– Ага. Ты это сделаешь, а они возьмут и завибрируют, когда он подошлет чертяку-адвоката, готового спалить здание суда, лишь бы отмазать его от тюрьмы.
– Тогда, думаю, нам лучше закрыть это дело, – говорю я, открывая дверцу.
Лэнг что-то бессвязно бормочет, делая то же самое со своей стороны.
Мы выходим из «Мустанга» и идем по обходной дорожке в обрамлении декоративных камней и желтых цветов. В центре двора предусмотрен даже симпатичный деревянный стул. Снаружи все здесь кричит о домашнем уюте и гармонии, но, как известно, идеальных семей не бывает. Особенно при серийном убийце, использующем домашних в качестве прикрытия.
Мы входим на крытое крыльцо, где нас окружают керамические горшки с еще бóльшим количеством желтых цветов, и Лэнг нажимает на кнопку звонка. Долго ждать не приходится. Дверь открывается, и навстречу нам выходит женщина в джинсах, майке и таких же белых кроссовках «Чак Тейлор», в которых я люблю щеголять по выходным.
– Чем могу? – несколько растерянно спрашивает она. Зеленоглазка, каштановые волосы, бледная кожа. Килограммов пятьдесят пять, не больше.
Чем-то похожа на меня.
Не могу точно сказать, почему такое приходит в голову. То есть технически, по цвету кожи и росту, это можно сказать о многих. Но многие ли замужем за человеком, которого лично я полагаю серийным убийцей и который пас меня сегодня на утренней пробежке?
Лэнг показывает свой значок.
– Детектив Лэнгфорд, мэм. – Указывает на меня. – А это детектив Джаз. Мы можем задать вам несколько вопросов?
– О боже… – Ее глаза расширяются, в их глубине трепетный испуг. Хозяйка выходит на крыльцо и плотно прикрывает за собой дверь.
– Там внутри мои дети, – произносит она тихим, учащенным, настойчивым шепотом. – Что-нибудь случилось? Что-то с моим мужем?
От меня не укрывается ее интонация. Слово «муж» несколько акцентировано.
– А как вы полагаете, миссис Смит, что могло случиться с вашим мужем?
– С ним все в порядке? – Ее губы приоткрыты, дыхание прерывисто. – Он… в порядке?
– В порядке, – отвечаю я, удивленная тем, что Ньюман не предупредил ее о нашем возможном визите. И удивленная не просто, а, я бы сказала, изрядно. – Час назад мы видели его в кампусе.
Она поочередно нас оглядывает.
– А… что случилось?
– Мы расследуем убийство, – сообщает Лэнг. – И сейчас находимся в процессе устранения подозреваемых. Одного за другим, одного за другим…
– Да я… – Ее голос осекается из-за отсутствия слов, но она делает новую попытку: – Мой муж что, подозревается?
Ей известно.
Это то, что говорит мне данный вопрос.
На каком-то уровне она догадывается, что ее муж убийца. Очевидно, Лэнг тоже это улавливает, потому что начинает играть на этом:
– Отчего вы думаете, что ваш муж может быть к нему причастен?
– Я вам что, подозреваемая? – по-птичьи взлетает голос Бекки. – С какой такой стати? – Ее рука на груди сжимается в кулачок. – Боже мой, да кто вообще умер? Назовите!
– Майкл Саммер, например, – отвечаю я. – Он вам знаком?
Она часто моргает.
– Нет. – Ее брови напряженно сдвигаются. – Имя мне совершенно не знакомо. И что, меня все равно надо подозревать? Где же справедливость?
– Справедливость мы с вами обсудим позже, – отвечает Лэнг, не подтверждая и не опровергая ее статус подозреваемой. – Например, вы можете сказать, где были четырнадцатого числа?
– Это день рождения нашего сына, – без запинки отвечает женщина. – Мы его отмечали всей семьей. Были все вместе.
– И чем вместе занимались? – спрашиваю я.
– Ну как чем… Просто были здесь. – Бекки жестом обводит дом позади себя. – Небольшая семейная вечеринка, только мы и дети.
– С какого по какое время? – бдительно уточняет Лэнг.
– Да мы не считали, – она пожимает плечами. – И день, и вечер. Днем готовили барбекю у бассейна, а вечером заказали пиццу, которую ели под просмотр «Джуманджи»[5].
– Во сколько вы отправились спать? – спрашиваю я.
– Была суббота, так что детишки допоздна играли в «Монополию». Они ее любят. А мы с Ньюманом сели проверять работы: он – своих студентов, я – своих учеников.
– Дело нужное, – Лэнг кивает. – Во сколько же вы улеглись?
– Я – где-то в начале одиннадцатого. Ньюман, кажется, задержался подольше. Ну так у него и задания куда более сложные, чем мои.
– Если бы он ушел, вы бы об этом знали? – спрашивает Лэнг.
Женщина ощетинивается:
– Странный вопрос. Конечно. Но он не уходил.
Хотя именно это частенько происходит в ситуациях, связанных с семейными отношениями. Семейство спит, а убийца тихонько ускользает…
– У вас есть камеры наблюдения, способные подтвердить, что после десяти вечера из дома никто не выходил? – спрашивает Лэнг.
Губы Бекки сурово сжимаются.
– Таких камер у нас нет.
Лэнг вздергивает бровь:
– Ну и дом у вас… А как же безопасность для вас и ваших детей? Впрочем, мы проверим у соседей. У них камеры наверняка найдутся.
Бекки скрещивает на груди руки.
– Может, мы себе их тоже установим.
