Уэйд смотрит на нас обоих, делает глоток и ставит свой бокал на стол.
– Вместо того чтобы ввязываться в вашу драчку, я лучше найду другой предмет для обсуждения, ладно? – Он лезет в свой кейс и достает папку. – Вот. Пришел с подарками. У меня это сегодня проходило как тема занятия.
Я ставлю бокал на стол и пододвигаюсь к краю дивана.
– Отчет или профиль?
– Отчет. А завтра с утра я выкроил тебе в Сан-Антонио встречу с психологом.
Мне вдруг становится неловко.
– Я знаю, почему ты это сделал.
– Потому что тебе место там и с нами, – он улыбается. – И ты всегда с удовольствием участвуешь в командах профайлеров. А еще я договорился с парой криминалистов, чтобы они встретились с тобой и оказали поддержку. Хотя дело ведешь ты, поэтому сами решайте.
– Спасибо тебе. – Я принимаю папку. – Спасибо за все. А сам ты отчет просматривал?
– И не только я. Весь мой класс, вместе с лучшими новобранцами ФБР. Все приложились.
Я снова оживляюсь; даже Лэнг садится прямее, отставив свой бокал.
– И что? – спрашиваем мы в один голос.
– А то, – отвечает Уэйд, – что за последние десять лет по стране зарегистрированы сотни случаев смерти от токсинов. Но типы токсинов должным образом не документировались. При этом только в шести случаях тела привязывались к стулу, что так или иначе копирует нынешний стиль Поэта. Отдельно отмечены три случая, когда жертвы привязывались вместе с руками, а удушье наступало от пластиковых пакетов.
У меня на руках привстают волоски. Я была права. Он убивал и раньше. Тренировался, набивал руку. Учился охотиться и убивать, и поднаторел в этом деле до чрезвычайности. Окреп и заматерел. Но тем больше он будет сожалеть о том дне, когда исчез Робертс. Потому что именно в тот день появилась я.
Глава 58
В уме вихрятся вопросы, мелькают на бешеной скорости. Так и хочется проникнуть в голову Уэйда, проглотить эту его папку и узнать все прямо сейчас, но я себя сдерживаю. Ни в коем случае не пори горячку, сосредоточься. Для начала я задаю один простой, но важный вопрос:
– Стихи оставлялись?
Уэйд в ответ покачивает головой.
– Такие детали, наверное, легче уточнить, связавшись с теми, кто вел эти дела.
Затем подается ближе; его глаза горят азартом. Есть секрет, которым он намерен поделиться.
– А ну-ка, следующий вопрос?
Не знаю точно, куда он клонит, но мне не терпится это выяснить.
– А в Техасе такие случаи были?
– Были. Два.
Адреналин бьет в голову, но я не даю ему контролировать себя больше, чем «худи в бейсболке» – запугивать меня.
– Интересно, когда?
– Оба в последние полгода, – отвечает Уэйд.
– Где?
– В Браунсвилле и Хьюстоне. Из двух убийств Браунсвилл был первым.
Мой взгляд устремляется на Лэнга.
– Браунсвилл… Именно там Мартин планирует встретиться с дилером, сбывающим цианид через Даркнет.
– А Хьюстон – то место, куда внезапно решил перевестись Робертс, – рассуждает Лэнг, вытаскивая из кармана телефон. – Сейчас звоню Мартину и копам из Браунсвилла и Хьюстона. Может, повезет и нужных детективов получится застать на работе.
Он весь в движении, и понятно почему. Мы приближаемся. И все вместе это чувствуем.
Я возвращаюсь вниманием к Уэйду:
– А как насчет капюшонника? Есть ли какие-то наблюдения, которые можно приобщить к тем делам?
– Для такой информации надо будет скорректировать отчет.
– Ну хорошо. Ладно. На момент подготовки я вам этой информации не давала. – Стягиваю куртку и скидываю каблуки. – Как много дел сразу навалилось… – Бросаю красноречивый взгляд на Уэйда: – Кстати, для справки: я совершенно не против, если ты останешься и будешь здесь всю ночь работать.
Он смеется глубоким теплым смехом; тем, что обезоруживает в равной мере людей и убийц. Мне этот смех нравится, но еще веселей ощущать скрытую в нем хитринку.
– Приятно сознавать, – говорит Уэйд, – тем более что этот расклад я уже предполагал. Ну что, заказываю еду?
– Валяй.
Я встаю, обхожу столик и поднимаюсь к себе в лофт, где включаю свет и захожу в каморку с наклонным потолком. Риелтор сватал это пространство как гигантский шкаф или мелкую спаленку без окна. С той поры я уяснила, что этот «шкаф» – лучшее место для хранения фотоснимков мертвых тел и мест преступлений, чтобы не смущать гостей. Которых не сказать чтобы много, помимо прожженных полицейских спецов. Был, правда, один, годы назад, когда я имела неосторожность попытать счастье через бюро знакомств. Но разговоры о мелочах и индексах клиентской лояльности оказались гораздо менее привлекательными, чем раскрытие преступлений.
