Для начала нужно сказать несколько слов, чтобы рассказать о важности задачи.
Поэзия стала самым свободным и демократичным искусством — актёрам нужен театр, кинематографистам — камера и прокат, романист сталкивается с утратой привычки к долгому чтению.
В этом смысле поэзия неуязвима — она как раз доступна почти без посредников, или — вовсе без посредников, со слуха.
Появление фундаментальной книги для самообразования — такое же естественное явление, как чтение стихов со сцены.
Слово «фундаментальная» я хотел бы освободить от оттенка простого одобрения, с которым оно употребляется (в тот момент, когда говорят просто о большой книге, хотя книга эта чрезвычайно толста). Это действительно фундаментальный учебник о поэзии вообще, насколько можно в одной книге совместить минимальные основы теории стихосложения, историю, список понятий и, наконец, довольно большой стихотворный корпус.
Мы должны при этом понимать, что имеем дело не просто с книгой, а с учебником «для чтения и обсуждения», для чего к нему приторочен специальный сайт, а сайты, как мы понимаем, в размерах слабо ограничены. Сайт этот находится в разработке, ничего, кроме оглавления книги, в нём пока не обнаруживается. Ход сделан верный, но говорить о его успехе пока ещё рано.
Книга отвечает поставленной задаче — это не антология русской поэзии, и даже не антология современной отечественной поэзии, это, введение в тему.
Научная квалификация авторов у меня сомнения не вызывает (кажется там нет никого без степени — минимум кандидатской). При этом, книга написана вне того отвратительного «птичьего» языка, который часто бывает свойственен современным гуманитарным наукам.
Предвижу я и некоторую претензию — именным списком современной поэзии будут довольны не все, то есть некоторое количество людей будут недовольны, не найдя себя или людей своего круга среди упоминаемых и цитируемых.
Это претензия слабая, и вот почему: современная поэзия неминуемо шире любой даже такой толстой книжки. Более того, никакой учебник не является списком Шиндлера, который спасёт имена поэтов для будущих поколений. (Я предвижу, что даже некоторое количество их, попавших на страницы учебника, будут смыты временем). Это неизбежно, и учебник не лист спасения, а фотография быстрого процесса.
С именными списками придётся смириться — например, в моём случае, практически полностью совпадая с моими в исторические времена, они начинают сильно разниться, хотя и совпадая в некотором количестве случаев.
Да, это выбор авторов — но это ведь примеры, а они вольны выбирать примеры из своего круга. Служат ли эти строки примерами? Да, они выполняют эту функцию.
В остальном учебник следует за современной литературной ситуацией.
Оттого вопрос «Отчего N. включён в учебник, хотя NN мне нравится больше» теряет смысл.
Теперь дело не за покупателями (хотя цена в тысячу-полторы рублей мне кажется в любом случае переводящей книгу в раздел редких), так вот — не за покупателями, а именно за теми, кто по ней будет учиться — самостоятельно или в аудиториях.
Евгений Ермолин, литературный критик, доктор педагогических наук, главный редактор журнала «Континент»:
В этой дельной, умно и просто написанной книге мне, анархисту и мистику, не хватает поэтического безумия как самодовлеющей интенции, как некоего априори, без которого блюдо теряет вкус. Авторы слишком трезвы. Речь не о примерах и образцах, которые предъявлены в учебнике, а об учебном тексте.
Вы спросите, а можно ли (а нужно ли) учить безумию. Есть о чем подумать. Редукция метафизического измерения все же приспускает саму поэзию с Парнаса, и разговор о ней теряет ту ауру вдохновения, без которой и сама поэзия не нужна.
Перевод темы в план «религиозной идентичности», а тем более «православной идентичности», выглядит как-то странно. Позитивистский подход сильно упростил и разговор о мифе, ритуале и символе в поэзии. В итоге главным поэтом-ритуалистом представлен Пригов, и ему как бы даже нет альтернативы. Скомкан и сведен к нескольким словам и возможный разговор о новом символизме в поэзии 2-й половины ХХ- начала XXI вв. Гумилевский трамвай, конечно, интересен как пример, но ведь это история давняя, и к тому же трамвай лишь средство трансфера, а символическая емкость стихотворения связана скорее с другими образами. О продолжении темы у Воденникова и вовсе говорить трудно. Между тем, символизм, который ткется не только завершенными образными сгустками, но и интонацией, звукописью, паузами, — это тоже поэзия.
Тем не менее, книга принесет, безусловно, немалую пользу изучающим литературу. Трезвость — это то алиби, которое трудней оспорить, чем подтвердить его целесообразность, на фоне стихий поэзии и житейских катавасий.
