ЮНОСТЬ
Какие-то крыши, хоругви
Стоят в золотом сквозняке…
И пыльные зайчики пугвиц,
И пятна чернил на руке.
Ах, да… И суха мостовая.
И муха, что бьется в стекле.
И воздух с гуденьем трамвая.
И весь подоконник в тепле —
Толчется от солнца, от рани…
Ах, Нижний! Вот чудится мне:
Губернский подснежник в стакане
Забыт на раскрытом окне.
СОБАЧЬЯ ПЛОЩАДКА
Сплошные снеговые тучи
Над спящей сгрудились Москвой.
Пурга по голой мостовой
Поземкой стелется колючей.
Арбатская немая глушь
Нависла памятью былого.
Здесь Гоголь в доме Хомякова
Читал страницы «Мертвых душ».
Безлюдный город строг и гулок,
Как предрассветный океан.
Уходит в сказочный туман
Кречетниковский переулок.
ПИСТОЛЕТ
Достался от деда в наследство
Мне старый большой пистолет.
И вспомнилось милое детство,
Как часто говаривал дед:
«Ведь всякое в жизни бывает;
Запомни, мой внучек, на срок,
В шести саженях пробивает
Он десять дюймовых досок».
Ушло мое детство далёко,
В могиле покоится дед.
Сегодня мне так одиноко,
Я снял со стены пистолет.
В погоне за призраком славы
Устал я по миру бродить,
И вот пистолет этот ржавый
Пытаюсь сейчас зарядить.
Я смерть не придумаю легче,
Взвожу потемневший курок.
Наверно, мой череп не крепче
Десятка сосновых досок.
БЕЗ ПАФОСА
Задумчиво идти Тверской,
Когда дождливая погода,
И чувствовать, что вся природа
Объята мертвенной тоской.
Чужие праздники встречать
Мучительно и невозможно.
Почувствовать, как это ложно,
И ничего не отвечать,
Когда нахальные глаза
В тебя вперяются с вопросом.
И, закуривши папиросу,
Идти задумчиво назад.
Посторониться от авто,
Смотря на рваные калоши, —
А проезжающая лошадь
Тебе забрызгает пальто.
ПРОСТАЯ ПЕСЕНКА
Вспыхнул в прозрачной аллее
Листьев костер золотой.
Воздух, от счастья пьянея,
Страстно дрожал над землей.
Соединила нас шалость.
Нежные губы, слова…
Нам незнакомой казалась
Наша родная Москва.
Но не поют больше птицы,
Парк все сокровища сжег,
И на густые ресницы
Падает снежный пушок.
Нежность осталась всё та же.
Так же целуемся мы.
Дружба становится даже
Крепче от лютой зимы.
Только боюсь я, настанет
Скоро весна — и тогда
Всё, что замерзло, растает
И утечет навсегда.
«Ее немного детский страх…»
Ее немного детский страх,
Еще стыдливые движенья
И ласковое выраженье
В слегка испуганных глазах
Так страстно искривленный рот,
Худые маленькие руки
И несказанной нежной муки
Стремительный круговорот.
«Огромных звезд разбитое стекло…»
Огромных звезд разбитое стекло
Рассыпано на черный бархат нежный,
А нам так холодно и так светло
Средь каменных домов, в забвеньи снежном.
Свет мертвых электрических огней
Нам освещает улицы и души.
Нам время ветром незаметных дней
Сердца и слезы постепенно сушит.
И, может быть, мы даже не хотим
Другого жития, иных волнений.
Мы здешние, земные вещи чтим —
Всю тяжесть человеческих строений.
МАРТ
Ручей щебечет, словно птица,
А гомон птиц – как звон ручья.
Пусть нынче солнце мне приснится,
Чтоб ночью улыбался я.
И день прошел, приветлив, светел.
Был мартовский весенний свет.
Ко мне в тот незабвенный вечер
Пришло письмо — ее ответ.
Я вышел. Над крыльцом повисли
Раздетых веток кружева.
Перемешались чувства, мысли.
Слегка кружилась голова.
Прохладный ветер гладил строчки,
Читал со мной все «ах», и «но»,
И многоточия, и точки —
О том, чего не суждено.
