— Ну, прибавь, прибавь-ка шагу, милый!—
Мать-отчизну от врагов хранят
Неустанно труженицы тыла.
1943
Перевод П. Карабана
АЛЕКСАНДР ЧУРКИН
ВЕЧЕР НА РЕЙДЕ
Споемте, друзья, ведь завтра в поход —
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой капитан.
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море,
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
А вечер опять хороший такой,
Что песен не петь нам нельзя,
О дружбе большой, о службе морской
Подтянем дружнее, друзья.
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море,
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
На рейде большом легла тишина,
А море окутал туман.
И берег родной целует волна,
И тихо доносит баян:
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море,
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой.
1941
СЕРГЕЙ ПОДЕЛКОВ
ОФИЦЕР
От бега задохнувшийся связной —
пот по щекам, кривые брови взмокли...
А солнце катится.
И дышит бой.
И офицер в кустарнике с биноклем.
И он увидел хутор, крутояр,
солдат, пересекающих яругу.
Звенит над ухом яростно комар.
Весна раскрашивает, как маляр,
в зеленое и пестрое округу.
И он увидел: в пламени поветь...
Стремительна атака, как пружина.
И офицер, чтоб лучше разглядеть,
раздвинул ломкие кусты крушины.
Бесплодные, в пролысинах поля,
над всем войны навязанное иго.
Враги — назад,
через плетни, за выгон,
сползают в дол по гривам ковыля!..
Он усмехнулся: «Русская земля
покатая, как русская коврига».
Но взрыв.
Визжит снаряд один, другой...
Игольчатая зыбь бежит по коже.
Относит ветром дым.
Но что с ногой?
Не может быть? Да, он ступить не может.
А жаворонок в синеве висит,
а корни трав приникли жадно к влаге,
а медсестра настойчиво твердит,
что медсанбат недалеко, в овраге.
От злости выругался:
«Черт — не встать!» —
Швырнул растерзанный сапог в траншею.
«Что делать там? Матрасы обминать?
Еще облатки запивать успею».
Он этот бой семь дней в себе носил,
семь дней в душе сперва сраженье длилось.
Да у него теперь не хватит сил
отдать его слепой судьбе на милость.
Он — там, с солдатами.
Взят крутояр...
Корчуют бомбы сад.
В дыму строенья.
Там мысль его, как молнии удар,
там ненависть его, как вдохновенье.
А степь раскинута, как западня,
дрожит в ознобе, будто в лихорадке.
Его среди кромешного огня
несут бойцы вперед на плащ-палатке.
1944
1-й Прибалтийский фронт
ВСЕВОЛОД РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
ВОЛХОВСКАЯ ЗИМА
Мороз идет в дубленом полушубке
И валенках, топча скрипучий прах.
От уголька зубами сжатой трубки
Слоистый дым запутался в усах.
Колючий иней стряхивают птицы,
То треснет сук, то мины провизжат.
В тисках надежных держат рукавицы
Весь сизый от мороза автомат.
Рукой от вьюги заслонив подбровье,
Мороз глядит за Волхов, в злой туман,
Где тучи, перепачканные кровью,
Всей грудью придавили вражий стан.
Сквозь лапы елок, сквозь снега густые
Вновь русичи вступают в жаркий бой.
Там Новгород: там с площади Софии
Их колокол сзывает вечевой.
В глухих болотах им везде дороги,
И деды так медведей поднимать
Учили их, чтоб тут же, у берлоги,
Рогатину всадить по рукоять!
1942
ПАВЕЛ ШУБИН
ПОЛМИГА
Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век бы хотел свой продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;
Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.
Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить ее,
Врезать, как надо,
В четырежды проклятый дзот,
Чтоб стало в нем пусто и тихо;
Чтоб пылью осел он в траву!
...Прожить бы мне эти полмига,
А там я сто лет проживу!
Август 1943 г.
