Как Австралийский кудесник своими заклинаньями доделывает и завершает недоконченные создания Природы, так Скандинавская женщина пересоздает мужской дух силою облагораживающих колдований. И вдвойне убедительны становятся заклинающие слова Брингильд, когда она говорит Сигурду о рунах.
Напиток хмельный
Тебе несу я,
О, победитель,
И песен звук.
Благие чары
Счастливых рун.
Ища победы,
Ты рун победных
Слова напишешь
Вдоль по клинку,
И рукоятку
Укрась меча.
Постигни руны
Живого хмеля,
На кубке рога
Их вырежь ты.
Чтоб был без яда
Пьянящий мед.
Постигни руны,
В которых помощь
Для женщин, с болью
Дающих жизнь.
Изобрази их
Внутри руки.
Постигни руны,
В которых буря,
Коль сберегаешь
Ты корабли.
Те руны выжги
Ты на руле.
Постигни руны
Целебных веток,
Коль хочешь раны
Ты излечить.
Отметь те ветки,
Чей лик – к Заре.
Постигни руны
Суда благого,
Избегнешь мести,
Сбери их все.
И там, где судят,
Их мудро спрячь.
Постигни руны,
В которых разум,
Коль хочешь зорко
Ты разуметь.
Их первый Один
Изобразил.
Он зачерпнул их
В реке, текущей
Из тех истоков,
Где первый Мир.
На горной выси
Он их узнал.
Тот голос Мира
В первоистоке,
Промолвив руны,
Запечатлел.
Щит бога Света
Таит их ряд.
Конь Солнца ухом,
Другой копытом,
Те взяли знаки,
И колесом.
Конь Солнца носит
Их на зубах.
Хранятся руны
В медвежьем когте,
У бога песни
Они во рту.
На лапах волчьих,
В когтях орла.
На крыльях руны
Окровавленных,
Хранит их – радуг
Взнесенный мост.
Рука таит их,
Что лечит боль.
Они на злате,
На талисманах,
На гордом троне,
На хрустале.
В пьянящих зельях,
В живом вине.
Лелеет Один
Их начертанья
В копье летящем,
На острие.
И ноготь Норны,
И клюв совы.
Священным медом
Они облиты,
Во власти Духов,
В руках Богов.
Доходят руны
К сынам Земли.
Постигни руны
Ума и власти,
Живого хмеля,
И дел благих.
Умей быть вещим
Или молчи.
Если кому-нибудь нужна заклинательная сила слова, это именно человеку сурового Севера, где по существу своему Природа так часто ему враждебна своими морозами и болотами, необъятными силами Моря и препоной непроходимых лесов. Но дикие звери учат человека необходимой мудрости в борьбе за бытие. Волк зря не нападает на волка; если же вздумает напасть – он встретит другого волка не врасплох, а готовым к бою. И орел, хоть могучий и когтистый, как ни одна из воздушных птиц, не залетает в чужое орлиное гнездо с разбойничьими целями, раз у него есть свое. Эта первобытная, звериная, но и божеская, необходимость цепко держаться за свое глубоко выражена в рунах и советах Брингильд. Хочешь быть сильным – будь твердым и метким, как сталь. Твердым, но и гибким. В заклинательном слове валькирия учит быть соразмерным, зорко взвешивающим достоинство поведения человека в Мире. Через заговорное слово научает она душу владеть Миром, но, научивши быть сильным, первый совет дает она сильному не злоупотреблять силой, ибо в этом высшая сила и есть, и велит, протягивая руку, протягивать руку врачующую или направляющую верный удар, там где этот удар должен возникнуть. Певучая и страшная сила – эта мудрость валькирии – когти медведя и когти волка, орлиные крылья и клюв совы, и руны начертаны на ногте Норны, в чьих пальцах прядется нить Бытия. Но их также мчит на своих копытах огненный Конь Солнца, а Солнце мчит нас всех в сонме звезд. Вещим, высоким, стремительным, звездным учит нас быть в заклинательном слове длинноволосая дочь Норвегии, женщина Валькирия, Брингильд.
Отождествление севера с болотами – важный мотив в образе Русского Севера начала ХХ века: он позволял создать дизайн северного модерна с тонким переходом цветовых нюансов и изображением растительности как «скудной» и потому превращенной в узор из изобразительного или конструктивного элемента.
Если руны достойно воспеты в Скандинавской «Эдде», власть заклинания еще более заполоняет поэму Финнов «Калевалу». Здесь мысль с начала до конца не выходит из чар заговора, как никогда не расстаться нам на Севере со снегами и туманами, и лишь на отдельные мгновения прозрения Солнце разрывает самый густой туман, буря разметывает самые темные тучи – заговорное слово побеждает самое грозное зло и вызывает к жизни самые желанные сочетания творческой мечты. В «Калевале» все время колдует Вэйнемэйнен. Вэйно по-финнски значит страстное желанье. Из настоящего хочу родится весь Мир, создаются звезды и Моря, цветы и вулканы. Рождается Песня, возникает Музыка, от одного сердца тянутся лучи к миллиону сердец, единый человеческий дух, заклинающий напевным словом, становится как бы основным светилом целого сплетения звезд и планет.
