внутри у неё переливались хрипы и такое грозное урчание, что Андрейка тоже весь напружился, как будто приготовился к прыжку. И мать и бабушка Долсон молчали. Они вроде бы и не заметили, что пришли Андрейка и Катька. Вдруг Андрейка увидел, что белый сугроб зашевелился. Над ним поднялась голова птицы с красным клювом. Сомнений быть не могло: в загородке лежала живая птица и поводила из стороны в сторону своей гордой головой. Андрейка теперь рассмотрел и красное пятно на белом крыле. Он почувствовал, что на голове у него что-то зашевелилось. Андрейка поднял руку и пригладил волосы. Но они не слушались, стояли торчком. «Как у Няньки», — подумал Андрейка. Он погладил Няньку, но она ещё больше ощетинилась и даже не вильнула хвостом. Спина её напружилась и мелко вздрагивала. А Катька приветливо помахивала своим коротким хвостом и с любопытством рассматривала белое чудо. Откуда здесь взялась незнакомая птица? И почему на ней кровь?
Кто мог ответить на эти вопросы? Конечно, бабушка Долсон. Андрейка подошёл к ней и ткнулся головой в бабушкин дэгыл, словно боднул её, как это делала Катька, когда ей что-нибудь требовалось. Бабушка погладила Андрейкину голову и крепко прижала к себе. Волосы у Андрейки сразу легли и стали мягкими. Андрейка послушнее, чем Нянька. У него сейчас такие же волосы, как у Катьки, и такие же удивлённые чёрные глаза.
— Кто это? — шёпотом спросил Андрейка, словно мог спугнуть белую птицу.
— Лебедь. Это лебедь, сынок, — тоже шёпотом ответила бабушка.
— Почему он в кошаре? — допытывался Андрейка.
— Его на рассвете нашёл твой отец. Кто-то стрелял и ранил лебедя. Твой отец подобрал его в степи и принёс в кошару.
— Кто стрелял в лебедей? — громко спросил Андрейка, и волосы на его голове снова зашевелились.
— Кто стрелял, тот уехал на машине. Злой человек стрелял.
— Хромой старик Бадма стрелял! Я знаю! Мама, это хромой старик Бадма! — закричал Андрейка, и Нянька залаяла.
— Не знаю, Андрейка, не знаю, — сказала мама Сэсык и с опаской посмотрела на бабушку Долсон.
— Что ты, сынок! — ласково проговорила бабушка и снова постаралась пригладить колючие волосы внука; но волосы уже не послушались бабушкиной руки. — Бадма теперь стал ламой, он ушёл в дацан, в святой дом. Теперь хромой Бадма молится богам. Ему нельзя стрелять в лебедей.
— В прошлом году мы с Андрейкой видели, как Бадма убил двух лебедей, — осторожно, будто невзначай, сказала мама Сэсык.
— Да, видели!
— И машина городская была. К Бадме кто-то приезжал на машине из города, — сказала мама Сэсык.
— Перестань, Сэсык! — прикрикнула бабушка Долсон. — В прошлом году Бадма был худой человек. Он плохо пас отару, у него пропадали овцы. Бадма стрелял лебедей. Бадму прогнали из колхоза. Но Бадма всё понял потом. Он пошёл молиться богам. В дацан пошёл. Стал ламой. Я сама говорила с Бадмой. Теперь Бадма стал хороший.
— Старик Бадма худой человек! — закричал Андрейка что есть силы, а Нянька залаяла.
Но бабушка шлёпнула Андрейку по затылку и строго сказала:
— Если я говорю, должен слушать. Сэсык, скажи своему сыну: я мать его отца. Арсен слушает меня. Арсен верит своей матери. А сын моего сына не верит мне. Скажи ему, Сэсык: если он не будет меня слушать, я откочую от вас. Старую Долсон примут везде. — Бабушка Долсон, даже не взглянув на Андрейку, пошла из кошары.
