— Если ты скажешь, отдаст. Ты мать ему, Долсон Доржиевна.
Бабушка Долсон ничего не ответила и медленно вышла из юрты.
Бадма не собирался уезжать.
Бабушка смиренно готовила ему еду и угощала с утра до вечера. А вечером она позвала своего сына в кошару и о чём-то долго разговаривала с ним.
Ночью Нянька лаяла и рвалась в юрту бабушки Долсон, где спал Бадма.
Утром в мисочках около богов ничего не осталось. Боги опять всё съели.
Бабушка грустно посмотрела на мисочки: боги хотят, чтобы маленькую Дулму взял к себе ламбагай Бадма. А если боги хотят этого, то что может поделать старая Долсон…
— Убери собаку, Долсон Доржиевна, — приказал хромой Бадма, — собака спать не даёт. Лает всю ночь.
— Возьми, сынок. Няньку, — попросила Андрейку бабушка. — Худо, когда собака на ламу лает. Беда худо.
Отец был мрачен и ни с кем не разговаривал. Но мама Сэсык выведала, о чём это разговаривала с ним в кошаре бабушка Долсон.
И тогда от Веры Андреевны Андрейка всё узнал. Хромой Бадма хочет увезти от них Дулму. И Андрейка больше никогда её не увидит.
Вот какое горе пришло к нашему Андрейке! И помочь не может никто: ни мать, ни отец, ни бабушка Долсон и ни её боги. Боги хотят, чтобы хромой Бадма взял себе Дулму. Так говорит бабушка Долсон, и слёзы стоят в её глазах.
Андрейка стал придумывать свой план спасения Дулмы. Надо спрятать её в степи. Спрятать и не показывать хромому Бадме, пока не уберётся он из юрты.
Как большую тайну, открыл Андрейка этот план Дулме. Она была во всём согласна со своим братом Андрейкой.
Так бы оно и случилось, но, когда они всё рассказали Вере Андреевне, та очень рассердилась. Она сказала, что есть сельский Совет, что на свете существует Советская власть, и она не даст в обиду девочку.
Андрейка вспомнил, где находится сельсовет (это недалеко от интерната, и там висит вывеска), и задумался.
Если бы сейчас был здесь Рыжик, а не толстая кобыла, Андрейка ускакал бы в село. Но Рыжик ходит в сенокосилке.
Тудуп! Ты уже большой, ты ученик восьмого класса!! Дай Андрейке Рыжика: пускай он съездит к Советской власти. Запряги в сенокосилку свою толстую, ленивую кобылу, а к вечеру Рыжик вернётся к тебе.
Вера Андреевна и Нянька остаются караулить Дулму, чтобы её не украл хромой Бадма, а наш Андрейка мчится в село.
И вот знакомая вывеска на доме. Андрейка поднимается на крыльцо и входит в просторную комнату. Там висит на стене бархатное знамя с золотыми буквами.
А за столом сидит Советская власть.
На голове у неё много рыжих волос, словно охапка жарков. Такой себе и представлял тебя Андрейка.
Следом за Андрейкой приоткрылась дверь, и чей-то знакомый пискливый голос сказал:
— Мама, я тебе молока и шаньги принесла.
Андрейка обернулся и увидел рыжую Фиску-Анфиску, которая была санитаркой в классе и привязывалась всегда к Андрейке, что у него грязная шея и в ушах тоже грязь.
Председательница Советской власти встала из-за стола и пошла к двери.
— Спасибо, дочка. А я-то проголодалась! Хозяюшка ты моя золотая!
Андрейка удивился бы меньше, если бы взмахнул сейчас руками и полетел. Во сне это с ним бывало. А вот узнать, что вредная ябеда Фиска-Анфиска дочь председательницы Советской власти — это да!
— Андрейка! — вдруг закричала Фиска-Анфиска. — Ты чего тут делаешь? Мама, это же наш Андрейка Нимаев! Он ногу себе сломал, когда на коньках катался. Он за кургашками ухаживает.
Андрейка хмыкнул.
— Ну, чего ты застеснялся! — ласково проговорила председательница Советской власти. — Моя Фиса много мне рассказывала о тебе. Очень ей нравится, что ты отцу с матерью помогаешь. Она тоже у меня помощница во всём.
Мог ли Андрейка думать, что Фиска-Анфиска что-то там рассказывает о нём Советской власти: не о грязной шее и не об ушах, а о том, что он кормит курташек! И откуда она всё это узнала?
— Что ты ко мне пришёл, милый? — спросила председательница.
Дорогая Советская власть, защити Андрейкину сестрёнку Дулму от злого, жадного Бадмы! Скажи бабушке Долсон, чтобы она не верила хромому Бадме!
Помоги же Андрейке! Он тебе всё расскажет.
Едят ли всё-таки боги?
Бабушка Долсон не хотела отдать Дулму хромому Бадме.
Во всяком случае, она и слова не сказала, когда Вера Андреевна разговаривала с ламой. А разговаривала Вера Андреевна очень строго, как умела только она. Хромой Бадма выслушал учительницу спокойно и угрожающе ответил:
— Сам поеду. В сельсовет жаловаться буду. Я законы знаю. Моя девка! Всё равно приеду, заберу Дулму.
— Так ли уж нужна вам Дулма? Я думаю, что вы больше заботитесь о добре, которое заработала в колхозе Бутид Балбарова.
— Зачем так говорить? Бутид сестра мне родная была. Не чужим людям — брату добро должны отдавать.
Вера Андреевна сказала тихо, чтобы не слышала бабушка Долсон, и довольно внятно, чтобы услышал хромой Бадма:
— Уезжали бы вы отсюда подобру-поздорову. Нечего вам здесь делать.