Имя первочеловека, создателя рун и поэзии Вяйнамейнена (Väinämöinen) не имеет надежной этимологии, наиболее распространенная – поднявшийся из вод. Жажда по-фински jano. Сплетение звезд – сокращенный образ из «Псалма звезды» в сб. «Белый зодчий» (1914):
В глушащий день, и в гулкой мгле ночей,
Внимай псалмам, сплетенным из лучей,
В душе души звезду оберегая.
Дух человеческий, таким образом, в «душе души», так как заклинает напевным словом и душу.
Силой слова, Дочь Воздуха, мать Вэйнемэйнена, воздвигает мысы, вырывает рыбам ямы, возносит утесы, ваяет страны, строит столбы ветров, обогащает бездны Моря, и между Небом и Морем, в циклах веков, дает жизнь человеку, и велит ему быть певцом и заклинателем. Пески и камни Вэйнемэйнен превращает в древесное царство. Знающим словом зачаровав Природу, он рассыпал по земле семена. Все, что мы любим, посеял он: сосны и ели, иву и березы, вереск и черемуху, можжевельник и красную рябину. Спрятав в куньем и беличьем мехе шесть-семь зернышек, он засеял ячмень и овес. Там, где нужно, вырубил деревья, но пощадил березу, чтобы было где куковать кукушке. Благой, он умеет, однако, быть грозным, и когда заносчивый Юкагайнен, неподросший певец заклинаний, вызывает его на состязание, Вэйнемэйнен запел заговор, на дуге у Юкагайнена выросли ветки, на хомут его лошади навалилась ива, кнут превратился в осоку, меч стал молнией, раскрашенный лук встал радугой, рукавицы стали цветами, а сам Юкагайнен потонул до рта в зыбучих песках, в трясине, и потонул бы вовсе, если бы
Вэйнемэйнен не пропел заговор обратного действия и не расчаровал свою чару.
Столбы ветров в «Калевале» – часть устройства мира, служащие для ветра тем же, чем подводные утесы для моря – механизмом, направляющим ветер.
Из костей щуки, которая плавает в Море и знает морские тайны, сделал Вэйнемэйнен свои певучие гусли, кантелэ, и под эту музыку поет заклинательные песни. Струны он сделал из волос стихийного духа Хииси, который живет в глубокой пропасти на раскаленных углях, но также он и водный царь, и горный дух, и лесовик, и быстрый конь.
Кантеле, финская цитра, происходит от слова «гусли», «гонтсли», превратившиеся в «кантсле» и «кантеле». Далее Бальмонт цитирует «Калевалу» в переводе Леонида Петровича Бельского (1888).
«Вот играет Вэйнемэйнен —
Не осталось зверя в лесе,
Изо всех четвероногих,
Зверя с длинными ногами,
Чтоб не шел туда послушать,
И ликуя, подивиться.
Белка весело цеплялась,
С ветки прыгала на ветку,
Подбежали горностаи,
Возле изгороди сели,
Лось запрыгал на поляне,
Ликовали даже рыси.
И сама хозяйка леса,
Эта мудрая старуха,
Вышла в синеньких чулочках,
Подвязав их красным бантом.
С высоты орел спустился,
Из-за туч спустился ястреб,
Из потоков вышли утки,
Вышли лебеди из топей».
Дева Месяца и дочь Солнца, которые пряли золотую ткань и серебряную, услышав кантеле, забыли прясть, и оборвалась золотая и серебряная нить Неба при звуках земного инструмента, игравшего заклинательную песню. Позднее Море поглотило это кантеле, Вэйнемэйнен сделал другое, из дерева березы и тонких волос девушки. В этом слиянии природного и человеческого, стихийного и человечного заключается звуковая тайна Поэзии как Волшебства, в котором вопли ветра, звериные клики, пенье птиц и шелесты листьев говорят через человеческие слова, придавая им двойное выражение и поселяясь в заклинательных слогах и буквах, как домовые и лешие живут в наших лесах и домах.
Бальмонт заново разыграл образ музыки как создаваемой природной стихией, но нуждающейся в особых трубах или домах, чтобы прозвучать закономерно и при этом чудесно. Такими домами оказываются слоги, таящие в себе как полноту гласных, так и неожиданную редукцию гласных и шум согласных вроде шума лесной нечисти.
Если вся Мировая жизнь есть непостижное чудо, возникшее силою творческого слова из небытия, наше человеческое слово, которым мы меряем Вселенную и царим над стихиями, есть самое волшебное чудо из всего, что есть ценного в нашей человеческой жизни. Нам трудно припомнить несовершенною нашей памятью, как оно вырвалось впервые из человеческого нашего горла, но поистине великая должна была это быть радость, или великая боль, или такая минута, где блаженство неразличимо перемешалось с болью, и немота должна была разверзнуться, и мы должны были заговорить. А так как в Чуде волшебны все части, его составляющие, все то, что делает его именно чудом, несомненно, что каждая буква нашего алфавита, каждый звук человеческой нашей речи, будь она Русская или Эллинская, Китайская или Перуанская, есть малый колдующий эльф и гном, каждая буква есть волшебство, имеющее свою отдельную чару, и мы это выражаем в отдельных словах, и мы это чувствуем в особых их сочетаниях, нам тол