И он увидел.
Вдалеке показалась длинная цепочка, будто прочертил кто-то розовым карандашом. Пылало вечернее небо, облака стали багровыми, а лебединая стая розовой.
Не помня, как это случилось, Андрейка оказался на земле и что есть силы побежал к юртам.
— Летят, летят! — кричал он.
Из юрты вышли Вера Андреевна и дядя Куку. Бабушка всё ещё стояла на коленях.
Ветеринар посмотрел в небо и зычно скомандовал:
— Открывай, степнячок, сарай!
Андрейка сорвался с места и отодвинул задвижку у двери.
Лебедь-Лебедин гордо, не замечая бабушки Дол-сон и Андрейки, вышел не только из сарайчика, но и в открытые воротца загородки. Он закричал.
И тотчас же оттуда, с высоты неба, ему ответила стая.
Лебедь-Лебедин расправил крылья и несколько раз взмахнул ими. И опять закричал жалобно и протяжно.
— Ну, смелее, — подбодрил ветеринар.
Стая дружно звала Лебедя-Лебедина в небо. Неужели он не поднимется? Ну, ну, смелее!
И вдруг Лебедь-Лебедин оторвался от земли и полетел. Он кричал не переставая, а широкие крылья несли его всё выше и выше.
Подождите, лебеди! Подождите!
Бабушка Долсон подошла к Андрейке. Она ничего не говорила, только крепко прижала к себе голову внука.
Молчали Вера Андреевна и дядя Куку. Все неотрывно следили за лебедем.
И, когда около дальнего розового облака он догнал стаю, Андрейка побежал к зароду. Он взобрался по лестнице на вершину и стал смотреть. Но стаи уже не было видно. Андрейка уткнулся лицом в сено и снова поплыл, поплыл куда-то. Над самым ухом стрекотали кузнечики, зарод дышал цветами и нёс Андрейку над степью.
Со всей степи к зароду слетались дикие пчёлы и осы. Они звенели, жужжали, и от этого Андрейке почему-то было очень тоскливо. Он уже больше никого не ждал.
Но оттуда, где садилось солнце, поднялась новая стая лебедей. И опять они кричали.
Зачем они кричат? В сарайчике уже никого нет. Лебедь-Лебедин улетел. Не кричите! Всё равно вам никто не ответит.
Но вдруг от юрт раздался знакомый голос Лебедя-Лебедина. Андрейка вскинул голову и прислушался… Да это же дядя Куку!
Ох, если бы Андрейка так мог!
Он бы прокричал вам, лебеди, чтобы вы летели быстрее. Догоняйте, скорей догоняйте Андрейкиного Лебедя-Лебедина! Скажите ему: пусть он быстрей возвращается!
Лебедь-Лебедин оторвался от земли и полетел.
Никогда, никогда больше Андрейка не будет закрывать его в сарайчике…
Летите! Летите! Летите, лебеди!
Сурхарбан — спортивный праздник
Когда вся степь в цвету, но не так жарко, как в первые дни сенокоса, в колхозе устраивают спортивный праздник — сурхарбан.
Нет для Андрейки более весёлого и радостного дня во всём году, чем этот.
«Сур» — по-бурятски «стрела», «харбан» — «лук», вот и получается, что сурхарбан — стрельба из лука. Но не в птиц-тетеревов стреляют из луков самые меткие стрелки, а в скатанные из шерсти и. выкрашенные в разные цвета кубики.
Кубики ставят в ряд на землю; стрелки в праздничных одеждах, с опущенными вниз луками и колчанами, полными стрел, ждут своей очереди шагах в пятидесяти.
По обеим сторонам от стрелков сидят старики.
Андрейка пристроился здесь же.
Сегодня предстоит не только стрельба из лука, но и борьба на поясах и верховые скачки на лошадях.
Андрейке надо не только всё это посмотреть, а и самому скакать верхом на Рыжике.
Но скачки потом, к концу дня.
А сейчас стрельба из лука. В шеренге стрелков стоит и Андрейкин отец, Арсен Нимаев.
Один за другим выходят стрелки на линию, поднимают луки и целятся. Выпущенные из луков стрелы, то перелетая, то не долетая до цели, поднимают пыль. Зрители зорко следят за стрелами, но зорче всех видят старики. Они на своём веку немало постреляли, а теперь сидят, как строгие судьи, и стоит стреле выбить из шеренги шерстяной кубик, старики тут же награждают мэргэна — меткого стрелка — песней почёта. Особенно славят старики тех, кто вышибает стрелой красный кубик, что стоит посредине.
— От твоих глаз не скроется ни один тетерев, твоя стрела летит всегда к цели, — дружно поют старики, и Андрейка вскакивает на ноги, чтобы увидеть победителя. — Ты храбрый мэргэн, в твоей груди бьётся сердце льва.
Андрейке хочется, чтобы эту песню спели его отцу!
Наконец Арсен Нимаев выходит на линию, поднимает лук, натягивает тетиву, и одна стрела, несколько раз ковырнув землю, уходит в сторону. Следующая стрела тоже летит мимо.
Старики молчат, попыхивая трубками. И вот третья стрела вышибает красный кубик, и старики в один голос начинают протяжно восхвалять Арсена Нимаева.
У Андрейки становится жарко в груди, и он бегом бросается к отцу.
Нянька успевает перегнать его; ластится к ногам отца, поскуливает в такт песне.
Но, к удивлению Андрейки, отец расстроен.
— Плохо нынче стрелял, сынок, — говорит он, — два раза мимо пустил. Плохо!
Андрейка понимает отца, хочет сказать ему какое-то бодрое слово, но не находит его.
