Поэзия (Учебник) — страница 60 из 87

Кинематограф — сравнительно молодое искусство. Оно родилось 28 декабря 1895 года, когда состоялся первый показ фильмов братьев Люмьер. С тех пор кино заняло крайне важное и заметное место в человеческой культуре.

Поэзия и кино могут по-разному взаимодействовать друг с другом: кино может становиться более «поэтичным», а поэзия — более «кинематографичной». В любом случае в современном мире поэзия и кино существуют в тесном контакте. Основа такого взаимодействия — монтаж, который используется как в кино, так и в поэзии.

Монтаж — это соединение разных фрагментов текста или изображения друг с другом в том порядке, который определяет сам художник, а не в том, что задан последовательным развитием действия или логическими связями. В поэзии монтаж возник задолго до кино — еще древнеримский поэт Овидий использовал монтаж в поэме «Метаморфозы», чтобы соединять различные, не связанные друг с другом сюжеты и темы.

Элементы монтажа можно найти почти в любой поэзии: поэты часто связывают друг с другом вещи, которые в обыденной жизни никак не соотносятся друг с другом. Иногда такое соединение выглядит особо «кинематографично», хотя те стихи, где оно происходит, могут быть сочинены и до изобретения кинематографа:

                                 ***

Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне,

Травы степные унизаны влагой вечерней,

Речи отрывистей, сердце опять суеверней,

Длинные тени вдали потонули в ложбине. [324]

Афанасий Фет

В этом стихотворении поэт изображает ночной пейзаж при помощи четырех монтирующихся друг с другом сцен, каждая из которых занимает целую строку. Сначала мы видим месяц, затем вечернюю степь, затем объяснение влюбленных друг с другом, затем снова сумрачный пейзаж. Подобный монтаж разных сцен можно найти практически в любом фильме: именно за счет этого достигается особая выразительность кино, но и в поэзии выразительность может быть связана именно с этим.

Режиссеры и кинокритики неоднократно обращали внимание на близость кино и поэзии. Это приводило, в частности, к многочисленным попыткам создать особый, «поэтический» кинематограф. В таких фильмах внимание зрителя должно было быть направлено не на сюжет, а на способы изображения вещей или людей, на то, как кинокамера видит мир. Наиболее заметные представители этого направления в российском кино — Андрей Тарковский и Александр Сокуров.

Один из ранних теоретиков такого кино, режиссер Дзига Вертов, писал о задаче кинематографа как о поэтической:

Кино есть также искусство вымысла движений вещей в пространстве, отвечающих требованиям науки, воплощение мечты изобретателя, будь то ученый, художник, инженер или плотник, осуществление киночеством неосуществимого в жизни…

Вертов подчеркивал, что кино — это временно́е искусство, так же как и поэзия, и что действие фильма движется вперед при помощи сменяющих друг друга ассоциаций (движений вещей в пространстве) так же, как это происходит в поэзии.

Поэзия может не только косвенно влиять на кинематограф, но и входить в него напрямую — например, в виде цитат из поэтических текстов. Эти цитаты могут играть разную роль в фильмах. Так, в фильме Андрея Тарковского «Зеркало» звучит стихотворение его отца Арсения Тарковского «Первые свиданья», в фильме «Сталкер» — стихотворение Федора Тютчева «Люблю твои глаза, мой друг.». В фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» (1964) есть довольно длинная сцена, в которой несколько популярных в годы съемок фильма поэтов читают свои стихи в Политехническом музее, где в те времена часто проводились поэтические вечера (среди этих поэтов Борис Слуцкий, Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко).

Кроме того, поэты могут непосредственно участвовать в создании кинофильмов. Владимир Маяковский написал сценарии фильмов «Не для денег родившийся», где снялись Давид Бурлюк и Василий Каменский, и «Закованная фильмой», где актерами были сам Владимир Маяковский и Лиля Брик. Поэт Юрий Арабов в течение многих лет пишет сценарии для фильмов Александра Сокурова («Одинокий голос человека», «Дни затмения», «Фауст» и других).

Некоторые поэты пишут стихи по мотивам увиденных фильмов. Иногда такие стихи излагают сюжет фильма, который в таком «сжатом» виде кажется поэтичным сам по себе (как в книге Алексея Крученых «Говорящее кино», 1928). В других случаях поэт пытается запечатлеть в стихотворении то, что он испытывает при просмотре и что не могло быть выражено в самом фильме напрямую (как Александр Скидан в стихах, посвященных фильму Вернера Херцога «Агирре, гнев божий»).

