. Крапива вытянулась вровень с крылечком, и по ней ползали прозрачные зеленые букашки. С забора, что отделял наш двор от соседнего, спрыгнул кот Леший. Он, как тигр, кинулся на соседского рыжего кота Тишку. Тот, удирая, отчаянно заверещал, и оба кота скрылись в подворотне.
— Ну и Леший! — Петька лениво сплюнул сквозь зубы. — Отъелся за дето на мышах да воробьях!
Мы уже почти забыли о Шито-крыто, о недавнем происшествии на берегу, но об этом нам напомнил Юрка.
— А шпион уехал, — сказал он.
— Какой шпион? Куда уехал?
— Н-ну, этот, Шито-крыто! И вагон теперь освободился.
— Откуда тебе известно?
— Я видел. Он погрузил свои вещи на тележку и покатил в поселок. Тетки говорят, что ему там дали комнату. И еще тетки сказали, что Шито-крыто у какой-то спекулянтки п-покупал водку. За это, говорят, ему попадет.
— Значит, никакой он не шпион, — сказал Сережка. — Мы ошиблись.
— Надо бы увидеть лейтенанта и спросить, почему Шито-крыто отпустили, — Петька с досадой пожал плечами.
— Как увидим — спросим.
Сережка, прищурившись, посмотрел вдаль:
— А пока пойдемте-ка на станцию. Потом будет некогда туда бегать.
— Пойдем! — согласились мы. — В последний раз перед школой.
Около одиннадцати часов дня к станции тихо подошел санитарный эшелон. В окошки вагонов выглядывали сестры в белых косынках и раненые с повязками. Когда поезд остановился, санитары с огромными пузатыми чайниками побежали за кипятком. Раненые пооткрывали окна, высунулись в них. Поселковые женщины тащили к поезду кто что мог — горячую вареную картошку, свежую морковь и репу, маринованные грибы, молоко. Все это они отдавали сестрам, для раненых.
Из одного вагона по лесенке осторожно спустился боец. На голове у него белела повязка, левая рука была забинтована до локтя и висела на лямке из бязи.
— Поезд скоро пойдет, а вам нельзя быстро передвигаться! — сказала ему сестра.
— Ничего. Постою, подышу воздухом, — раненый посмотрел на солнце, зажмурился. — Эх и денек!
Сестра наблюдала за ним. Мы — тоже. Вдруг Петька кинулся к раненому с криком:
— Степа-а!
Тут и мы узнали в раненом кавалериста Степу, что подарил нам темляк, и тоже подбежали к нему. Голова у него была обрита наголо.
Степа был, как видно, очень удивлен. Он напряженно и пристально разглядывал нас, шевелил бровями, вспоминая. Наконец улыбнулся широко, радостно.
— А… так это вы, ребята? Ну, здравствуйте!
— Вспомнили? Мы вас тоже узнали сразу, — сказали мы ему. — Вы поехали в госпиталь, да?
— В госпиталь, ребятки, на поправку. А потом — опять на фронт. Добивать фашистов…
Степа хотел еще что-то сказать, а мы хотели еще что-то спросить у него, но поезд дал гудок, сестра суетливо подхватила кавалериста под руку и потащила в вагон, говоря:
— Скорее… Ах, боже мой!
Степа довольно быстро поднялся на площадку тамбура и стал оттуда махать нам рукой. Мы тоже махали ему. Сережка кричал:
— Пишите нам! Станция Грачи, Привокзальная два! Ванееву! Привокзальная два, Ва-не-еву!
Степа улыбался и кивал в знак того, что запомнил адрес.
Поезд скрылся. Мы стояли, смотрели вдоль путей, но там уже ничего не было — ни поезда, ни сестер, ни Степы.
Зато у ларька, где обычно продавали квас, появился военный.
— Да это ж лейтенант! — шепнул Петька.
— Пойдем к нему и спросим про Шито-крыто! — предложил Сережка.
Лейтенант вернул продавщице пустую кружку и вытер губы платком. Увидев нас, он улыбнулся одними глазами и сказал:
— Привет рыболовам!
— Здравствуйте, товарищ лейтенант! Мы хотели у вас спросить.
— Мы хотели спросить, — перебивали мы один другого, — про Шито-крыто… то есть про моториста. Вы его тогда отпустили, да?
— Да.
— Значит, он не шпион? — разочарованно протянул Петька.
— Нет, — лейтенант опять улыбнулся. — Но вы, ребята, молодцы: проявили бдительность.
К перрону подходил пассажирский поезд, и мы побежали посмотреть, кто приехал. Народу на нашей станции сошло немного: старуха с мешком, двое бойцов в шинелях — один на костылях, другой с перевязанной рукой. Тот, что на костылях, все пытался закинуть за спину вещевой мешок, но терял равновесие и никак не мог надеть свою ношу. Мы подбежали:
— Давайте, товарищ боец, поможем!
Боец молча протянул мешок Петьке и, приладив костыль под мышкой, подставил руку. Петька надел на нее одну лямку, завел мешок за спину, потом надел лямку на другую руку. Боец поблагодарил и захромал к вокзалу. Видно, оба раненые выписались из госпиталя и ехали домой.
Паровоз дал гудок, вагоны вздрогнули и двинулись. И тут мы увидели еще одну пассажирку, стоявшую посреди перрона. Это была молодая девушка в военной форме — в гимнастерке и юбке защитного цвета, в сапогах и пилотке с маленькой звездочкой.
— Ребята! — обратилась она к нам. — Скажите, пожалуйста, как мне пройти в поселок Грачи, на улицу Привокзальную?
— На Привокзальную? Это недалеко! Идемте, мы покажем. Мы как раз там живем.
— Вот и хорошо! — девушка облегченно вздохнула, вскинула вещмешок за плечо, придерживая рукой за лямки.
— Проводите меня, пожалуйста.
Мы повели ее в поселок. Девушка была высокая, лицо у нее загорелое, чуть-чуть усталое, глаза большие, синие, а волосы светлые, пышные.
— А номер дома какой вам нужен? — спросил Сережка.