Бадма усмехнулся и глянул в упор своими толстыми веками на бабушку Долсон.
— Гонят из твоей юрты ламу, почтенная Долсон Доржиевна.
Бабушка поклонилась и сказала:
— Совсем глухая стала.
Хромой Бадма громко закричал:
— В сельсовет поеду! На сына твоего жаловаться буду!
Бабушка Долсон горестно развела руками:
— Совсем глухая стала, ламбагай!
Хромой Бадма молча пошёл к юрте, вынес оттуда седло и заковылял к своей лошади, которая паслась неподалёку.
Бабушка Долсон пошла в юрту, погладила Дулму и Няньку и сказала Дулме всего два слова:
— Сиди тут.
Она вышла проводить хромого Бадму. Покорно стояла она, сцепив на животе пальцы рук и непрерывно кланяясь ламе.
— Приеду ещё, — хмуро проронил старик.
— Ждать буду, ламбагай.
Бадма усмехнулся: услышала его Долсон всё-таки. Хромой Бадма тронул лошадь, и она с места пошла рысью.
А в это время как раз возвращался на Рыжике Андрейка.
Бадма придержал коня, смерил мальчика своими невидящими глазами, и тут Андрейка увидел за толстыми веками ламы чёрные угли.
На ночь Андрейка снова попросился спать в юрту к бабушке Долсон. Он должен увидеть, как едят боги.
Андрейка знал уже, что большие боги, которые стоят в дацане, едят всё. Люди кладут на медные тарелки бумажные, серебряные деньги. Боги съедают их. Они едят живых баранов и шерсть, бидоны с мёдом и сметаной, куски новой мануфактуры. Они едят всё, что приносят им в дар люди.
Но куда помещается еда у маленьких богов бабушки Долсон? Вот что было интересно. Очень Андрейке надо посмотреть, как едят боги. Но это нелегко. Все люди едят днём, а боги — ночью. Обязательно ночью.
Андрейка засыпает в юрте бабушки Долсон. Но так думает бабушка. На самом деле Андрейка закрывает глаза и ждёт.
В оконце светит луна. Боги поблёскивают на своём месте. Они не шевелятся и ждут, когда уснёт мальчик. Они ждут так долго, пока он на самом деле не засыпает.
А утром мисочки около богов стоят чистые. Боги не только всё съели из них, но и вымыли мисочки.
И опять бабушка рада: хромой Бадма уехал, но боги на неё не сердятся за это.
На вторую и на третью ночь, как ни старается Андрейка, всё равно засыпает.
И на четвёртую ночь Андрейка тоже заснул.
Проснулся он в одну секунду. В юрте было темно, но что-то упало — и он проснулся. Было слышно, как кто-то возится около стола. Конечно же, это ели боги: Андрейка сразу догадался.
В окошечко юрты пробивался слабый свет.
Андрейка пригляделся — и то, что он увидел, несказанно удивило его.
Ещё бы: Нянька стояла на задних лапах, положив передние на столик с богами, и вылизывала из миски мёд.
Андрейка тихо и радостно рассмеялся. Теперь он знал всё. Он закрыл глаза, сделал вид, что спит, а потом и в самом деле заснул.
Ну, а когда проснулся, бабушка весело сказала, что ночью тот бог, который ел мёд, слез на землю, и вот пусть Андрейка посмотрит: бог этот стал чистый, как будто вымылся в воде. На нём больше не было мёда.
Андрейка вспомнил всё, что он видел ночью, и посмотрел на Няньку: она лежала на овчине, тоже будто спала, а на самом деле поглядывала одним глазом то на бабушку, то на Андрейку. Она не была такой хитрой, как Андрейка, и поэтому часто-часто помаргивала длинными рыжими ресницами.
И вдруг он задумался: а кто же ел из мисочек, когда в юрте ночевал хромой Бадма? Нянька ведь в юрту не заходила. В первую ночь в мисочках осталась еда. Кто же съедал её потом?
Надо всё рассказать учительнице и спросить её.
Летят лебединые стаи
Целые поляны цветов, жёлтых, голубых, оранжевых, красных, смешались в зародах сена с травой.
Степь всё лето стояла пёстрая, цветистая, а сейчас в тех местах, где прошли сенокосилки, она стала гладкой, ровной и удивительно чистой. Она не была уже такой зелёной и особенно по утрам, подёрнутая инеем, словно бледнела. Но это только по утрам.
А стоило солнцу чуть подняться, и степь будто оттаивала и принимала свою прежнюю окраску.
Когда солнце поднимается ещё повыше, зароды начинают дышать теплом. Так и кажется, что всё тепло собралось в этих могучих степных великанах. Да что там тепло! Самые вкусные запахи, какие только есть в мире: и мёда, и свежесолёных огурцов, и красных, завитых в колечки саранок, и стеблей степного чеснока, и парного молока с белой пеной, и маслянистых клубней саранок, и шершавых синих цветов с толстыми сочными лепестками… Все эти запахи медленно разносились кругом, щекотали ноздри и только к вечеру, наверное, опять возвращались в зароды. Иначе почему бы даже Рыжик мог часами стоять около огороженных зародов и раздувать ноздри!
Андрейка перелезал через жердьё, вытягивал пучки цветов и перебрасывал Рыжику. Рыжик так осторожно подбирал их губами, так медленно и со вкусом пережёвывал, что Андрейка тут же выбирал перья степного лука, чеснока, кудрявые саранки и всё отправлял себе в рот. Очень вкусно! Только Рыжик и Андрейка понимают, как это вкусно — стоять у зарода сена и жевать.