Поэзия периода Великой Отечественной войны и первых послевоенных лет — страница 17 из 30

У той поджигородовской березы

Ты всмотришься в зеленый водоем.

Пусть даже так. Потом родятся дети

Для подвигов, для песен, для любви.

Пусть их разбудят рано на рассвете

Томительные наши соловьи.

Пусть им навстречу солнце зноем брызнет

И облака потянутся гуртом.

Я славлю смерть во имя нашей жизни.

О мертвых мы поговорим потом.

1942

СЕРГЕЙ ОРЛОВ

* * *

Спят солдаты крепким сном

Под тремя накатами.

Снится им знакомый дом,

В нем гремят ухватами.

Мать хлопочет над огнем,

Как всегда, торопится.

Кот мурлычет под столом,

Печка жарко топится.

Ребятишки сели в ряд

За столом без скатерти,

Мокроносые, сопят,

Ждут еды от матери.

Вдруг за окнами скрипят,

Слышат, сани-розвальни.

Входит в дом родной солдат

С клубами морозными.

Сквозь огонь лихих годин

К ним пришел сквозь муки он,

Жив-здоров и невредим,

Валенками стукает...

Но гремит в полях война

Над тремя накатами.

Позабыта тишина

И во сне солдатами.

И, быть может, через час,

Так ли, по тревоге ли,

Прозвучит опять приказ

Выйти в путь-дорогу им.

И пойдут вперед они,

Тихие и строгие,

На ракетные огни

Все одной дорогою,

Что через бессчетный бой

За село, высотку ли

Приведет солдат домой

Долго ли, коротко ли...

1944


* * *

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля —

На миллион веков,

И Млечные Пути пылят

Вокруг него с боков.

На рыжих скатках тучи спят,

Метелицы метут,

Грома тяжелые гремят,

Ветра разбег берут.

Давным-давно окончен бой...

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей...

1944


* * *

А мы такую книгу прочитали!..

И нам о недочитанных жалеть.

В огне багровом потонули дали

И в памяти остались пламенеть.

Кто говорит о песнях недопетых?

Мы жизнь свою как песню пронесли...

Пусть нам теперь завидуют поэты:

Мы все сложили в жизни, что могли.

Как самое великое творенье

Пойдет в века, переживет века

Информбюро скупое сообщенье

О путь-дороге нашего полка...

1945


ПАРОМЩИК

Если едешь ты в Кириллово —

Под горой паром, мысок.

Там тебя за душу милую

Переправят в городок.

Пожилой паромщик — маленький,

С темным шрамом на щеке —

Ездит в шапке, в старых валенках

На пароме по реке.

Он упрется в борт старательно,—

Тяжеленько одному,

И поможешь обязательно

Ты с приятелем ему.

Пусть канат скользит, как сыромять,

Ты его потянешь вкось:

Много рек тебе форсировать

По Европе довелось.

Так ты с низкими поклонами

Будешь ехать по Шексне,

И качнет ответно кронами

Бор на правой стороне.

А когда, в причал ударившись,

Пришвартуется паром,—

Сам паромщик, как к товарищу,

Подойдет к тебе потом.

— Разреши огня, пожалуйста! —

Спичка выстрелит в руке.—

Где-то мы, солдат, встречалися,

Не на Одере-реке?..

1946


АТАКА НА РАССВЕТЕ

Заря сверкнула над равниной,—

И вот уж немцы наугад

По солнцу, мина вслед за миной,

Как очумелые, палят.

Они палят, палят с заката,

Но солнце расстрелять нельзя,

И умолкают автоматы,

И тишина встает, грозя.

И мы встаем несметной силой,

Штыками раздвигая тьму,—

Как бы дорогу для светила

Прокладывая в злом дыму.

1947


В КИНО

В колхозе, в кино, на экране

Кварталы Берлина горят.

Смертельною пулею ранен,

Споткнулся на крыше солдат.

