Пришла откуда-то сверху Лана Фройнд, ненавидевшая футбол и все с ним связанное, ровно полторы минуты смотрела на экран, гадливо поморщилась и спросила:
— Ну, и что вы тут все делаете?
— Болеем за чехов, — проснулся Элленсон. — Коллективно.
— Коллективно, да? Ну-ну, болейте.
И она удалилась в просторы своего очередного романа.
Что же до Свидерского, он с интересом смотрел футбол, но на звуковой палитре следов не оставлял.
Чехи играли с немцами и забили гол.
— О, это великий гол! — завизжала мадам Беркутова. — О, какой гол!
— Да самый обычный удар головой с углового. Стандартный гол, — сказал Свидерский, сам в юности поигрывавший в футбол.
Это была его роковая ошибка.
— Обычный? — ядовито сказала мадам Беркутова. — По-вашему, российские голы лучше? Только мы их что-то немного видим.
— Дело не в национальности голов, а в их качестве, — стал объяснять Свидерский. — Я лично люблю голы нестандартные, запоминающиеся.
Но куда там! Мадам Беркутова в тонкости не входила даже когда писала свои романы для женщин. А тут уж сам чешский Бог велел в тонкости не входить.
— Вы просто не любите нашу страну и наш народ, — разъяряла она себя.
— Я бы на вашем месте не стал делать столь поспешных и опрометчивых выводов, — сказал Свидерский. — Могу вас заверить, что я ко всем народам отношусь одинаково хорошо и непредвзято.
Но мадам Беркутова слышала только то, что она хотела слышать, и злобный оскал ее лица стал совсем уж напоминать одного из грифонов Нотр-Дам.
7
Наутро дождик босоного пробежался по крышам домов и верхушкам деревьев.
Мадам Беркутова с потерянным видом обходила писателей и спрашивала: вы что что-нибудь понимаете в компьютерах? Я уронила мой лаптоп, и он теперь не включается.
Никто не хотел иметь дел с этой дамой, и все отвечали: нет, ничего про лаптопы не знаем. У каждого, тем не менее, стоял в комнате привезенный с собою новенький лаптоп.
Дошла очередь и до Свидерского. Он пожалел странноватую даму и решил прийти ей на помощь.
Допотопного вида компьютер «Тошиба» исправно включился.
— Когда я включила его утром, меню не появлялось.
— А что вы такое с ним делали?
— Я его сегодня утром уронила. Руки дрожали.
Доискиваться до причин сего таинственного рукодрожания Свидерский не стал.
— Вызовите мне панель управления из файла «Мой компьютер», — сказал он. — А то у вас тут все по-чешски, я ничего не понимаю.
С виду все было нормально.
— Кажется, работает, — глубокомысленно проговорил Свидерский. — Вы уж с ним поаккуратнее.
— Ё, ё, — утвердительно ответила мадам Беркутова.
Она говорила на восьми языках, на всех одинаково плохо. Какой из этих языков назвал бы своим это загадочное «ё-ё», оставалось неизвестным.
За обедом выяснилось, что злополучный беркутовский лаптоп не работает опять.
— Буду писать в блокнот, — с видом первопроходца Амундсена, садящегося в санную упряжь, сказала мадам Беркутова.
Свидерский, у которого никакого лаптопа никогда не было и даже не предвиделось, писал в блокнот всю свою писательскую жизнь и ничего в этом страшного не видел.
8
После обеда его перехватила в коридоре мадам Конобеефф.
— Вы знаете, у нас здесь есть еще полуподвальная студия, в ней можно работать. У вас комната самая маленькая, поэтому я вам первому предлагаю.
— А взглянуть можно?
Воздух в полуподвальной студии был явно не для астматических бронхов Свидерского. Он там и пяти минут бы не продержался.
— Предложите лучше тому, у которого тоже маленькая комната, но побольше.
— Это мадам Беркутова.
— Вот и очень хорошо, предложите ей.
— Если и она тоже откажется, предложу Инес де ла Вега, она следующая на очереди, — вслух размышляла мадам Конобеефф.
— А можно полюбопытствовать, у кого самые большие комнаты? — спросил Свидерский, хотя и так было ясно.
— О, у наших гостей из Америки и Канады, — с явным неудовольствием сказала мадам Конобеефф.
Мадам Беркутова, конечно же, не отказалась, а напротив, вцепилась в студию беркутовыми когтями.
Свидерскому и в его комнате работалось неплохо. Что, в сущности, писателю нужно? Кровать и письменный стол. Если его, к тому же, кормить, результаты могут быть вполне многостраничные.
Свидерский написал стихотворение, и на гребне лингвистического взлета занялся обещанными московскому журналу переводами из современной английской поэзии.
Вечером снова был футбол. Писатель сидел в уголке гостиной и издали наблюдал за событиями на экране. В партере расположилась чешская дама, занявшая один диван собою, а другой, соседний — сардельками своих ног, на которых чернели перчинки грязных ногтей. На третьем диване, поближе к заветной финско-водочной синеве, возлежал мистер Элленсон. Похоже, запасы спиртного в этом доме были неограниченные.