— Пойдём, скоро борцам выходить, — поглаживая Андрейку по плечу, говорит отец.
И тут же Андрейка находит эти слова.
— Ты поборешь всех, папа! — говорит Андрейка, яростно сжимая кулаки.
Отец смеётся:
— Зачем всех? Мне бы побороть Дондока.
Андрейка вздыхает. Он знает, что побороть Дондока очень трудно. В прошлом году Дондок вышел победителем на сурхарбане. Правда, тогда отец был в Чите на совещании чабанов и поэтому не боролся с Дондоком.
С этой минуты Андрейка думает только о том, как отец станет бороться с Дондоком. Он даже забывает на какое-то время о том, что самому ему ещё предстоит бежать на Рыжике, чтобы обогнать колхозных скакунов.
Правда, на этот раз все колхозные рысаки не бегут на сурхарбане. В сурхарбане принимают участие только рабочие лошади. А Рыжик честно заслужил на сенокосе своё право на скачки.
Несколько последних дней Андрейка объезжал его под седлом в степи, бабушка Долсон скармливала ему овёс и хлеб, отец чистил его до блеска скребком. И вот Рыжик стоит сейчас у коновязи, неподалёку от колхозного стадиона.
Но Андрейке пока не до Рыжика.
С замиранием сердца он ждёт выхода борцов.
Лучшим стрелкам успели раздать подарки, старики продолжали неустанно славить победителей в стрельбе из лука.
Гордые, с подарками в руках, стрелки прошли по всему стадиону. Арсена Нимаева среди них не было. Вместе с другими борцами он ушёл в раздевалку стадиона.
Отзвучала последняя песня стариков.
Колхозники, до этого толпившиеся кто где мог, потянулись к скамьям, а кому не хватало мест, садились прямо на земле.
Все ждали выхода борцов.
И тут Андрейка неподалёку от себя увидел Веру Андреевну. Она всё-таки не выдержала и приехала посмотреть на отца и своего ученика Андрейку.
Она кивнула в сторону раздевалки:
— Папа там?
— Там, — ответил Андрейка.
Из динамика раздался торжественный марш. Стадион замер.
Борцы, в трусах, подпоясанные широкими поясами, с загорелыми лицами и шеями, строем пошли по стадиону.
Андрейка сразу же среди них отыскал отца и Дон-дока. Отец почти ничем не отличался от остальных борцов, но на его ногах, на животе и спине было много шрамов. На белой коже они выделялись очень чётко. А Дондок, молодой парень, с воинственно торчащей щёточкой волос, широкоплечий, с могучей шеей, как у породистого бычка, с толстыми икрами, на которых при ходьбе перекатывались мускулы, выглядел непобедимым.
Как настоящий борец, он добродушно улыбался, высматривал кого-то на стадионе и, когда поравнялся с Андрейкой, приветственно поднял руку и чуть не вышел из строя. Андрейка почувствовал, как чья-то рука сжала ему плечо, взглянул на Веру Андреевну и понял, что Дондок улыбается не ему, Андрейке, а учительнице. Андрейка отодвинул своё плечо: он вспомнил, как Дондок приезжал недавно к юртам. Вспомнил он и слова мамы Сэсык: «До осени здоровой станешь. Свадьбу твою играть будем. Дондок-то ждёт свадьбы не дождётся». Вера Андреевна досадливо отмахнулась и покраснела. Сейчас она тоже покраснела. Значит, она приехала смотреть не на отца, а на Дондока. Хорошо. Пускай смотрит. Отец покажет Дондоку, кто в колхозе самый сильный.
Борцы прошли круг и остановились около трибуны. По радио объявили имена борцов. Ни отца, ни Дондока пока не назвали. На поле стадиона вышли три пары, пожали друг другу руки и схватились за кушаки.
Борцы топтались вокруг, то пробовали приподнять противника, то подставить друг другу подножку, то обхитрить и сильным рывком опрокинуть на землю.
Андрейка всё это видел и не видел. Он ждал, когда выйдут отец и Дондок. Этого ждал и весь колхоз: Дондок вызывал Арсена Нимаева, а Дондока нынче не вызывал никто, так как он уже был признанным победителем. Чемпионом колхоза Дондок мог считаться после того, когда поборет Арсена Нимаева.
Одна за другой менялись пары.
Солнце палило вовсю, и тела борцов покрывались потом.
Стадион шумел, кричал, радовался и сердился.
Вот так же произошло, когда над стадионом разнёсся голос, объявивший борьбу между Арсеном Нимаевым и Дондоком Улзытуевым.
Андрейка восторженно ахнул, увидев, как чуть вразвалку вышел на своих толстых ногах Дондок и как отец подал ему руку. Отец и Дондок не торопились отнять руки, словно измеряя силу. Андрейке нравилось, что оба они улыбаются, глядя друг другу в глаза.
Понравилось Андрейке, как они взялись за пояса, не стараясь перехитрить один другого, словно давая понять, что они будут бороться всерьёз, меряясь больше ловкостью и силой, а не хитростью.
Положив головы на плечи друг друга, они пошли вокруг всё быстрее и быстрее. Потом вдруг Дондок оторвал отца от земли и пронёс его по воздуху. Нет, он и не пытался положить Арсена Нимаева: просто показал, что у него в руках есть сила. И стадион это понял и что-то крикнул своей мощной грудью.
Но и Арсен Нимаев не остался в долгу. Он резко остановился, поднял Дондока над головой и подержал так. Дондок напружился, расставил ноги ножницами и ждал, что Арсен бросит его на землю. Вместо этого Арсен плавно, со всей осторожностью, словно боясь разбить, опустил Дондока на землю.