Грустили тонкие березы.
В овраг лез снег, сырой как соль.
Я убеждал себя сквозь слезы,
Что это временная боль,
Что так, пожалуй, даже проще:
Пройдет любовь, растает снег…
Темнело, и к далекой роще
Летели галки на ночлег.
Я вспоминал ее ресницы,
Глаза и смех как звон ручья…
Мне ночью будет солнце сниться,
И буду улыбаться я.
ПОХМЕЛЬЕ
В окне висят клочки вечерней ваты.
Жизнь теплая, как старый грязный мех.
И всюду сумрак страшный и лохматый
Едва ползет из мебельных прорех.
Тяжелый залах пьяного тумана,
На сердце скользкая лежит тоска,
А пальцы рук по бархату дивана
Шевелятся, как пальцы паука.
НА ГРУДИ ЗЕМНОЙ
От городских своих страданий
Беги в поля: увидишь ты,
Как ветер там весною ранней
Качает голые кусты,
Как мертвый снег залег под кручей,
Как дышит первая трава,
Как развернулись сизой тучей
Лесов далеких острова,
Как над раздетым влажным телом
Земли, лежащей пред тобой,
В порыве дерзостном и смелом
Струится воздух голубой.
И там, один в безбрежном поле,
Овеян страстною весной,
В избытке радости и боли
Ты припадешь к груди земной.
ЧЕТВЕРОСТИШИЕ
Весна дышала ярким свежим ветром.
Хотелось жить, смеяться без конца,
Казался месяц маленьким и светлым
Кусочком обручального кольца.
ВЕСНА
В зеркале лужи широкой
Мокрый качается куст.
Дышит прохладою легкой
Ветра упругого хруст.
Лед на дороге с навозом.
Дегтем чернеет земля.
Голые ветви березы.
Дальше синеют поля.
А за болотом, где тучей
Сизый сгустился туман,
Силой весенней, дремучей
Леса шумит океан.
ОСЕНЬ
Ночь тихая, и всё молчит
В аллее сумрачного сада,
И только легкая прохлада
В темнеющих кустах сквозит.
Тоскует нищая душа,
Опустошенная стихами,
И меж опавшими кустами
Сердца бумажные шуршат.
ОВЕС
Осколки радости и муки –
В ресницах крупная роса.
Безвольно брошенные руки
В снопы прохладного овса.
Игрушечная и смешная
Любовь – ребяческая шалость,
Иль только сон, мечта, не знаю:
Всё спуталось, перемешалось.
Темнеет поле. Лес в тумане.
Немного глупых, детских слез.
В смятенном сердце, как в кармане,
Застрял чешуйчатый овес.
«Густые облака, как лужи крови…»
Густые облака, как лужи крови,
Пролиты нынче в темных небесах,
И сумрак неводом тумана ловит
Снопы сырые мертвого овса.
Моя избушка крайняя в деревне.
Мне кажется, я здесь живу давно,
И мир неведомый, старинный, древний
Ко мне вползает в ветхое окно.
Медвежья шкура на кровати жесткой
И закоптелый образ на стене,
Здесь пахнет медом, яблоком и воском,
Всё тихо, точно в сказке иль во сне.
К избушке подступает бор сосновый,
Осенний воздух влажен и смолист.
И весь я тут, крепка моя основа
Из цельных бревен и простых молитв.
В ЛЕСУ
Так дико завывает осень,
И, накрененные слегка,
Стволы качающихся сосен
Гнетет нездешняя тоска.
И кажется, что в целом свете
Есть только потемневший лес
Да резкий и свистящий ветер
На застывающей земле.
А промерзающее сердце,
Позабывая жизни плен,
Мятется в ошалелом ветре
На умирающей земле.
НА ЛЕСНОМ КОРДОНЕ
Эти лесные громады,
Эти глухие края —
Здесь заплуталась когда-то
Робкая юность моя.
Корни раскинули жадно
Мохом поросшие пни.
Здесь и темно, и прохладно
В самые жаркие дни.
Здесь глухариные зори.
Клочья тумана седы.