Наконец, кино может быть для поэта одним из средств познания мира. Так, Шамшад Абдуллаев, на поэзию которого кино оказало большое влияние, часто обращается к клас-0 сическому итальянскому кинематографу (Микеланджело Антониони, Пьер Паоло Пазолини), чтобы найти соответствие между изображаемыми в нем пейзажами итальянских городов и пейзажами родного для поэта среднеазиатского города Ферганы. Это соответствие становится для него ключом к объяснению мира, в котором удаленные друг от друга точки связаны особым взглядом, напоминающим взгляд кинокамеры.

Таким образом, язык кино, как и язык фотографии, в ХХ— XXI веках заметно влияет на поэзию. Поэты часто заимствуют те или иные особенности кинематографа: чаще всего это различные типы монтажа, иногда это особый взгляд камеры, способный приближаться к объекту и удаляться от него.

Читаем и размышляем 19.7

Евгений Рейн, 1935

    «ЛЕДИ ГАМИЛЬТОН»

Я помню год сорок четвертый,

На Сретенке кино «Уран».

Я там сидел сеанс несчетный,

C утра, пробившись на таран.

В фойе концерт спешил к финалу,

Гальюн досматривал мильтон,

И наконец-то возникала

История про Гамильтон.

Она была простой девицей,

Но вознеслась от красоты,

И арапчонок меднолицый

Ей чистил райские плоды.

Супруг ее — старик приличный,

С таким и выйти — не в укор,

Служил по части заграничной —

Но появился военмор.

А в это время Бонапарта

Взошла зловещая звезда,

Он с Богом был запанибрата,

За ним горели города.

Но военмор сказал: «Довольно,

Британия, морями правь!»

И одноглазый, малахольный

Наперекор пустился вплавь.

Они сошлись при Трафальгаре,

Авантюрист и Альбион,

Охват французы проморгали,

И проиграл Наполеон.

А тот убит последним залпом,

Спит в палисандровом гробу.

О как рыдал я вместе с залом,

Как я закусывал губу!

А леди стала побирушкой

В трактирах выпивать всерьез.

И зал с понятливостью русской

Беде сочувствовал до слез.

И говорил мне однорукий,

Интеллигентный инвалид —

Вот как сейчас — с тоской и мукой —

Я слушаю, он говорит:

«Война пройдет. Что было — было.

Герою честь и мавзолей.

Вдова не заключает мира.

И нет пощады только ей». [260]

Шамшад Абдуллаев, 1957

ЗАБЫТЫЙ ФИЛЬМ ДВАДЦАТЫХ ГОДОВ

В довершение ко всему, летнее пламя.

                            Ни дерева, ни дощатого навеса:

только белая стена, залитая огнем, — под нею дуреет

желтый, худосочный кот (он казался бы мертвым,

если б не пугающая обдуманность его позы). Какая

пустынная округа, пронизанная солнцем! Возможно,

опасная пустынность? На пыльной,

неверной поверхности земли, на глянцевитых камешках,

на известковых приступках стены

солнце расплавило насекомых — везде по-разному.

Трое юнцов, словно фигуры из другой картины,

появляются справа. Не их ли мы ждали?

Несмотря на жесткость их поступи, они вряд ли оставят

царапины на трогательной хрупкости

захватанной пленки. Несчастная пленка. Однако

ничто не лопнет, не разорвется: мир существует,

пока что-то движет юнцами, и они движут нами,

когда мы следим, как они бредут, пересекая

пейзаж и озираясь изредка. Они безразличны

к ландшафту, к следам запустения — словно

лишь безразличие может

сохранить их достоинство. Хотел бы я иметь

их спокойную пристальность и серые

францисканские сандалии. Так ли существенно,

что это — «Местность близ реки Арно», как гласит

надпись над верхней тесемкой немого кадра?

Куда важнее, что теперь

мы учимся видеть вне нас, где необретенное уже утрачено. [2]

Александр Скидан, 1965

          Из цикла «КИНОГЛАЗ»

Разумеется, его смерть —

это смерть конкистадора.

Великолепный горбун, карбункул,

одним словом, перл в испанской короне.

