Особенно решительной была базельская резолюция, поставленная на голосование в ноябре 1912 г. под сильным впечатлением опыта [Первой] Балканской войны[360]. Базельский конгресс предупредил европейские правительства, что «германо-французская война привела к Коммуне, а русско-японская война привела в движение революционные силы народов Российской империи. Пролетарии считают свое взаимное уничтожение преступлением во имя прибыли капиталистов и славы династий».
Ленинизм — не что иное, как эти десять резолюций Первого и Второго Интернационалов, примененные к империалистической реальности международного военного конфликта 1914–1918 гг. и осуществление марксистских тезисов Коммунистического манифеста 1848 г. Таким образом, ленинизм — это результат прорыва устремлений Платона и Сократа, Канта и Маркса, и тот, кто хочет размышлять об этой проблеме реалистически и трезво, должен безусловно представить ее себе на фоне пламенеющего горизонта мировой войны, с которой он неразрывно связан. Ленин появился после того, как погибли двенадцать миллионов. Когда с антенн Кронштадта прогремел первый ленинский радиосигнал «Всем! Всем! Всем!»[361], во всех солдатских окопах от Ипра и Вердена до Македонии и Риги началось брожение, полное светлых надежд. В глазах воюющих масс разных национальностей ленинизм предстал символом мира, в этом и состояла его сила и таинство его магии. Люди вышли из окопов и траншей, они перерезали колючую проволоку и по-братски пожимали друг другу руки, целовались и плакали. На фронте в тысячи километров от Балтики до Карпат вместо орудийных залпов и пулеметной стрельбы бренчали балалайки, солдаты угощали друг друга и пели песни. В этот момент осуществился тезис Сократа, «на полководцев посмотрели как на погонщиков ослов», и все толпами, с песнями двинулись по домам. «Мир без захватов и грабежа»[362]. «Мир — народам, заводы — рабочим, земля — крестьянам». Таковы были ленинские директивы, прозвучавшие среди хаоса и анархии последней империалистической эпохи, и я думаю, что не было ни одного воюющего субъекта во всей Европе (субъекта, который был в состоянии думать и в соответствии с законами мышления делать логические заключения), который не ощутил бы впечатляющую истинность ленинских тезисов.[363][364] Речь шла о том, чтобы воюющие европейцы протянули друг другу руки и прекратили бойню. Несколько лет назад, выступая по проблеме русской революции перед университетской молодежью в Белграде, я сравнил эти события 1917 г. с положением в механике, когда подброшенное вверх физическое тело достигает наивысшей точки и гравитация становится равной нулю.
Точно так же комплекс проблем русской революции силой событий был подброшен на высоту обретения политической власти, а ленинизм с его тезисом о диктатуре стал субъективным и идеологическим фундаментом; этот комплекс проблем удержался на уровне политической власти и не упал, несмотря на гравитацию реакционных сил. И в самом деле! В 1917 г. реакционная гравитация по всей Европе приближалась к нулю, но ситуация на континенте, не имея ленинской базы, обвалилась назад, в «status quo ante bellum»[365], тем самым подтвердив ленинский тезис о том, что двадцатый век будет веком цикла империалистических войн. После двенадцати миллионов погибших[366], 247 миллиардов 129 миллионов долларов международного долга, а теперь и после Версальского мира, европейские державы держат под ружьем около пяти с половиной миллионов солдат в качестве основы для 18–40 миллионов. Ко всему этому нужно прибавить и 84 дредноута, 167 крупных крейсеров, 1094 эсминцев и торпедных катеров, 400 подводных лодок[367], а также около 100 000 аэропланов (по данным Лиги Наций и Центрального статистического бюро в Вашингтоне). Согласно «Дейли Экспресс», в данный момент на европейских верфях строится около 90 кораблей самого большого водоизмещения, а в японских доках, вероятно, стоит примерно столько же. Все государства вооружаются газом, и контуры новой химической войны уже обрисованы в мировой специальной литературе[368].
Итог в двенадцать миллионов погибших и 247 миллиардов долларов военных убытков был достигнут старомодными средствами, порохом и динамитом, на довольно ограниченном пространстве полей сражений. При химической войне не будет разницы между тылом и фронтом, следовательно, ущерб будет несравненно бо́льшим.
