Отец наказал Вере Андреевне пить из источника воду. Андрейка тоже пристрастился к этой воде.
Иногда Вера Андреевна приходила к озерцу и купалась в нём. Лебедь-Лебедин насторожённо жался в стороне, но потом так привык, что подплывал к Вере Андреевне и брал у неё из рук мокрый хлеб.
Но особенно сдружился лебедь с Андрейкой.
Каждое утро чуть свет он кричал и требовал, чтобы Андрейка принёс ему еды.
Андрейка садился около воды на корточки, протягивал своему другу в миске кашу или, уже совсем осмелев, давал ему из рук хлеба, а лебедь быстро выхватывал его.
Только Няньке никак не удавалось подружиться с Лебедем-Лебедином.
Она часами просиживала у озерца, если её не останавливал Андрейка, бегала по берегу, гоняя птицу, но ни разу не решилась войти в воду. Нянька боялась воды больше всего. Вера Андреевна, желая утихомирить Няньку, брала в руку ковш с водой, и этого было вполне достаточно, чтобы Нянька тут же покорно улеглась на земле, вытянув вперёд свою острую лисью морду.
Спать ложились очень рано, вместе с солнцем. Зато и поднимались тоже вместе с солнцем.
Нянька спала около шалаша и не пугала лебедя. Иногда он круглым белым комом, запрятав под крыло голову, застывал посредине озерца. Иногда, прихрамывая, выходил на берег, и ни разу Нянька не потревожила его ночью.
Чтобы приучить лебедя к Няньке, Андрейка по утрам давал ей в зубы хлеб и, показывая в сторону озерца, говорил:
— Неси Лебедю-Лебедину. Неси!
Нянька послушно несла и останавливалась на берегу с торчащим куском хлеба в зубах. Но лебедь не подплывал.
— Положи хлеб, Нянька. Положи! — приказывал Андрейка.
Нянька выполняла.
— Иди ко мне. Нянька!
Нянька шла.
Тогда лебедь подплывал и хватал клювом хлеб.
По вечерам в шалаше, сквозь который кое-где просвечивали звёзды, Вера Андреевна рассказывала о прочитанных книгах. Андрейке особенно нравилось слушать о Тимуре и его команде. Эту книжку Вера Андреевна рассказывала десять вечеров. Каждый раз она говорила:
— Ну вот, на сегодня хватит. Завтра узнаешь, что будет дальше.
Этого «завтра» Андрейка ждал с нетерпением, и, когда Вера Андреевна спрашивала: «Так на чём мы вчера остановились?», Андрейка тут же отвечал.
Рассказ продолжался.
Потом, когда кончилась эта книжка, Вера Андреевна стала рассказывать о мальчике, которого звали сыном полка.
Арсен Нимаев, как и обещал, приезжал часто, привозил продукты и неизменно спрашивал:
— Ну как, Андрейка, не скучаешь?
Андрейка в ответ только отрицательно мотал головой и смеялся. Когда ему было скучать? Весь день он был занят то с лебедем, то с Нянькой, то ходил собирать сухие ветки для костра, то чистил картошку, то мыл с песком после обеда посуду.
Андрейка садился около воды на корточки и давал лебедю из рук хлеба.
А вечером он переносился в другой мир; вечером он сам уже был сыном полка, и с ним происходили чудесные приключения, от которых не только не заскучаешь, но и не захочешь спать.
В один из своих приездов отец предложил Вере Андреевне и Андрейке съездить с ним на Чёрное озеро. Они, конечно, с радостью согласились. Няньку оставили сторожить шалаш и Лебедя-Лебедина.
Андрейка сел с отцом на Воронка, а Вера Андреевна на телеге правила Сивым.
В полдень в степи стоял зной, и, только когда отец пускал Воронка вскачь, Андрейке было не так жарко.
Вера Андреевна отставала далеко, потому что Сивый шёл только шагом.
Вот так они и ехали к Чёрному озеру: отец с Андрейкой то мчались вперёд, то возвращались к Вере Андреевне.
До озера они доехали только к вечеру.
Хоронор — чёрное озеро
Ещё с сопки Андрейка увидел озеро. Оно лежало в низине, и вода в нём была не чёрная, а красная.
Солнце, большое и тоже красное, застыло в эту минуту на краю неба и словно смотрелось в Хоронор.
С трёх сторон к озеру с рёвом, гиком, свистом, блеянием, ржанием лошадей катились сверкающие на солнце облака пыли. Это было так неожиданно и красиво, что Вера Андреевна восторженно вскрикнула.
К озеру на водопой мчался табун лошадей и две отары овец. Табунщики и чабаны, непонятно почему, неслись наперегонки, свистели в воздухе бичами, выкрикивали что-то озорно и весело.
Андрейка и отец переглянулись. Отец, пришпорив Воронка и играя длинным бичом, прижал к себе сына и помчался к озеру.
А там уже творилось невообразимое.
Лошади бросались в воду, стояли тесно друг к другу, задние теснили передних, задирая головы, вставали на дыбы. Табунщики пытались их унять, но бесполезно.
Отары овец, вытянувшись сплошными косяками, как будто это были два тёмных ручья, в которых то и дело сверкали и переливались красные на солнце огоньки глаз, тоже приближались к озеру. Чабаны хотели их повернуть чуть в сторону от табуна, но это им не удавалось. Овцы горланили на все голоса, стараясь, наверное, перекричать лошадей. Табунщики и чабаны выходили из себя, их лошади и собаки помогали изо всех сил своим хозяевам, но в этой толчее трудно было навести порядок.
