— Все смотрите на него. Это нойон. Один из чёрных братьев с Высокой сопки. Он хотел обмануть нас, но солнце не обманешь. Возьмите у него посудину с кусочком солнца и прогоните его.
Так и сделали.
Обманщик нойон обрадовался, что Алтан-Шагай-мэргэн забыл о сердце. Ведь нойон тоже открывал своё сердце перед солнцем.
Нойон ушёл от бурят и до сих пор ходит один и никуда не может прийти. Он думает, что у него в сердце и в глазах солнце. Но люди-то теперь видят, что вместо глаз у нойона чёрные угли, а вместо сердца — чёрный холодный камень.
Алтан-Шагай-мэргэн со своими товарищами поспешил вернуться в Тёмный край.
И было там потом всё, как обещал человек с синими глазами и светлым лицом.
Собрал Алтан-Шагай-мэргэн все кусочки солнца в большую глиняную посуду. Стал большой шар. Увёз на верблюде этот шар в самый конец Тёмного царства, толкнул шар в небо, и все буряты впервые увидели светлый день.
Запели птицы. Растаяли снега. Потекли голубые реки. Расцвели цветы. Зазеленели луга. Деревья распустили листочки. А на Высокой сопке, где жили нойоны— чёрные братья, высохла вся трава и не стало воды. Захотели нойоны спуститься в долины и пади, но буряты их не пустили.
Алтан-Шагай-мэргэн с тех пор сторожит солнце, когда оно спит. Да и нельзя не сторожить. Буряты знают, как плохо было жить без солнца в Тёмном краю.
Немало ещё злых людей бродит вокруг. Тот же обманщик нойон. Те же чёрные братья с Высокой сопки. Ох, как мешает им солнце! Но поделать они ничего не могут.
Теперь уже навсегда за ночью наступает день. И ни разу Алтан-Шагай-мэргэн не дал солнцу проспать.
Навсегда перестали буряты звать свой край Тёмным. Теперь здесь Солнечный край…
Андрейка слышал эту сказку много раз и всегда удивлялся: зачем и от кого сторожить солнце?
Но тут вдруг Андрейка вспомнил о хромом Бадме и призадумался. Нет, всё-таки ещё надо сторожить солнце, пока в степи ходит хромой Бадма.
И надо следить, чтобы солнце не проспало.
Ах, если бы Андрейка всё-таки мог доехать до солнца! Он дал бы Алтан-Шагай-мэргэну отдохнуть. Андрейка и Нянька постерегли бы солнце.
А уж с Нянькой не проспишь.
Дулма осиротела
Пока Андрейка слушал сказку бабушки Долсон, в степи началось наводнение. И юрты и кошара стояли на высоком месте, а в низинах шумела вода. Её мутные потоки соединялись в ручьи и целые реки. Хотя дождь прекратился, но казалось, что вся его сила скопилась по падям и распадкам, а теперь вот обрушилась на степь.
Бабушка Долсон вышла из юрты, осмотрелась кругом слезящимися глазами и сказала:
— Беда плохо. Однако, кто в низинах стоит с отарами, шибко худо.
И, не сказав больше ни слова, пошла в свою юрту, упала на колени и стала молиться богам.
К вечеру Андрейка услышал лай Няньки, а потом топот копыт. Он приложил ухо к земле и замер: приглушённо и дробно отдавались удары. Конечно, это скакал конь.
Через некоторое время показался всадник. Но, кажется, он был на лошади не один. Андрейка узнал Воронка, а на Воронке сидел отец, кого-то крепко прижимая к себе одной рукой.
Долго Андрейке гадать не пришлось: впереди отца сидела Дулма. Андрейка хмыкнул от удовольствия: всё-таки сама к нему приехала Дулма.
Но, когда Воронко остановился около юрт, Андрейка замер от удивления. С губ Воронка хлопьями падала розовая пена. Видно, отец гнал его, не жалея, и разодрал в кровь поводьями губы. Арсен Нимаев был неузнаваем. Даже на его смуглом лице, выдубленном ветрами, проступила такая бледность, что он был похож на тяжелобольного.
Арсен Нимаев молча кивнул, осторожно передал бабушке на руки Дулму.
— Мать, — сказал он, — положи Дулму под овчинное одеяло, разотри ей спиртом ноги, спину и грудь. Совсем застыла она. Жар у неё большой.
— Беда, беда! — завздыхала бабушка Долсон. — Мокрая вся девка!
— Э, что там! — Арсен Нимаев махнул рукой. — Еле добрались: кругом вода. Воронко вон молодец, а то бы пропали.
У Дулмы глаза были закрыты чуть вздрагивающими веками, и в уголках застыли слезинки.
Андрейка сразу посерьёзнел и не отрывал взгляда от Дулмы.
Арсен Нимаев снял с Воронка седло и укрыл его спину тёплой кошмой. Отдав повод Андрейке, отец велел привязать Воронка к изгороди.
— Пускай выстоится. Покарауль его, Андрейка.
Арсен низко опустил голову и молча стоял, расставив широко ноги, пока удалялась бабушка.
— Беда, беда, — сказал он таким же тоном как и бабушка Долсон. — Не говори пока бабушке, Андрейка, не говори… — Арсен Нимаев так сжал челюсти, что его и без того бледные щёки совсем побелели. — Вода беды наделала… Почти всю отару Бутид Балбаровой унесла… Юрту унесла… Бутид вытащила Дулму на сопку… Овец спасала… Штук сто выгнала и вынесла из воды… Эх! — простонал Арсен. — Носила, носила, пока сама не упала. Залило её водой. Пропала Бутид Балбарова… Дулма сиротой осталась. — Арсен отвернулся и помолчал. — Одна Дулма осталась. Никого нет. Брат у Бутид есть. Худой человек. Хромой Бадма Балбаров. Из колхоза выгнали, ламой в дацан ушёл. Сам знаешь, много рассказывал тебе о нём.