Из экономии пространства убранство комнатки составляют лишь светлая откидная столешница у дальней стены и большой диван-гамак в обрамлении двух приставных столиков. Для верзилы Лэнга этот гамак просто ад: уляжешься кое-как, а потом еще слезать впритирку к стенам…
На столе стоит проигрыватель виниловых пластинок. Взгляд на него рождает какое-то ощущение, и я обхожу гамак, чтобы подойти ближе. Рядом с «вертушкой» внаклон стоит коллекция джазовых альбомов, которыми мы с дедушкой много лет обменивались. Особый ритуал, происходивший между лучшими друзьями – дедушкой и внучкой. Меня покалывает чувство вины. Я ведь так и не навестила его в доме престарелых после того, как погиб папа. А дед того и не знает – ни о кончине сына, ни о том, что внучка не приходит навестить. Он почти ничего не помнит, и это тяжело сознавать. На этот раз сердце мне щиплет чувство иного рода: тоска и потеря. Деда я потеряла еще раньше, чем отца.
Беру один из альбомов, «Чет Бейкер в Токио»; один из его любимых. Дед джаз боготворит, и не из-за нашей фамилии, которую он всегда считал забавным подарком, передаваемым из поколения в поколение. Фамилия, которой была одарена и я, потому что он усыновил моего отца, когда тому было десять. Я возвращаюсь в прошлое и сижу в дедушкиной берлоге, именуемой также «джазовой комнатой».
«Моя дорогая Саманта, – говорил мне он. – Джаз и поэзия беседуют с душой так же глубоко и проникновенно, как и многие великие произведения литературы. – Затем поднимал стаканчик виски и добавлял: – Сообща джаз, поэзия и хороший виски создают волшебство».
При этом воспоминании что-то во мне шевелится; нечто, до чего я пытаюсь дотянуться и ухватить, но все никак не могу.
За спиной слышатся шаги, и я скидываю эту мысль туда, где они скачут теннисными шариками, пока не станут более доступными. Альбом я откладываю и оборачиваюсь к Уэйду, который подходит ко мне и говорит:
– Я заказал тако в ночном магазинчике, который тебе нравится.
– Супер. – Кивнув, я подхожу к белому щиту с пробковой доской, где ластиком стираю заметки по предыдущему делу, над которым мы с Лэнгом работали с месяц назад. Попутно оглядываюсь на Уэйда. – Попроси-ка Лэнга прихватить из моей сумки материалы, когда пойдет наверх.
В эту секунду тот просовывает голову в дверь:
– Лэнг уже здесь и все слышал. Сейчас возьму. – Он указывает на Уэйда: – Ты же мне взял десять тако, верно?
– Ну да, – вздыхает тот, – десять для одного тебя. Хотя ни в одного нормального человека столько не влезет.
– Во, видал? – Лэнг напрягает бицепс и постукивает по нему. – Супермен. – Он разгибает руку. – Тако маленькие, а я большой. – И исчезает.
Я продолжаю очищать доску, а затем фломастером черчу три колонки: «Остин / Хьюстон / Браунсвилл». Затем причерчиваю еще одну: «Типы ядов». В голову приходит одна мысль, и я поворачиваюсь к Уэйду.
– А у тех двух жертв из отчета были выявлены какие-нибудь связи в поэтических или академических кругах?
В комнату с папкой влезает Лэнг:
– Как я вовремя… Я ведь тоже жду ответа.
– И под душ, – напоминаю я, сурово оглядывая его. – Серьезно. После того как поедим, ты летишь домой, принимаешь душ и переодеваешься.
Лэнг шумно нюхает себе подмышку и пожимает плечами:
– Смена одежды у меня в машине. Душ я и у тебя приму. – Он делает знак Уэйду. – Вернемся к вопросу.
– В Браунсвилле жертвой была женщина-ветеринар, на хорошем счету у себя в городке. Жертва в Хьюстоне – мужчина, университетский преподаватель. Кажется, естественных наук.
– Похоже, по Саммеру и преподу уже можно формировать профиль жертвы, – рассуждает Лэнг, усаживаясь на пол рядом с лестницей (наиболее сподручное место, чтобы первым дотягиваться до еды). – Интеллектуал, как и Саммер… Но ветеринарша? Хотя, технически, тоже работник умственного труда. Может, они имели какое-то отношение к колледжу? – Он поднимает палец. – Дэйв ведь был студентом-медиком.
– Дэйв был баристой, который принял мой заказ и высмеял поэзию, – замечаю я. – Профиль надо строить под этим углом. Каждый из этих людей в чем-то задел поэзию в присутствии Поэта. Неуважительно к ней отнесся. – Говоря, я поигрываю ластиком. – Почему я так считаю? А вот почему. Пренебрежительный отзыв Дэйва о поэзии я слышала лично, и здесь все понятно. А у Саммера, оказывается, книги стихов лежали на полу под сиденьями. Один из моих собеседников сказал, что тот вечер чтения смахивал на пребывание в церкви. Это заставило меня задуматься. Книги стихов для Поэта были подобны молитвенникам. Саммер проявил непочтение к «Священному Писанию».
– Верится с натяжкой, – сомневается Лэнг.
– А вот и нет, – возражаю я. – Совсем не так. У него была стычка с каждым из этих людей. Нужно прокрутить соответствующие записи с камер, и мы его там найдем.
– В Браунсвилле, особенно на окраинах, на многое рассчитывать не приходится, – предупреждает Уэйд. – Кроме магазинов шаговой доступности, там и ходить особо некуда. Решающее значение будут иметь личные встречи.
– Я уже отзвонился Мартину, – сообщает Лэнг. – Он уже потирает руки: мы завтра же отправляемся с ним в Хьюстон и Браунсвилл. – Я открываю рот для возражения, но Лэнг сердито меня осекает: – А ты завтра едешь в Сан-Антонио. Убийство Дэйва совсем недавнее, здесь копать и копать. Так что занимайся свежаком. А я буду подбираться с тыла.