Мальчишки скорбят и тоскуют

У самой стены на полу,

И им бы вот так же, рискуя,

Бросаться в огонь и во мглу;

Взбираться на купол покатый

(Полотнище флага в огне)

И мстить за таджика солдата,

Как будто за старшего брата,

Который погиб на войне.

Механики и полеводы

В шинелях сидят без погон,

Они вспоминают походы,

А зал в полутьму погружен.

И, как на сошедших с экрана

Лихих легендарных солдат,

Украдкою на ветеранов

Притихшие жены глядят.

Стучит, как кузнечик железный,

Поет в тишине аппарат.

И вот над дымящейся бездной

Встает на рейхстаге солдат.

Взметнулось полотнище флага,—

И, словно его водрузил,

Встает инвалид, что рейхстага

Не брал, но медаль «За отвагу»

Еще в сорок первом носил.

Огни зажигаются в школе.

В раскрытые окна плывет

Прохлада широкого поля...

На шумный большак из ворот

Полуторка медленно едет.

Мальчишки за нею бегут.

Кинопередвижку в «Победе»

Давно с нетерпением ждут.

Заката багровые флаги,

И дымный туман над рекой.

Герои Берлина и Праги

С экрана уходят домой.

1949

ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ

* * *

...Я говорю с тобой под свист снарядов,

угрюмым заревом озарена.

Я говорю с тобой из Ленинграда,

страна моя, печальная страна...

Кронштадтский злой, неукротимый ветер

в мое лицо закинутое бьет.

В бомбоубежищах уснули дети,

ночная стража встала у ворот.

Над Ленинградом — смертная угроза...

Бессонны ночи, тяжек день любой.

Но мы забыли, что такое слезы,

что называлось страхом и мольбой.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,

не поколеблет грохот канонад,

и если завтра будут баррикады,—

мы не покинем наших баррикад.

И женщины с бойцами встанут рядом,

и дети нам патроны поднесут,

и надо всеми нами зацветут

старинные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце,

такое обещание даю

я, горожанка, мать красноармейца,

погибшего под Стрельною в бою.

Мы будем драться с беззаветной силой,

мы одолеем бешеных зверей,

мы победим, клянусь тебе, Россия,

от имени российских матерей.

Август 1941 г.


ФЕВРАЛЬСКИЙ ДНЕВНИК

1

Был день как день.

Ко мне пришла подруга,

не плача, рассказала, что вчера

единственного схоронила друга,

и мы молчали с нею до утра.

Какие ж я могла найти слова?

Я тоже — ленинградская вдова.

Мы съели хлеб,

                       что был отложен на день,

в один платок закутались вдвоем,

и тихо-тихо стало в Ленинграде.

Один, стуча, трудился метроном...

И стыли ноги и томилась свечка.

Вокруг ее слепого огонька

образовалось лунное колечко,

похожее на радугу слегка.

Когда немного посветлело небо,

мы вместе вышли за водой и хлебом

и услыхали дальней канонады

рыдающий, тяжелый, мерный гул:

то Армия рвала кольцо блокады,

вела огонь по нашему врагу.

2

А город был в дремучий убран иней.

Уездные сугробы, тишина...

Не отыскать в снегах трамвайных линий,

одних полозьев жалоба слышна.

Скрипят, скрипят по Невскому полозья.

На детских санках, узеньких, смешных,

в кастрюльках воду голубую возят,

дрова и скарб умерших и больных...

Так с декабря кочуют горожане

за много верст, в глухой туманной мгле,

в глуши слепых, обледенелых зданий

отыскивая угол потеплей.

Вот женщина ведет куда-то мужа.

Седая полумаска на лице,

в руках бидончик — это суп на ужин.

Свистят снаряды, свирепеет стужа...

— Товарищи, мы в огненном кольце...

А девушка с лицом заиндевелым,

упрямо стиснув почерневший рот,

завернутое в одеяло тело

на Охтенское кладбище везет.

Везет, качаясь,— к вечеру добраться б...

Глаза бесстрастно смотрят в темноту.

Скинь шапку, гражданин!

                                   Провозят ленинградца,

погибшего на боевом посту.