– Ну вот, совсем другое дело. Будь внимательным и молодцом.
– Ладно, – мычу я, и она жестом открывает мне путь к свободе.
Не давая ей удумать что-то еще, я бросаюсь к двери и выбегаю на крыльцо, где внизу у ступеней стоит Кевин, уминая пончик с глазурью. В стремлении оттяпать хоть половинку вкусняшки я коршуном ныряю к нему. Но он со смехом запихивает в рот последний кусочек.
С напускной обидой я смотрю, как Кевин облизывает пальцы.
– Папа завтрак сготовил, – поясняет он. – В смысле, сгонял за пончиками. Люблю, когда мама на работу спозаранку уезжает.
– Козлина, – упрекаю я.
– Да на, – он протягивает пакет с еще одним.
– Значит, не козлина, – исправляюсь я, вскидывая сумку на плечо и принимая дар под отзвуки далеких сирен. – Спасибо.
Мы неспешно идем; сирены между тем становятся громче.
– Интересно, чего это там, – недоумевает Кевин, оглядываясь через плечо, а затем снова на меня. – Наверное, старикан Майклс из магазинчика на углу опять дубасит жену.
– Или собаку, – высказываю я предположение. – Я слышал, он и собаку свою колотит.
– Да ну! – не верит услышанному Кевин. – Неужто собаку?
Я киваю: мол, чистая правда.
– Своими ушами слышал.
– Ого. – Кевин качает головой. – Это уж совсем хреново.
Я достаю из пакета дареный пончик.
– Вчера после школы тоже хреновато было, разве нет?
– Да уж, – Кевин со вздохом разводит руками. – Я хотел помочь бедняге Генри, но ведь тогда и мне досталось бы.
– Наверное. – Я пробую на вкус глазурь. – Зато тот новенький отличился. Как выскочил… здоровый такой. – Я откусываю кусочек. – Ммм… Пончик классный.
– Правда? – радуется за меня Кевин. – И вид аппетитный. Как у той новенькой, – добавляет он. – Симпотная.
Откусывая еще кусочек, я пожимаю плечами:
– Не знаю. Тебе видней.
– Эй! Э-эй! Э-э-э-эй!
Мы останавливаемся и оборачиваемся, с удивлением видя еще одного нашего приятеля, Коннора. Он бежит к нам, дико размахивая руками.
– Чего это он? – недоумевает Кевин.
– Наверное, обозлился, что мы не зовем его ходить с нами в школу, – предполагаю я.
– Лишний пончик у меня был всего один, – шепчет Кевин. – Что мне ему сказать?
Коннор с разбегу тормозит и подается вперед, тяжело переводя дух.
– Занятия отменили.
Я доедаю пончик и, облизывая пальцы, спрашиваю:
– Сестра Мэрион, что ли, приболела?
– Какое там «приболела»! – Коннор машет рукой. – Я слышал, как мать разговаривала по телефону. Кто-то из нашего класса умер. То есть больше уже не появится. Никогда.
Мы с Кевином враз роняем сумки и в один голос спрашиваем:
– Кто?
– Не знаю, – отвечает Коннор. – А нашли его возле речки.
Глава 1
НАШИ ДНИ
Я сижу в театральном кафе Остина, штат Техас, подальше от сцены. Недалеко под потолком гудит кондиционер, на форсаже превозмогая жару августовского вечера. Сцена находится по центру. В руке у меня бокал элитного «Макаллана». Не могу отказать себе в этой слабости; как говорится, приверженность к качеству обязывает. Конечно, есть и другие, более доступные сорта виски, но когда я один, без семьи, то нет необходимости изображать из себя благоверного супруга и отца (роль обременительная, но необходимая для соответствия высшей цели, на которую надлежит равняться).
Со своего места я неспешно оглядываю участников нынешних поэтических чтений. Примерно двадцать голов, разномастных в плане пола и возраста: вон той молоденькой лет шестнадцать, не больше, а этот поношенный типчик наверняка разменял седьмой десяток.
Местечко вполне себе уютное. Я неторопливо прихлебываю виски (вкус – приятный оттенок дуба, с жарким пощипыванием на языке). Между тем к микрофону подходит Майкл Саммер. Темный шатен, скрупулезно соответствующий моему умозрительному имиджу. Рост под метр девяносто (рядом с ним мне за свои метр семьдесят семь как-то даже стыдновато), в очках и «бабочке», оттеняющей застегнутость пуговиц. Похвальное внимание к нюансам, особенно с учетом его роли в качестве сегодняшнего ведущего; можно сказать, повышает планку ожиданий. Кто знает – может, он окажется настолько хорош, что укрепит свое реноме до роли постоянного ведущего…
Пристальным взглядом он сканирует собрание и отыскивает меня – «профессора», как я был представлен на предыдущем мероприятии, что и привело меня к приглашению на это.
– Добрый вечер! – прочистив горло, обращается он к аудитории. – Я – Майкл Саммер. Добро пожаловать на наш вечер поэзии, вечер истинного литературного наслаждения. Сегодня, прежде чем начать, под ваши сиденья я положил по книге стихов.
Дальше я слышу все как сквозь воду. Что значит «положил под сиденья»? Поэзия – это библия слов, не предназначенная для лежания на земле, для того, чтобы ее пачкали и святотатствовали над ней. Поэзия – это история, которую надлежит оберегать; уроки, необходимые для усвоения, путь к изменению нашего общества или отвращению его от распада и гибели.