Здесь на сыром косогоре
Стынут медвежьи следы.
Здесь над болотной трясиной,
Листьями окружена,
Сквозь поредевший осинник
Бледная смотрит луна.
Много заросших дорожек…
И обращен на закат
Подслеповатых окошек
Остановившийся взгляд.
В хижине тихо и бедно.
Мир постаревший, родной.
Время совсем незаметно
Где-то летит стороной.
Может быть, не было вовсе
Улиц, трамваев, огней…
Были медведи и лоси,
Были тока глухарей.
Годы трудов и стараний.
Счастья багаж невелик:
Ворох любимых писаний,
Горы прочитанных книг.
Запах полыни и сена
Страстно вдыхаю опять.
Знаю, вернусь непременно
В эти края умирать.
ПРИВАЛ
Я пережил всё это снова —
Сложил в овражке, где кусты,
Вязанку хвороста сухого,
Немного сена, бересты.
Поджег — и пламя заметалось.
Глаза колючий ест дымок.
И легкая в ногах усталость,
И запах дегтя от сапог.
Сухие листья сыплет осень.
Блестит спокойная река.
И солнце, и иголки сосен,
И перистые облака.
Всё тихо. Веет лесом старым.
Орешник ржавчиной покрыт.
Костер огромный пышет жаром
И чайник весело кипит.
НА РЕКЕ
Сухие опавшие листья
По склону оврага шуршат,
Как шкура огромная лисья —
Осеннего леса наряд.
Поникшие гроздья рябины
И ветра пронзительный свист.
Качнется верхушка осины,
Закружится сорванный лист.
Бродить здесь, дороги не зная,
И выйти к холодной реке,
Следы сапога оставляя
На влажном и мягком песке.
Поднимутся утки станицей —
И треснет удар над водой.
За мертвой распластанной птицей
Дым стелется лентой седой.
Неловко в растянутой сетке
Застрянет пуховый комок,
Закапает густо и редко
Остывшая кровь на сапог.
Далекие смутные звуки,
В ушах после выстрела звон.
И дрогнут намокшие руки,
Вставляя блестящий патрон.
ПРОМАХ
Вода блестящая, как деготь,
Болота ржавого покой.
Стволы ружья приятно трогать
Нетерпеливою рукой.
Кофейный пойнтер средь осоки
Мелькает. Прихватил. Ведет
И стал у кочки близ дороги,
Я приготовился: вперед!
Из-за куста, как ветер быстрый,
Мелькнул серебряный бекас…
Ударил одинокий выстрел,
Вдаль раскатился и погас.
И тихо всё. Собака снова
Идет и ищет. Я смущен.
Вдали синеет бор сосновый.
В руке зажат пустой патрон.
НЕУДАЧА
Еще вспоминают о лете
Ряды заколоченных дач.
Как много бывает на свете
И радостей, и неудач.
Добраться бы к речке скорее,
Пройти только этот лесок.
Спадает, подкладкой белея,
Осиновый желтый листок.
Чирки пролетели высоко.
Тяжелая стынет вода.
Три кряквы видны у осоки, —
Ползу осторожно туда.
Прицелился, в землю врастая;
Беспомощно щелкнул курок…
Треск крыльев поднявшейся стаи
И дрожь подкосившихся ног.
Темнеет холодная речка,
Доносится филина стон.
Вся жизнь — как сплошная осечка,
Пустой, отсыревший пистон.
ОДИНОЧЕСТВО
Снег первый, нежный легче пуха
Летит на голые поля.
Иду, и под ногами глухо
Стучит остывшая земля.
Я сам бежал сюда от страстных
Любимых рук, и вот один
Брожу с ружьем в просторах ясных
Средь вечереющих равнин.
Теперь мне не горька утрата.
Жизнь стала проще и ровней.
Я даже не хочу возврата
Так быстро промелькнувших дней.
Скорей туда, простясь с мечтами,
Где листьев шелест, сосен стон,
Где обнаженными ветвями
Качает почерневший клен.
Лес полон шорохов и хруста,
И резок ветер в октябре,
А в сердце холодно и пусто,
Как в лисьей брошенной норе.