Штандарт, расшитый золотом инков.

На жертвенном камне распускается пунцовое сердце.

Агирре, гнев Божий, поет

индейскую песню. В скважины перуанской флейты

хлещет христианская кровь.

Листва. Солнце. Медлительный

свинец реки.

Отравленная стрела

в шейных позвонках командора

вращает непотопляемый плот,

Ноев обезьяний ковчег.

В мертвой точке вращенья пейзажа.

В спокойной точке обращения мира.

И в смерти он грезит об Эльдорадо. [289]

Михаил Айзенберг, 1948

                     ***

Вместе уснем и во сне закричим.

Вместе проснемся при полной луне.

Я холодею по ряду причин.

Большая часть остается во сне.

Встань между мнимых его величин —

с ним и со мной, протянувшись ко мне.

там санитарный идет эшелон

места хватает но все заодно

слезы о мертвом тоска о живом

Рама скрипит, и трещит полотно.

Только под утро кончается плен.

Тусклое облако встало с колен.

Никнут кусты. Отсырела трава.

Яблоня, пряча плоды в рукаве,

ветками машет спустя рукава.

В мокрой низине, в глубокой траве

яблоки спят голова к голове. [12]

Алексей Крученых, 1886-1968

ЖАРНОЧЬ В МОСКВЕ

(Кадр лирический)

С привинченной к подушке головой

лежу в духовке.

хрипяч…

Бессонница креозотом

выедает каждый глаз.

__________________

…Из Нарпита

конница

на демонстрацию скачет

ночью в три часа.

Огибая чистый пруд

студенты орут

профессорскую резолюцию:

— «Если через год

из тебя выйдет грош, —

это что-нибудь да значит»!

Дым. шум. г — гум.

Беспризорною ночью

моссельпромцы не спят на часах

кормят девиц и собак.

В голове кирпичи устроили скачку:

Бьют ведром.

Одно спасенье:

начинаю распыляться

и лечу

в ремонт

в канализацию

_____________

Бред…

Бессонница

доедает последний глаз.

Не усну… ежик в мозгу

Утреет… четыре часа.

Через крыши

лисицей кусачею солнце…

— Коварствие! Подлог!

Матрац — кипяток, развар асфальта…

— Эй, пора итти на службу! [179]

Валерий Земских, 1947

                      ***

После всего кто-то приходит

Надо отвечать

Торопливый глоток из копытца

В дыме костра исчезают звезды в овраге

Утро ничего не желает слышать

Еще одно

Желтое пятно на березе

Одинокое колесо обгоняет машину

Чтобы лечь в кювете

Страха не бывает говорит Алиса

И гладит кошку [138]

Станислав Львовский, 1972

                       ***

здесь были доски мыши их дом

отсюда они таращились в открытый проем

смотрели как темнота набухала воздух болел.

из тяжелой глины из острой травы

дети ночные соседские       трогали медленно

сердце овечье      утренний мел.

следы которые они оставляли друг на друге

дом у моря     теплая зима     не чета здешней

вчерашняя речь          рейхсканцлера

просачивалась сквозь почтовый ящик

расплывалась чернилами      на полу.

она крутилась у зеркала      и ждала.

плакала иногда примеряла юбки украшения

босоножки и бог весть что небольшое

как у это у женщин. он         все не приезжал.

иногда как бы издалека    звонил присылал подарки

                                                                        и письма.

землеройки   встречаясь в траве   все чаще

сплетничали   что он не вернется.   марика рекк

каждый вечер пела одну и ту же   песенку.

потом она выходила к отливу.   все следы

которые он оставил на ней     оставались на ней

потому что в доме у моря      ничего не исчезает.

там, у воды, на краю     она все еще ждет

в темноте где гнездо мышиное     пищит и шуршит, —

там она в зеркало смотрит     не стареет, не спит.

сквозь короткие волны падает снег    марика рекк поет

что мол сын мерил их    деревянной школьной линейкой

голубь взвешивал   на своих весах приносил отцу

а отец потерял одного в траве      до сих пор

шарит во тьме большими руками    но не находит. [202]

ТАКЖЕ СМ.:

Афанасий Фет (2.1),

Леонид Шваб (9.2),

Андрей Сен-Сеньков (9.4),

Алексей Парщиков (11.2).

19.8. Поэзия в связи с изменением технических средств