Евгений Никитин, поэт, прозаик, эссеист:
Думаю, многие скажут (или подумают про себя), что учебник «Поэзия» призван ввести в употребление далеко не безусловную понятийную систему, которой пользуется совершенно определенный круг авторов (понятие «прирост смысла» появляется с самого начала). А также призван зафиксировать и сам этот круг в качестве канонического (поставив, например, за стихотворением Тютчева — стихотворение Андрея Черкасова). Однако на этот счет можно сказать лишь — ну а как иначе? Разве не так устроена деятельность дисциплинарных институтов, каковым и является любой учебник? Поэтому именно по этому пункту у меня претензий нет.
Тем более что над этим очевидным недостатком жанра авторы постарались подняться и дать, действительно, большой пласт материала. Какого материала? По сути, это словарь. Словарь, с помощью которого можно говорить о поэзии. В том числе — нести любую околесицу, но — и это важно отметить — сам словарь не виноват в том, что с его помощью можно нести околесицу. А стихи в учебнике приводятся всегда для иллюстрации конкретной статьи. Так, например, в статье «Поэзия и живопись» неожиданно процитирован «нерукопожатный» Игорь Караулов — потому что у него в тексте «голландцы рисовали лошадей». С тем же успехом можно было процитировать этот текст в главе «Поэзия и животноводство», но почему-то такой главы нет.
Вообще говоря, странно, что темам «Поэзия и…» (вспоминается знаменитое «Я и девочка», «Я и белочка»), посвящена солидная часть учебника, в то время как истории литературных течений 70х, 80х и 90х — едва ли несколько страниц. Зато из процитированных в учебнике стихотворений складывается огромная антология, интересная сама по себе.
Однако есть и некоторые недостатки, которых можно было избежать. Они — методического характера. По впечатлению уже от первой главы, авторы говорят с читателем как с идиотом или ребенком среднего школьного возраста: «Как и многие другие важные вещи в жизни — воздух, например, или любовь, — поэзия не совсем то, чем она кажется.(…) Например, «поэзия — это когда в столбик, а проза — когда в строчку все подряд», — чаще всего так и есть, но ведь не путаем же мы со стихами ресторанное меню? Значит, не только в столбике дело.»
Авторы учебника, которых часто (не без профанной зависти) обвиняли до этого в использовании «птичьего языка», оснащенного избыточным терминологическим аппаратом, как бы показывают, что могут говорить и человеческим языком. Но, как мы знаем, дети больше всего не любят, когда взрослые пытаются говорить на их языке. Дело в том, что это выдает снисходительное отношение, а оно, в свою очередь, симптом плохо скрываемого неуважения…
Не говоря уже о том, что выше приведена маленькая ложь. Мы-то знаем, что ресторанное меню очень даже может стать стихотворением, если его ввести в контекст сборника текстов или литературного вечера. Это мы знаем самое позднее со времен концептуалистов.
Эта маленькая ложь тоже очень характерна для разговоров с детьми. Ведь взрослые считают, что детям не надо всего говорить, потому что их психика не готова к восприятию экзистенциальных истин, вроде той, что все они и все известные им люди умрут, а солнце рано или поздно погаснет, пожрав всю Солнечную систему (этот пример приводит в одном из своих стэндапов Луи Си Кей).
Авторы как бы считают, что студенты старших классов или первых курсов вузов слишком хрупки, и с ними надо вести себя очень осторожно. Особенно учитывая политическую ситуацию в стране. Например, учебник очень осторожно касается вопроса о гендерной идентичности Марианны Гейде. Вот прочитают студенты учебник «Поэзия» — тогда и поумнеют, станут употреблять слова типа «ризома». Тогда и можно будет раскрыть им тайны — и про ресторанное меню, и про гендеры.
Кстати, ресторанные аналогии дальше продолжаются, видимо, как самые популярные в среде голодных студентов: «Значит ли это, что если ты не пишешь стихов, то и читать стихи бесполезно? Безусловно нет: ведь для того, чтобы знать толк во вкусной еде, не обязательно хорошо готовить».
В остальном надо сказать, что выход этого учебника — событие, безусловно, эпохальное. А то, что в нем кого-то нет, не включили, не упомянули — это отражает объективное соотношение сил в современной литературной жизни. Мог бы я, например, написать учебник поэзии — нет, не мог бы. Кто-то скажет: мог бы, но не написал. А они — и смогли, и написали. И это может вызывать только огромное уважение.
Ольга Балла-Гертман, литературный критик, редактор отдела философии и культурологии журнала «Знание-Сила»:
Сразу должна покаяться, что книгу прочитать я ещё не успела, поэтому говорить могу только о внешних впечатлениях и ожиданиях от неё, притом максимально субъективных.
Прежде всего, я очень рада самому факту того, что такая книга теперь есть и приводит в обозримую систему современные представления о поэзии как о культурной форме (понятно, что неминуемо ограниченные ценностями и позициями круга авторов, но это нормально; тем, кто с этими позициями не солидарен, что же мешает написать собственный учебник, сопоставимый по охвату материала и круга вопросов? А мы и прочитаем — и расширим собственные представления.)