то не нашла звезду. И сейчас звезда где-нибудь лежит в траве. Андрейка тяжело вздыхает. Нянька виновато помалкивает, Катя облизывает клейкие Андрейкины ладошки. Конфет уже больше нет, остался только пустой пакет. Надо бы Катю взять с собой хоть раз на Пронькин лог — пусть бы посмотрела на «Тимошу», на дядю Костю, на дедушку Егора.
И Нянька и Рыжик тянутся к Андрейкиным рукам, но Андрейка поднялся на ноги и внушительно говорит:
— Всё. Больше нету. В юрту пойду.
Все трое сопровождают Андрейку до дверей юрты, но только Няньке разрешается войти внутрь.
Спать он лёг не раздеваясь: не хотелось расставаться с костюмом и ремнём. И очень удивился утром, увидев аккуратно сложенный на столике костюм.
Андрейка быстро оделся, провёл пальцами под ремнём, расправляя гимнастёрку — так делал дядя Костя, — посмотрел на себя в настольное круглое зеркало, потом выбежал без дэгыла из юрты, показался Рыжику, Няньке, Кате, посмотрел в степь, не едет ли дядя Костя — никого не было видно, — и вернулся в юрту.
— Сядь! — непривычно строго сказала бабка Долсон.
Андрейка послушно сел. Отец и мать молчали, с почтением посматривая на бабку.
— Я вчера в интернат заезжала, — сказала бабка, обращаясь к внуку, — посмотрела, как жить будешь. Понравилось. Твой отец тоже жил в интернате. Хорошо жил, учился хорошо. Ты тоже хорошо учись. Дружно живи со всеми, не дерись. Почему так драться любишь? Отец твой Арсен смирным был.
Андрейка не выдержал и прыснул: чего это он драться будет? Тоже выдумала бабка!
— Ты не смейся! — укоризненно сказала бабка. — В степи тебе не с кем драться, и то обижал Дулму.
— Так ей и надо! — огрызнулся Андрейка.
— Не спорь с бабушкой! — строго сказал отец.
— Со всеми дружно живи, тогда тебе хорошо будет и нам хорошо будет, — сказала бабка. И загадочно добавила: — Старые буряты говорят: «Человек с друзьями — как степь, широкий, а без друзей — как ладонь, узкий».
Андрейка украдкой взглянул на свою ладонь: она была, как всегда, широкая.
Потом бабка подвела Андрейку к двери юрты, поставила его плотно к деревянной стойке и сделала над головой ножом новую зарубку. Андрейка положил ладонь между старой и новой зарубкой: вот как он вырос с весны!
— Скоро с отца будешь! — довольно произнесла бабка, и у Андрейки от удовольствия покраснели уши: вырасти с отца — это было самым горячим его желанием.
— Пора ехать, — сказал отец, посмотрев на ручные часы.
Андрейка быстро надел дэгыл и вышел из юрты. Рыжик и бабкина лошадь были осёдланы. Рыжику сегодня повезло — он проводит Андрейку до самой школы, а вот Нянька и Катя остаются дома…
Андрейка положил руки на голову сначала Няньке, а потом Кате и каждой поочерёдно шепнул:
— Не деритесь, дружно живите…
Он хотел добавить что-то насчёт широкой степи и узкой ладони, но уже успел забыть, как это говорила бабка. Посмотрев на свою ладонь, он показал её Няньке и Кате и многозначительно закончил:
— Не деритесь. Приеду — беда бить буду!
— Давай, давай! — торопил отец. — С бабушкой и матерью прощайся, хватит тебе с Нянькой шептаться!
Андрейка послушно подошёл к бабке Долсон. Она погладила его щёки, уткнулась лицом в его волосы, подержала руками голову и легонько подтолкнула к матери.
Андрейка охватил мать руками и стоял так, не поднимая головы, пока не подошёл отец и не взял его на руки. Он подсадил Андрейку на Рыжика и сказал:
— Ехать пора.
Андрейка отвернулся от отца, опять взглянул в ту сторону, где был Пронькин лог, и тяжело вздохнул: дядя Костя так и не приехал. И дед Егор не приехал.
Мать, вытирая глаза, не оглядываясь, пошла к хо-тону, открыла ворота, и овцы сплошной массой, как серая вода, устремились в степь.
— Плакать любишь, — усмехаясь, сказал отец.
— Нянька! — позвала мать.
Нянька несколько секунд поколебалась, повернула голову к Андрейке, но он махнул рукой, и она, опустив хвост, пошла к отаре.
Отец легко вскочил на бабкину лошадь, и Андрейка вслед за ним тронул Рыжика. Мать угоняла овец в другую сторону; она низко опустила голову, и кисточка на её малахае жалобно вздрагивала.
— Ма-а-а-ма! — что есть силы крикнул Андрейка, мать оглянулась, прощально махнула рукой и тоже крикнула:
— Приезжай скорее! Дулму не обижай!
Нянька носилась вокруг отары, бабка Долсон и Катя смотрели вслед Андрейке. Рыжик перешёл на рысь. Давно уже он не ходил под своим маленьким хозяином…
Андрейка вспомнил, что едет в новом костюме, что скоро увидит Дулму, и у него сразу отлегло от сердца.
То там, то здесь высятся в степи огромные зароды свежескошенного сена. Сопки, что повыше, отливают желтизной, а в падях ещё зелёное многотравье и пестрота цветов. Тени от облаков плывут по степи. За Рыжиком тоже неотступно тянется тень: Андрейка взмахнёт рукой — и тень взмахнёт рукой.