– Да, и напоследок, – якобы спохватываюсь я. – Хотелось бы взглянуть на коллекцию поэзии вашего мужа.
– Вы хотите… хотите взглянуть на… Нет! – Бекки выставляет перед собой руку. – Зайти в дом я вам позволить не могу, дети испугаются. Нет уж, извините. – Ее щеки жарко вспыхивают. – В ответ на любое ваше несогласованное действие мы вызовем адвоката.
– Ничего, мы уже уходим, – успокаивает Лэнг и достает из кармана визитку, предлагая ее Бекки. – Если вспомните что-нибудь, пусть даже мелочь, которую нам следует знать, позвоните. Всякое, знаете ли, бывает…
Сердитым движением она хватает карточку с его ладони.
– Так и поступим.
– Приятного вечера, миссис Смит, – прощаюсь я, чуть приподняв подбородок.
Мы с Лэнгом возвращаемся к машине, где тот, едва запустив мотор, выпаливает:
– Слушай, она же вылитая ты!
Этот коммент я игнорирую, сосредотачиваясь на собранной информации.
– Она призналась, что у него есть коллекция поэзии. И поняла, что мы здесь из-за ее мужа. Ей известно, что он монстр. Ее можно расколоть.
– Да понял я, – отмахивается Лэнг. – Давай вернемся к моему первому пункту. Она похожа на тебя.
– Как и миллионы других шатенок с зелеными глазами.
– Даже черты лица как у тебя. А он тебя выслеживал, Джаз… Мне не нравится, куда все это движется.
Глава 30
Лэнг выезжает с подъездной дорожки – и лекция понеслась:
– Необходимо всерьез обсудить вопрос о твоей безопасности. Перед нами убийца, который проявляет к тебе самый пристальный интерес. Когда эти монстры переходят на личности, гибнет наш личный состав.
Ну прямо про моего отца. Не о нем ли он говорит? И продолжает, продолжает… И еще немного продолжает. Я чувствую, как к шее приливает жар. Отключаюсь как могу, превращая голос Лэнга в белый шум. Он нащупывает кнопки, нажатие которых мне в тягость.
«Сфокусируйся, – колдую я. – Следуй метóде и лови убийцу».
По мобильному звоню патрулям, чтобы они сняли данные с камер у соседей. Когда заканчиваю, Лэнг, слава богу, умолкает.
Не теряя сосредоточенности и по-прежнему следуя методе, я бросаю взгляд на один из своих составленных ночью списков и уточняю, что делать дальше. Сверяюсь с папкой, кто в окружной прокуроре курирует это дело.
– Ага. Помощник прокурора – Эван Адамс, которого ты не выносишь по причинам, коими не желаешь делиться, – говорю я, как будто Лэнг своих нотаций и не читал, а я не включала его в игнор. – Хорошая новость в том, что я с ним лажу. Не так давно мы с ним вместе успешно предъявили обвинение, и вышел достойный приговор.
– Ну а плохая – помимо того, что этот ублюдок вообще здесь задействован?
– Беря во внимание, что ты его ненавидишь – подозреваю, из-за какой-нибудь юбки, – ты, вероятно, знаешь, что он красив и талантлив, что в переводе означает «заносчив и амбициозен».
– Знаю и это, и не только это. Он зассыт обвинять, если это рискованно, но если начнут сыпаться трупы, то вполне может скомандовать «фас», даже если ситуация еще не созрела.
– Вот именно, – говорю я. – Обоюдоострый меч. Его самого можно назвать чуть ли не записным убийцей, как Поэта. Я ему позвоню. Назначу встречу и попытаюсь обойти эту проблему.
– Возвращаясь к тому, что ты смотришься как жена Ньюмана…
Я со вздохом перебрасываю страницу в папке.
– Сэм, – настаивает Лэнг.
Мы сейчас на хайвэе и снова урчим в неподвижном потоке машин. Потому от этого разговора никуда не деться.
– Лэнг, я тебя услышала.
– Услышала? А мне почему-то так не кажется.
Все мое хладнокровие и сосредоточенность тают на глазах. Я рывком поворачиваюсь к Лэнгу.
– Итан, я слышу тебя прекрасно. Мне, как никому другому, ясно, насколько опасна эта работа, черт бы ее подрал. А свою или чью-либо безопасность я никогда не принимала как должное. Не планирую и сейчас.
– Тебе нужна дополнительная защита.
– Что? Может, мне еще попросить, чтобы ты каждую ночь у меня дежурил? Или раздеться догола? Это защитит меня от опасности? Не переводи внимание с себя на меня.
– Ну что ты творишь, Сэм?
– «Отца застрелили у меня на глазах» – какая часть этой фразы тебе не понятна? Я уже забрызгана кровью с ног до головы. Его кровью, Итан. Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу ее смыть? Неужели ты думаешь, что я вкалываю на этой работе хотя бы день без мысли об этом?
Нетерпеливый звук клаксона.
Я поворачиваюсь – транспортный поток, оказывается, пришел в движение. Мы снимаемся с тормоза и молча едем. Тишина – острое лезвие между нами, готовое порезать одного или сразу двоих. Лэнг включает погромче радио, подвякивая песне в стиле кантри (его способ показать, что он уступает, по крайней мере сейчас). Моя ступня постукивает по коврику, пальцы наигрывают ритм на колене, при этом ни то, ни другое не имеет ничего общего с музыкой. Дело в десяти миллионах нервных окончаний, которые он задел. Проходит пять полновесных минут, прежде чем напряжение в машине ослабевает до степени, которую можно считать терпимой. Ступня перестает подергиваться, хотя пальцы – еще нет.