* * *
Утешителям не поверишь,
А молиться ты не умеешь;
Горе горем до дна измеришь,
Не заплачешь — окаменеешь.
Злее старости, горше дыма,
Горячее пустынь горячих
Ночь и две проклубятся мимо
Глаз распахнутых и незрячих.
Все — как прежде: стена стеною,
Лампа лампою, как бывало...
Здесь ты радовалась со мною,
Молодела и горевала.
А отныне все по-иному:
День дотлеет, и год промчится,
Постоялец прибьется к дому,
Да хозяин не постучится.
Ноябрь 1944 г.
В СЕКРЕТЕ
В романовских дубленых полушубках
Лежат в снегу — не слышны, не видны.
Играют зайцы на лесных порубках.
Луна. Мороз... И словно нет войны.
Какая тишь! Уже, наверно, поздно.
Давно, должно быть, спели петухи...
А даль чиста. А небо звездно-звездно.
И вкруг луны — зеленые круги.
И сердце помнит: было все вот так же.
Бойцы — в снегу. И в эту синеву —
Не все ль равно, Кубань иль Кандалакша? —
Их молодость им снится наяву.
Скрипят и плачут сани расписные,
Поют крещенским звоном бубенцы,
Вся — чистая, вся — звездная Россия,
Во все края — одна, во все концы...
И в эту даль, в морозы затяжные,
На волчий вой, на петушиный крик
Храпят и рвутся кони пристяжные,
И наст сечет грудастый коренник.
Прижать к себе, прикрыть полой тулупа
Ту самую, с которой — вековать,
И снежным ветром пахнущие губы
И в инее ресницы целовать.
И в час, когда доплачут, досмеются,
Договорят о счастье бубенцы,
В избу, в свою, в сосновую вернуться
И свет зажечь....
В снегу лежат бойцы.
Они еще свое не долюбили.
Но — Родина, одна она, одна! —
Волнистые поляны и луна,
Леса, седые от морозной пыли,
Где волчий след метелью занесен...
Березки, словно девочки босые,
Стоят в снегу. Как сиротлив их сон!
На сотни верст кругом горит Россия.
Декабрь 1942 г.
АНАТОЛИЙ СОФРОНОВ
ШУМЕЛ СУРОВО БРЯНСКИЙ ЛЕС
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли тропою партизаны.
Тропою тайной меж берез
Спешили дебрями густыми,
И каждый за плечами нес
Винтовку с пулями литыми.
В лесах врагам спасенья нет:
Летят советские гранаты,
И командир кричит им вслед:
«Громи захватчиков, ребята!»
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли с победой партизаны.
1942
ПЕСНЯ О ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ
Кружилась в поле злая осень,
Летела поздняя листва,
Их было только двадцать восемь,
Но за спиной у них Москва.
На них чудовища стальные
Ползли, сжимая полукруг...
«Так защитим Москву, родные!» —
Сказал гвардейцам политрук.
Летят бутылки и гранаты,
Последний бой всегда суров!
«Бей за Москву, за нас, ребята!» —
В последний раз кричит Клочков.
Не пропустили вражьи танки
Герои Родины своей,
В сырой земле лежат останки,
Лежат тела богатырей.
И славу им ветра разносят,
И слышит Родина слова:
«Их было только двадцать восемь,
Но за спиной была Москва!»
1942
ОТ КРАСНОПРЕСНЕНСКОЙ ЗАСТАВЫ
От Краснопресненской заставы,
Где вешних зорь горят лучи,
Дорогой доблести,
Дорогой славы
Шли в бой суровый москвичи.
Еще не смяты гимнастерки,
Но опален войной закат.
Прощай, любимая,
Прощай, Трехгорка,
Не забывай своих ребят...
Мели военные метели,
Прошла в боях войны гроза,
И над Берлином
Уж отгремели
Орудий наших голоса.
Вновь подмосковные пригорки,