Андрейка уже свыкся с мыслью, что сегодня он покидает степь, будет жить не в юрте, а в интернате и станет учеником. Этого хотели все: отец, мать, бабка Долсон, дядя Костя, дед Егор и даже Дулма. Да, если говорить по совести, и самому Андрейке хочется теперь в школу. Какая она, школа? Андрейка вспоминает, как он играл с Дулмой… Он лезет в карман дэгыла: рукавичка Дулмы на месте.
Интернат
В селе отец заехал в книжный магазин, купил букварь и цветные карандаши. Андрейка положил коробку цветных карандашей в карман рядом с рукавичкой Дулмы, а букварь в сумку — и так доехал до интерната.
Дом с зелёной крышей, с белыми резными наличниками и ставнями стоит на очень высоком месте. Его видно со всех сторон. Под окнами и во дворе шумят жёлтой листвой прямые тополя. Дом этот давным-давно принадлежал кулаку, а теперь здесь живут дети чабанов и табунщиков. Это и есть интернат. Здесь Арсен Нимаев и оставляет Андрейку.
Воспитательница показывает Андрейке кровать и тумбочку. Он кладёт на тумбочку букварь и смотрит в окно; по улице на Рыжике едет отец и ведёт в поводу бабкину лошадь. Рыжик идёт весело, пританцовывая тонкими ногами в белых «чулках». Он не уросит, не ржёт: Рыжик тоже считает, что Андрейка должен учиться…
Андрейка с любопытством осматривает большую комнату: только в одной этой комнате уместились бы две, а то и три Андрейкиных юрты. Здесь стоит много кроватей, и около каждой тумбочка и табуретка. Посредине большой стол со скамьями по бокам. На стене — два портрета. На одном — Ленин. Такой же портрет висит в Андрейкиной юрте. А на втором портрете — совсем знакомый человек. Но всё-таки кто это — с такими весёлыми глазами и щеками в мелких морщинках? И старенькая кепочка на голове… Да это дед Егор, честное слово! Только почему-то он в очках и бородка у него подстрижена клинышком…
Нынче весной приезжал из Москвы фотограф и сделал портрет отца для Всесоюзной выставки достижений народного хозяйства. Отец сидел на Воронке, а кругом были овцы.
Воронка и овец Андрейка узнал сразу, а отца не узнал: он был какой-то очень большой, выше сопки, а лицо маленькое, и вместо лисьего малахая на нём была шляпа, которую снял со своей головы фотограф и надел на отца.
Андрейка сразу сообразил, что деду Егору фотограф отдал свои очки и подстриг бороду, чтобы красивее был, а только об одном забыл — оставил деда Егора в старенькой фуражке.
— Чего смотришь так? — спросил высокий мальчик-бурят. — Это товарищ Калинин.
Андрейка хмыкнул.
— Знаю, — сказал он, хотя до сих пор не знал фамилии деда Егора.
Очень это хорошо, что Ленин и дед Егор — такие знакомые люди — смотрят со стены на Андрейку, улыбаются ему, как один всегда улыбался в юрте, а второй — на Пронькином логу. Они очень рады, что Андрейка приехал в интернат.
К Андрейке подходит худенький мальчик. У него курносое лицо и выгоревшие на солнце светлые волосы.
— Тебя как звать?
Андрейка охотно называет своё имя.
— А меня Афанасий.
Андрейка меряет его недоверчивым взглядом с ног до головы.
— Чего? — хмыкает он.
— Афанасий, — менее уверенно повторяет мальчик.
— Его зовут Афоня, — вмешивается высокий мальчик-бурят. — Он тоже будет учиться в первом классе. И его кровать стоит рядом с твоей. Соседи будете.
— А тебя как зовут? — по-бурятски спрашивает Андрейка.
— Меня зовут Тудуп, — по-русски отвечает мальчик. — Я учусь в седьмом классе.
Тогда Андрейка опять по-бурятски спрашивает, откуда приехал в интернат Афоня. И Тудуп по-русски отвечает, что Афоня приехал из Малой Большаковки — соседнего села, с которым Большая Большаковка объединилась в один колхоз.
Афоня смеётся. У него нет двух передних зубов.
— Ты по-русски плохо разговариваешь? — спрашивает он.
— Хорошо разговариваю, — отвечает Андрейка, улыбаясь, и Афоня видит, что у него тоже нет двух зубов.
— Он ещё робеет перед тобой, Афоня, — поясняет Тудуп.
Андрейка презрительно фыркнул.
— А у тебя конь есть? — вызывающе спрашивает он и делает шаг вперёд.
— Нет коня. А у тебя есть?
— Видел, я на Рыжике приехал? Это мой конь.
— А у меня коньки есть. «Снегурочки». — Афоня быстро подходит к тумбочке, достаёт оттуда пару коньков и протягивает Андрейке.
Тот бережно принимает коньки, гладит их пальцами. У него нет коньков, он первый раз держит их в руках.
Но Андрейка не хочет сдаваться:
— А у меня Нянька есть.
— Нянька? — весело смеётся Афоня. — А зачем тебе нянька?
Андрейка смотрит на Афоню с обидой, с недоумением.
— Беда умная собака! Нянька волка загрызла! — веско отвечает он.
Афоня явно посрамлён: он совсем не думал, что Нянька — собака.
— У меня нет собаки, — признаётся Афоня. — А хочешь, я тебе коньки дам покататься? — вдруг предлагает он.
Андрейка прижимает к себе коньки, но тут же протягивает их Афоне.
— Где кататься? — спрашивает он, пожимая плечами.
И опять в разговор вступает Тудуп:
— Речка через месяц замёрзнет — вот и покатаешься. Мы все на речке катаемся.
— Ладно, — соглашается Андрейка.