Никогда ещё Андрейка не видел свою бабку такой сердитой. Он представил себе, как она и в самом деле навьючит свою юрту на верблюдицу Маю и откочуег к чужим людям… Ему стало так страшно, что он сразу забыл всю свою обиду.
— Не надо, Андрейка, не спорь с бабушкой. Нельзя спорить с бабушкой, а то она откочует от нас. — Мама Сэсык подошла к Андрейке и тронула его за рукав дэгыла.
— Не буду спорить, — сказал Андрейка, потому что он не хотел, чтобы бабушка Долсон откочёвывала. И всё же он никак не мог согласиться с тем, что хромой Бадма стал хорошим человеком.
Андрейка опустил голову и пошёл из кошары. Нянька задержалась немного у загородки, но потом побежала за хозяином. Катька же вырвалась вперёд Андрейки и, взбрыкивая ногами, оказалась около Рыжика. Андрейка посмотрел в степь и увидел бабушку Долсон. Она шла не к юртам, а совсем в другую сторону от них. Андрейка забеспокоился: куда это пошла бабушка? Он оглянулся и увидел в дверях кошары маму Сэсык. Она тоже из-под руки смотрела в степь.
— Куда бабушка идёт? — спросил Андрейка.
— К Мае пошла. Во-он Мая пасётся, — ответила мать, показывая рукой.
Андрейка из-под ладони увидел вдалеке неуклюжую верблюдицу. Она почти сливалась с жёлтой степью, но всё же были видны её горбы и выставленная вперёд птичья голова на изогнутой дугой шее.
Бабушка идёт к своей Мае и станет жаловаться ей на Андрейку. Раньше бабушка Долсон никогда не жаловалась Мае на Андрейку. Она говорила с верблюдицей обо всём, хвалила своего внука Андрейку. Ругала кладовщика колхоза, который не хотел хранить в амбаре зерно, заработанное Долсон на трудодни… В общем, бабушка Долсон находила, о чём поговорить с Маей. Верблюдица понимала её, в этом Андрейка не сомневался.
Мая любит бабушку больше всех на свете и верит ей. Поверит она и в то, что Андрейка провинился сегодня.
Потом бабушка пойдёт в юрту и станет жаловаться на Андрейку своим бронзовым богам…
Андрейка тяжело вздохнул. Нянька лизнула Андрейкину руку, словно прося его не вздыхать.
— Не вздыхай, сынок, — попросила и мама Сэсык, потому что она тоже знала, о чём думал сейчас Андрейка. — Вот что, Андрейка. Надо нам побеспокоиться о лебеде. Съезди в юрту, привези большую белую миску. Из неё лебедь будет пить воду.
— А чем кормить лебедя? — быстро спросил Андрейка.
— Не знаю, сынок. Я уж думала об этом. Хлеба ему накрошим в воду. Овса насыплем. Крупы насыплем. Может, и поест что.
— А лебедь останется у нас жить?
— Куда же ему деваться? Пусть живёт.
— Навсегда?
— Навсегда.
— А как мы его звать будем?
— Как? — улыбнулась мама Сэсык. — Не знаю как. Пусть будет Лебедь-Лебедин?
— Хорошо, — согласился Андрейка. — Я буду сам кормить Лебедя-Лебедина. Он будет мой.
— Ладно, — сказала мать. — Привези миску. Хотя вот что, Андрейка, — спохватилась мать. — Я сама поеду. Твоему Лебедю-Лебедину нужно и корма привезти. А ты побудь здесь.
Мама Сэсык быстро пошла к Рыжику.
Легко она вскочила в седло. Рыжик прощально заржал: он не понимал, почему Андрейка остаётся. Нянька не тронулась с места. Катька тоже вернулась к Андрейке. Втроём они опять зашли в кошару. Андрейка даже не взглянул в ту сторону, где за другой загородкой находились овцы. Как будто их здесь и не было. А ведь у этих овец вот-вот могли появиться ягнята!