Отец направил Воронка к ближней отаре. И как же удивился Андрейка, когда увидел сначала свою маму, потом бабушку Долсон и Дулму! Это, оказывается, была Андрейкина отара.
Отец со всего маха врезался в отару и стал теснить её в сторону. Глупые овцы не видели, что там свободный берег. Отец так щёлкал бичом, так гикал, кричал, Дулма, и мама, и бабушка, и Андрейка так помогали ему, что овцы, будто перед ними встала стена, повернули от табуна и стали спускаться к берегу. Они тоже забредали в воду, тоже теснили друг друга, запрокидывали кверху головы, словно смотрели и не могли насмотреться на солнце. Пыль постепенно оседала, играя всеми цветами, как радуга.
Табунщики и чабаны собрались вместе и, посмеиваясь, смотрели, как лошади и овцы, дорвавшись до воды, пили и не могли напиться.
Мама Сэсык забрала к себе в седло Андрейку и шептала ему на ухо что-то ласковое. Она, может, и не шептала, а кричала, но ничего не было слышно. Только от её губ щекотно шее и уху. Андрейка смеялся, ёжился, но ему было очень хорошо.
Отец, наверное, нарочно не сказал, что мама Сэсык и бабушка Долсон пригонят сюда на водопой отару. Мама передала Андрейку в седло к бабушке Долсон, и та, сняв с головы Андрейки малахай, уткнулась ему лицом в волосы. Что могла говорить бабушка Долсон? Что шептали её губы? Наверное, вот что: «Ах ты, Андрейка, мой внучек. Совсем забыл ты свою бабушку. Голова твоя пахнет свежим сеном и солнцем. Ночью ты спишь на траве, а днём всё прикрываешь голову малахаем. Очень я по тебе соскучилась, Андрейка. Если бы не Дулма, давно бы прискакала к тебе на Кислый ключ. Ну да ладно, отец говорит, славно помогаешь Вере Андреевне, и лебедь поправляться на озере стал».
Андрейка посмотрел на Дулму, она почему-то улыбалась. Дулма уже ездит верхом, значит, поправилась.
— Сайн байна, Дулма-а! — прокричал Андрейка, но даже сам не услышал своего голоса.
Дулма ещё пуще заулыбалась: она поняла Андрейку, и губы её произнесли: «Сайн байна, Андрейка».
Мама Сэсык снова забрала к себе Андрейку.
— Как живёшь, сынок? — прокричала она.
— Хорошо! Вера Андреевна книжки мне рассказывает.
К отцу подъехал широкоплечий молодой табунщик с красным от солнца и загара лицом. Он о чём-то спросил отца и, быстро повернув лошадь, помчался навстречу Вере Андреевне.
— Это Дондок, жених Веры Андреевны, — громко, чтобы он услышал, прокричала Андрейке мама Сэсык.
Андрейка вскинул к ней удивлённое лицо, но ничего не сказал.
У Веры Андреевны, оказывается, есть жених Дондок, а Андрейка об этом ничего не знал. Когда есть жених, то бывает свадьба.
Будет ли свадьба у Веры Андреевны? Но не успел Андрейка ответить себе на этот вопрос, как ему показалось, что на земле блеснула красным светом звезда. Как это могло быть? Андрейка соскользнул с лошади, нагнулся и поднял какой-то блестящий камень. От неожиданности он лёг на землю и стал рассматривать камень. Он поворачивал его то так, то эдак, и камень горел в его руке, но был холодным. Подошла чья-то чабанская собака и понюхала камень.
Утром следующего дня Вера Андреевна посмотрела на камень и сказала, что Андрейка нашёл кристалл кварца. Андрейка не знал, что это такое, но камень ему нравился. Он положил его сначала в карман, но это место показалось ему ненадёжным, и он засунул камень за пазуху.
Ни днём ни ночью Андрейка не расставался со своим чудесным камнем. Может, это и была звезда, которая однажды на глазах у Андрейки упала с неба, а он её так тогда и не нашёл?
Рыжик — рабочая лошадь
Пришла в степь пора сенокоса.
На этот раз Андрейкин отец опять увёл в бригаду Воронка, а Рыжика оставил дома.
Воронка в паре с толстой кобылой Андрейка увидел через несколько дней запряжёнными в сенокосилку.
И кто бы, вы думали, красовался на сиденье сенокосилки и правил лошадьми?
Тудуп. Ученик восьмого класса.
Скошенная трава ложилась ровными рядками и сохла на солнце. Пахло свежесолёными огурцами, мёдом, может быть, парным молоком, зацветающей саранкой и ещё чем-то, чего Андрейка даже и не знал. Да и не об этом он сейчас думал.
Тудуп уже работает на сенокосилке, а Андрейка сидит верхом на своём Рыжике и смотрит. Когда он сможет вот так же работать?
Тудуп останавливает свою пару напротив Андрейки и жалуется:
— Ленивая кобыла попалась мне. Замучился с ней. Так и норовит отстать в упряжке. Сенокосилку-то Воронко на себе тянет. Хороший конь Воронко. Это ведь ваш конь?
— Наш, — отвечает Андрейка. — А мой Рыжик лучше Воронка.
— Ну уж и лучше! Под тобой-то он лучше, а в сенокосилке пусть бы походил…
— И в сенокосилке лучше.
— А ты откуда знаешь? Пробовал, что ли?
— Рыжик везде лучше, — упрямо твердит Андрейка.
— Может, и так, — соглашается Тудуп и понукает пару.
Опять застрекотала сенокосилка, и послушная трава падает и тянется за ней рядком…