А я – ее признанный Мастер; не гений, но тем не менее призван им быть.
Откидываюсь на спинку стула, пригубляя элитный виски – амброзию, которая, как я вижу, звучит диссонансом атмосфере, в которой некто, подойдя к микрофону, одной лишь фразой оскверняет великое наследие Фроста, Шекспира и По. Список можно продолжить, однако слушателей я не виню. Они – всего лишь ученики. А вина лежит на учителе, и этот учитель должен поплатиться. Дальнейшего продолжения роли ему не уготовано, но он послужит определенной цели.
Я допиваю бокал и убираю его в сумку на полу. Единственное, что я исконно оставляю после себя, – это слова. Так что решение принято. Сегодня та самая ночь. Саммер – именно то, что нужно. Это он даст ей понять, что пришло время исполнить свое предназначение. Подготовить себя, доказать свою состоятельность, пройти испытание. Он тот, кто явит ее мне. Мою безупречную, желанную воспитанницу. Будущую госпожу при Хозяине. Глава 2
– Детектив Саманта Джаз! – зычно доносится из двери капитана Мура.
Я через стол кошусь на детектива Итана Лэнгфорда, в прошлом моего напарника, а ныне соседа по насесту.
– Лэнг, ты что-нибудь вытворил?
Тот смеется раскатистым басом двухметрового здоровяка. По службе он не раз протаскивал меня по извивам и ухабам. Опаска, оглядка, «семь раз отмерь» – это все не про него. Его кредо: «Не ходишь по-крупному – делаешь по-мелкому». Вот и сейчас он пожал плечами и ернически хмыкнул:
– Да ничего такого. Не верь поклепам. Все тип-топ.
Я хмурюсь, потому что пикироваться с капитаном – его излюбленный конек. А вот у меня – нет, и тому есть веские причины. Каждая встреча с Муром для меня пробуждает в комнате призрак моего отца – бывшего капитана, которого мы ровно три месяца назад похоронили. Причем не с таким почетом, о каком можно было мечтать. Ушел, что и говорить, не под фанфары.
– Лэнг, я серьезно!
– Да ничего такого, – подмигивая, говорит он. – Ну, из того, что ему следует знать.
Я хлопаю себя по бедрам и вперяюсь в него взглядом Мегеры.
– Да ладно тебе, мозговой трест, – юлит Лэнгфорд. – Ты ж была моложе всех на участке, в двадцать пять лет с самым высоким ай-кью за всю историю… Баллы просто зашкаливали. Что у тебя, на капитана ума не хватит?
– А тебе бы только глумиться, паршивец… Аж тащишься.
– Не без того. Может, он хочет знать, почему тебе уже тридцать два, а ты не сдаешь тест на сержанта.
– Тебе вон сорок, а ты тоже до сих пор не сдал, – подкалываю его я.
– Уж такое я уе…
Я его люблю, но в каком-то смысле он и вправду невсебешный; при этом любопытно, что отец частенько ставил нас с ним в пару.
– Возможно, тест я не проходила, потому что не хочу командовать такими, как ты.
– Джаз! – доносится рык капитана. – Я жду!
Я машинально заправляю свои длинные светло-каштановые пряди за уши (жест, для детектива вроде меня выдающий нервозность). Примерно то же, что оглаживать на себе одежду – как я сейчас провела по своему брючному костюму с шелковой блузкой. Куртка скрывает мое табельное оружие и значок, а шелк вкрадчиво шелестит: «Я – женщина, вонзающая жало».
Впрочем, сейчас я никого не жалю. Спина у меня напряженно выпрямлена. А при взгляде на пятачок стола, где некогда красовалось фото моего отца – статного темно-русого красавца с зелеными глазами, как у вашей покорной слуги, – я ощущаю томительное раздражение. Скорей бы все это закончилось.
Отвернувшись от Лэнга, я отключаюсь от его «удачи!», сопровождаемого сочувственным шевелением коллег за столами. Прессовать меня насчет сержантского теста капитан не собирается. Я – дочь его замаранного предшественника, который уже (или всего) три месяца как в могиле. И, по-видимому, мое намерение перебраться в отдел внутренних расследований – для обновленного Джаза – делает меня отступницей еще хуже отца.
Капитан Мур мне не доверяет. А то, что мой крестный – начальник полиции и бывший лучший друг моего отца, делу совсем не в помощь. Скорее наоборот.
Я подхожу к двери начальника и без паузы влетаю в его кабинет. Вот что значит быть детективом убойного отдела и дочерью своего родителя. Видно, я с детства усвоила не робеть даже в самых патовых ситуациях. Мне известно, как погружаться прямиком в сердцевину чертова момента. А каждый момент с капитаном для меня именно чертов – не знаю, как для кого еще.
Он возвышается глыбой над своим столом – темнокожий атлет на пятом десятке, крупный во всех отношениях; уже само его присутствие большое и уверенное. Источающее властность. Его кабинет по-мужски холоден, без всяких там семейных фоток. Видно, что он обручен со спортзалом и, насколько мне известно за годы нашей совместной службы, прочно разлучен с кафе-кондитерскими, предпочитая коротать свой досуг в других местах. Я, со своей стороны, тоже дружу с фитнесом, но и кафе-мороженых не чураюсь; просто Мур более цельный. И при этом однобокий. Не видит оттенков серого, которые, по моему убеждению, являются ключом к раскрытию преступлений. Для него