Глаза Арсена Нимаева сузились, под бледной кожей заходили желваки. Он сжал кулак и погрозил им куда-то в сторону.
— Не отдам девчонку хромому Бадме! Драться буду, не отдам! Мама сказала: дочкой нам будет. Не отдам!
Когда расцветают жарки
Дулма не вставала с кровати. Лечить её приезжал дядя Куку и даже сам Дядьсаш, заведующий сельской больницей. Бабушка Долсон почти не отходила от Дулмы. Отлучалась только, чтобы помолиться своим богам.
Над степью как будто и не было непогоды. Снова засверкало солнце. Вся вода ушла, оставив после себя размытые песчаные следы и провалы. Зелень буйно ожила, а в небе заливались жаворонки.
Трудно сказать, что думал Андрейка глядя на Дулму. Но он понимал, что всё теперь изменилось.
Ему никогда теперь не захочется дразнить Дулму. Он не станет её обижать, как раньше. И вообще, скорее бы она встала на ноги и больше не болела!
Дулма очень похудела, и голос у неё стал такой тонкий, как у самой маленькой кургашки. Она почти ничего не говорила, только очень часто повторяла:
— Пи-ить!
Бабушка Долсон уговаривала её поесть, но Дулма только мотала головой.
И тогда Андрейка, который не любил манную кашу, сел рядом с Дулмой и, к удивлению бабушки Долсон, съел несколько больших ложек каши.
— Вкусно! — сказал он, причмокивая языком. — Дулма, хочешь каши? Вкусная каша. — Андрейка протянул ложку к губам Дулмы.
И та, не смея отказаться, стала есть.
Лекарства она тоже приняла из Андрейкиных рук без всяких возражений. Бабушка Долсон ласково и понимающе качала головой, глядя на них.
— Ничего, скоро здоровой будешь, — приговаривала она.
Нянька всё время не уходила из юрты, как будто понимала, что теперь главное — это быть здесь, около больной Дулмы.
Андрейка всё чаще и чаще стал вспоминать одну сказку бабушки Долсон.
Это была сказка о том, как в далёкие-далёкие времена бедный и больной бурятский мальчик отдал незнакомому умирающему старику последний кусок мяса и глоток воды. Старик этот в благодарность открыл ему тайну жарка.
Цветёт в Сибири удивительный цветок, и за то, что он похож на раскалённый уголёк, его назвали жарком.
Иногда в степи можно встретить целые поляны, усеянные жарками. Когда дует лёгкий ветер, так и кажется, что поляна охвачена язычками пламени.
Старик сказал, что если мальчик подкараулит, как расцветает жарок, то должен сорвать этот цветок, заварить его с чаем и выпить. Тогда мальчик станет самым здоровым и сильным в степи.
И мальчик долго приучал себя вставать рано. Долго караулил, пока не увидел, как распускается жарок.
Тогда он сорвал его, бросил в кипящий чай и выпил.
С тех пор мальчик вырос, стал таким здоровым и сильным, что народ назвал его Алтан-Шагай-мэргэном…
И вот Андрейка всё думал и думал о чудесном жарке.
Вдвоём с Нянькой он долго ходил по степи и что-то высматривал в траве, а Нянька, не понимая, принюхивалась.
Однажды утром Андрейка поднялся так рано, что это и нельзя было назвать утром: солнце ещё и не думало показываться из-за Верблюжьей сопки. Он тихонько оделся, пошёл вместе с Нянькой и лёг в траву в том месте, которое выглядел ещё вчера.
В степи было очень тихо. Только где-то неподалёку звенел боталом Рыжик да рядом, словно после бега, часто дышала Нянька. Звёзды с удивлением смотрели на мальчика: им было непонятно, зачем он сюда пришёл.
Нянька тоже ничего не понимала, но, привыкнув слушаться во всём своего маленького хозяина, смотрела на него преданными глазами и в нетерпении скулила.
— Нно-а! Тихо! — приказал мальчик.
На тонких стеблях покачивались круглые тёмные шарики. Андрейка дотронулся до одного из них пальцем: шарик был мокрый от росы.
Хорошо! Андрейка вот так будет лежать и смотреть на этот шарик, пока из шарика не получится настоящий жарок. Он будет лежать сколько угодно и смотреть. Лишь бы увидеть, как расцветают жарки…
У Андрейки стали слипаться глаза, он клюнул носом раз, другой и опустил голову на руки… Под боком уже похрапывала Нянька. От неё шло тепло, как от печки… Проснулся Андрейка, когда солнце уже светило вовсю. К его радости, зелёные шарики качались на своих стеблях и не думали распускаться.
На следующее утро он опять пришёл на это же место, но дал себе твёрдое слово.
И он не заснул. Это было очень трудно — вот так лежать и смотреть на круглые шарики. Постепенно всё стало светлеть, и из тёмных шарики сделались зелёными. Свет проникал в траву и будил там кузнечиков. Они посвистывали, попискивали и прыгали перед самым Нянькиным носом. Нянька то и дело разевала пасть и щёлкала зубами.
Степь уже не была тихой. На сотни голосов разливались птицы и пичуги, звенели степные пчёлы и осы, из кошары доносились то жалобные, то развесёлые голоса кургашек, переливчатые и дрожащие голоса овец.