Свидерский в последние годы удовлетворялся парой бокалов красного французского вина за обедом, водки же он не пил совсем. Как он обычно шутил, он единственный русский, который не пьет водку, да и то потому, что не русский.
Все повторилось с швейцарско-часовой точностью: чехи, выкрики и водка. На сей раз чехи обыгрывали датчан и играли действительно хорошо. Однако когда тебя насильно заставляют кого-то поддерживать или за кого-то болеть, возникает чисто российское желание показать под одеялом кукиш и — пусть негласно — поддерживать другую сторону. Кстати, очень полезно для психического здоровья. «Начхать на чехов, — думал Свидерский, — будем надеяться, что несмотря ни на что, выиграют датчане». Однако они не выиграли.
Мадам Беркутова не упустила случая сказать Свидерскому очередную гадость.
9
Днем портьеры закрывали пыльную тишину зала от солнца, и у телевизора никого не было. Свидерский смотрел новости по каналу Би-Би-Си. Они оставляли тягостное впечатление, потому что состояли из бомбежек и речей, речей против бомбежек и бомбежек, чтобы заглушить речи.
«Кто не может действовать, тот наблюдает, кто не может наблюдать, наблюдает за собой, — думал писатель. — Вглядись в себя — и тебе станет совершенно непонятно, зачем ты появился на свет, что такого особенного ты можешь сделать, чего до тебя не делали. Древнегреческие герои и злодеи-римляне, где ваши новейшие подражатели? Даже в убийстве они мелки и трусливы, к тому же они никогда не убивают сами, благо есть кого послать, и куда. Ваши воины храбры, да, но ваши баталии бездарны, а ваши антивоенные рупора хриплы, глупы и себялюбивы. Настоящая война идет со средневековьем, и не в песках далекой Аравии сражаются, а в ближайшем пабе или кнайпе, в замоскворецкой пивной или в азиатском духане. И средневековье в своей голове победить нелегко, потому что оно вполне новое, цветущее, и только что сменило пещерный век».
Поработав на совесть днем, Свидерский вечером сидел не перед телевизором, а в соседней комнате за единственным общедоступным компьютером и проверял свою электронную почту.
В чемпионате Европы в тот день был перерыв, и чешская дама с мистером Элленсоном заправлялись финским эликсиром перед невключенным телевизором. Происходившее в мире, судя по всему, их интересовало мало.
Наутро к Свидерскому подлетела мадам Конобеефф:
— На вас жалуются, что вы слишком много времени просиживаете за компьютером, и другие писатели лишены из-за этого доступа к Интернету.
Свидерский несколько опешил, но быстро оправился и спокойно сказал:
— Это неправда, я провожу за компьютером не больше времени, чем другие. И я хотел бы знать, кто на меня жалуется.
— М-м, я говорила с мистером Элленсоном.
— Вот он-то как раз все дневные часы просиживает за этим компьютером. Не говоря уже о том, что он может в любую минуту принести из комнаты свой лаптоп, поставить на соседний стол, подключить к телефонному выходу и выйти в Интернет. Вы сами говорили о такой возможности.
На следующий вечер Свидерский сел за компьютер позже, ближе к полуночи, когда любители финской водки уже слишком далеко зашли в дебри великого леса Делирия, чтобы добраться до голубых киберпространств.
10
Наутро его ждали вишни, незнакомые швейцарские городки, лихие велосипедные спуски и натужные подъемы.
Чехи этим вечером играли полуфинал с греками, и Свидерский решил, несмотря ни на что, футбол смотреть.
Чехи обрушили на греческую защиту шквал атак, а мадам Беркутова, по причине сильных душевных волнений всосавшая в себя почти целую бутылку водки, — не менее сильный шквал издевок и оскорблений на Свидерского. Тот решил не отвечать. В углу соседнего дивана филином нахохлился Элленсон, он делал вид, что не понимает свой родной английский.
Греки и Свидерский мужественно держали свои Фермопилы. Шло уже дополнительное время, а на табло стадиона все еще желтели нули. На сотой минуте, прямо в разгар самого сильного беркутовского пассажа, в момент плавного лингвистического перехода от «сукиного сына» к «бесталанному бумагомарателю», греки забили гол. Это был так называемый «золотой гол», и все сразу закончилось, чехов выбили из чемпионата.
— Кажется, Немезида родилась в Греции? — вставая, сказал Свидерский Элленсону. — Кстати, как у вас со слухом в последнее время, не было проблем?
11
На следующее утро Свидерский сел за компьютер, написал формальную жалобу и отправил ее по e-mail’у мадам Конобеефф, а также двум членом комитета, который, собственно, и ведал сим странноприимным писательским домом. В конце концов, мадам Конобеефф была всего лишь смотрительницей здания, или «менеджером», как она сама себя величала на американский лад.
За обедом мадам Беркутова с невинной улыбочкой что-то его спросила. Свидерский сделал вид, что не расслышал.
— Что, у вас опять аллергия на что-нибудь? — издевалась мадам Беркутова.
— Да, у меня аллергия на вас, — сказал писатель. — Почему вы думаете, что можно целый вечер издеваться над человеком, а на следующий день, как ни в чем не бывало, говорить с ним о погоде? Я отказываюсь с вами разговаривать.