Лебедь-Лебедин лежал на прежнем месте. Смотрел на Андрейку. Зато Андрейка почему-то боялся смотреть на лебедя, хотя здесь рядом были Нянька и Катя.
Лебедь-Лебедин пошевелился и вдруг вытянул своё большое крыло. Наклонил голову и посмотрел на крыло. Оно всё было в крови. Лебедь не смог подобрать крыло к себе, только совсем склонил к нему голову, притронулся клювом и закрыл глаза. Ему было так больно, что он не мог больше смотреть на Андрейку…
Пусть сердится бабушка Долсон, но Андрейка знает: это злой и жадный старик Бадма стрелял в лебедей!
Так говорил отец.
Все лебеди улетели, а этот упал в степи. Хорошо ещё, что его подобрал Андрейкин отец…
«Тебя никто здесь не обидит. Ты будешь мой друг. Как Нянька. Как Катька. Как Рыжик. Только пусть скорее заживёт твоё крыло! Теперь ты навсегда останешься со мной. Тебе будет очень хорошо. Ты никуда не улетишь, а будешь ходить за мной, как Катька и Нянька».
Дядя Куку
К полудню приехал ветеринар Кукушко. Оказывается, отец съездил ещё утром на ферму и звонил оттуда по телефону в село. Он просил ветеринара приехать и полечить Лебедя-Лебедина.
У колхозного ветеринара было трудное имя: Альберт Изосимович. Андрейка не мог этого не только запомнить, но и выговорить. Поэтому звал его просто дядей Куку. Ветеринар не возражал. Повелось это издавна, с тех пор, когда Андрейка был ещё маленький. Ветеринар открывал дверь в юрту и вместо приветствия выкрикивал:
— Ку-ку!
Говорят, в лесах есть такая птица — кукушка. Андрейка никогда не видел такой птички и не слышал, как она кукует. Ветеринар был весёлый маленький человек. Он лечил в колхозе овец, коров, лошадей. Не часто, но раз в месяц он приезжал и в юрту Нимаевых. Однажды Нянька подавилась костью от рыбы. Она лежала на земле и задыхалась. Тогда приехал дядя Куку и вытащил у Няньки из горла кость. В другой раз дядя Куку вылечил Катьку: она выпила у мамы Сэсык разведённую краску и чуть не отравилась. Маленький ветеринар лечил и Андрейку. Вообще-то Андрейка никогда не болел. Но был случай, что у Андрейки разболелся живот и он начал очень часто бегать из юрты. И тут оказался дядя Куку. Он дал Андрейке крепко сваренного из какой-то травы чая, положил ему на живот горячую резиновую подушку, и наутро Андрейка выздоровел.
В общем, дядя Куку был необыкновенный человек. Его понимали не только Рыжик, Нянька, Катька, но и все овцы, которые вообще никого не понимают. Однажды ветеринар пощупал у больной овцы живот и спросил:
— Ну, голубушка, почему это ты вдруг заскучала?
Овца ответила:
«Бе-бе-бе!..»
Андрейка ничего не понял. А дядя Куку весело приговаривал:
— Да что ты меня обманываешь, голубушка! И вовсе ты не больная.
«Бе-бе-бе!..» — повторяла овца.
— Нет, не согласен, милочка. Никаких лекарств ты не получишь.
«Бе-бе-бе!..» — настаивала овца.
— Ну, знаешь ли! — уже сердился ветеринар. — Мне лучше знать.
«Бе-бе-бе!..» — закричала ещё громче овца.
— Вот это другое дело. Так бы сразу и сказала. А то стала выдумывать. К вечеру принесёшь двух ягнят. Давай-ка, Андрейка, загони её в кошару.
Андрейка и Нянька выполнили приказ. Но самое интересное было в том, что дядя Куку не обманул овцу: к вечеру у неё действительно появились два ягнёнка.