Анархия в мировом производстве и империалистическая борьба за рынки и за прибыль привели к международному военному конфликту 1914 г.; все эти факторы продолжают действовать и сейчас, с такой же, а то во многих отношениях и большей силой[369]. Экономическая конъюнктура в основном показывает тенденцию к падению. Курсы валют падают, цены и безработица в Европе растут, и ни одна живая душа не знает, где выход из этого кризиса. Буржуазный экономист и критик Версаля Кейнс[370] говорит таким же тоном, каким перед войной Роза Люксембург писала свое «Накопление капитала»[371]. В то время как цена рабочей силы падает, банки накапливают неслыханные богатства[372]. Это богатство является механической финансовой силой, по отношению к которой государственный аппарат играет подчиненную роль. Государство иллюзорно и декоративно представляется народным, но в действительности оно — лишь витрина банка. Банк — это машина, управляющая единственным регулятором финансовых отношений — прибылью. Прибыль и конкуренция — явления параллельные. Войны — это проба сил экономических и финансовых конкурентов. Пока существуют прибыль и конкуренция, будут и кризисы. Кризисы порождают войны, а после заключения мира следует новая волна вооружений. Круг логически замыкается. После подписания Версальского мира с 1920 по 1924 гг. было уже около десятка европейских войн и вооруженных интервенций[373], а приведенные данные о вооружениях и контурах химической войны — это уже предисловие к новым катаклизмам.
Кроме непрочного финансового и промышленного фундамента, под Европой подобно вулкану тлеет и колониальный вопрос. Около восьми сотен миллионов колониальных и полуколониальных рабов батрачат на финансовую Европу[374]. Жизнь колониальных рабов невероятно тяжела, а экономическое положение невыносимо. В аграрных районах Китая и Японии плотность населения составляет около 2000 человек на квадратный километр (по сравнению с 280 в Бельгии, самой густонаселенной и промышленно развитой европейской страной). Такое же положение и в Индии, в которой катастрофический голод и эпидемии обычное явление, и поэтому рабочая сила в сравнении с европейской несоизмеримо дешевле[375]. Соотношение промышленной Европы и колоний — это соотношение чудовищного бронированного дредноута водоизмещением 50 000 тонн, оснащенного орудиями не меньше чем 35 калибра, и массы голых и босых рабов. А что может противопоставить негритянское мясо зияющим жерлам орудий?
В то время как Абд Эль-Крим в своем обращении к южноамериканским университетам ссылается на тысячелетнюю арабскую культуру, против его голых и голодных пастухов стоит французско-испанский флот из одиннадцати тяжелых броненосцев, шести торпедных катеров, трех сигнальных и одиннадцати береговых канонерок при поддержке двухсот шестидесяти пехотинцев, вооруженных самыми современными техническими средствами: прожекторами, аэропланами, танками и т. д. Напрасно в своем воззвании сирийский султан Эль-Атраш ссылается на права человека Руссо и лозунги Великой Французской революции о Свободе и Равенстве. В Сирии есть нефть, в Марокко — рудники, а голландскому Парижскому банку нужен уголь, точно так же как Банку Сирии и Ливана нужна нефть. («Любая война нужна только для грабежа». Вольтер.)
У ленинизма по отношению ко всем этим вопросам военных кризисов и империалистических захватов позиция в такой же мере железно определенная и логично дифференцированная, как жестока и неумолима позиция завоевателей и эксплуататоров. Око за око, зуб за зуб!
Когда в 1893 г. был заложен фундамент союза французского капитала и русского царизма, Ленин писал свое главное произведение «Развитие капитализма в России»[376]. Нет никакого сомнения в том, что его непримиримая позиция во время лондонского раскола с Плехановым в 1903 г.[377] продиктована опытом. (1894–1895 — японско-китайская война. Порт-Артур переходит в руки России. 1900–1902 — англо-бурская война. Падение Трансвааля.1899–1902 — европейско-американско-китайская экспедиция. Боксерское восстание[378].)
Поправка Ленина и Розы Люксембург к резолюции конгресса Интернационала в Штутгарте в 1907 г. («Если грозит объявление войны, рабочие заинтересованных стран и их представители в парламенте обязаны приложить надлежащие усилия к тому, чтобы помешать возникновению войны, принимая для этого все надлежащие меры, которые, естественно, изменяются и усиливаются соответственно обострению классовой борьбы и общей политической обстановке. Если война все же будет объявлена, они обязаны выступить за быстрое ее окончание и всеми силами стремиться использовать порожденный войной экономический и политический кризис для того, чтобы пробудить политическое сознание народных масс и ускорить крушение господства класса капиталистов»), продиктованная опытом русско-японской войны и русской революции 1904–1905 гг., была принята после долгих дебатов. В период от Штутгарта до Базеля (1907–1912) жизнь Европы и Азии проходила под знаком непрерывных кризисов, дипломатических интриг и войн (1908 — аннексия Боснии и Герцеговины, таможенная война Австро-Венгрии против Сербии. Итальянско-турецкая война 1911 г. Агадир. Борьба народностей Австро-Венгрии за освобождение. Младотурецкая революция Энвер-бея. Марокко — Египет — Триполи. Китайская революция 1911 г. Падение манчжурской династии. Сун Ят-Сен создает китайскую республику. Балканская война 1912 г.