«Лесная глухая дорога…»
Лесная глухая дорога
На много неведомых верст.
Веселая в сердце тревога.
Река и бревенчатый мост.
Что может быть лучше и слаще,
Чем неба осеннего звон
И шепот таинственной чащи –
Береза, и липа, и клен.
За это охотно надолго
Все блага земные отдашь.
Висит за плечами двустволка
И треплется старый ягдташ.
ОХОТНИЧЬИ СТАНСЫ
Звериные древние силы
Живут в нас с неведомых пор.
Нам песни охотничьи милы,
Нам дорог природы простор.
Как только позволит работа,
Уходим мы в глушь без дорог.
Нам влажные губы болота
Целуют подошвы сапог.
Ночами тревожными яро
Сражается ветер с костром.
С нас летнюю бронзу загара
Смывает осенним дождем.
Мы с гончими зиму встречаем.
В морозном, застывшем лесу
Собаки преследуют с лаем
По свежему следу лису.
Нам сосен понятно молчанье.
Холодная брезжит заря…
Весной, затаивши дыханье,
Мы слушаем песнь глухаря.
Нам лес открывает объятья.
Для нас зеленеют поля.
Огромное, дикое счастье
Дает своим детям земля.
НА ОХОТУ
Скрипнули доски крыльца.
Первый снежок и рассвет.
Узким копытом овца
Ровный печатает след.
Куры разрыли навоз.
Дятел стучится о жердь.
Тонкие ветви берез
В небе раскинули сеть.
За ночь утихла метель.
Не сдобровать русакам!
Гончий поджарый кобель
С лаем бросается к нам.
Ружья забравши, идем
Гумнами, через забор,
Мерзлым колючим жнивьем —
В запорошенный простор.
ЧЕРНЫШ
Дым горьковатый робкого костра.
Вокруг тревожно дышит ночь глухая,
Под локтем ветка хрустнула сухая.
Трещит в огне смолистая кора.
А утром солнце ржавое взошло,
И на стволах ружья блеснули слезы…
Олений мох и голые березы,
Весенний воздух — острый, как стекло.
Во мне дрожит звериная душа,
А в пальцах, слипшихся от свежей крови,
Мохнатые коралловые брови
И бархатные перья черныша…
ЧУЧЕЛО
Тени ложатся, как сети.
Письменный стол у стены.
В пасмурном, утреннем свете
Листья бумаги бледны.
А над бумагой ютится,
Телом колючим шурша,
Старое чучело птицы,
Тетерева – черныша.
Молью изъедены крылья,
Выцвели дуги бровей.
Перья, покрытые пылью,
Стали, как будто, светлей.
Очень давно это было.
В хвойной дремучей глуши
Пела весенняя сила
Тетеревиной души.
В лес уходил я с двустволкой.
Нежил лицо ветерок.
Раз на поляне за елкой
Я черныша подстерег.
Видел он после немного.
Трудное было житье:
Бедность, стихи и тревога.
Вскоре я продал ружье.
Нет ни обиды, ни злобы;
Груды бумаги, как снег.
Стали мы старыми оба –
Тетерев и человек.
Думаешь, жив я, – а если
Здесь в кабинетной тиши,
Чучело в кожаном кресле
Без человечьей души…
Дождик в окошко стучится,
В комнате сизый рассвет,
Мертвая, пыльная птица
И сумасшедший поэт.
ВОЛК
Бросить всё, и стать лесным бродягой,
И разбойный выработать нрав.
Брать где хитростью, а где отвагой.
Знать, что сильный в этом мире прав.
Пережить тревогу, страх и голод,
И устать, и постареть слегка.
Пусть под шкуру заберется холод,
Осень и звериная тоска.
А когда совсем ослабнут ноги,
Встретить неожиданно врага:
На глухой неезженной дороге —
Страшного седого лесника.
И глаза зажгутся, словно свечи,
Волчье вздрогнет сердце, дыбом шерсть.
А потом ударит горсть картечи.
Скрипнут зубы. В горле кровь и смерть.
РОЖДЕНИЕ ОБРАЗА
Морозное яркое утро.
Забрать бы ружье – и уйти,
И смело, уверенно, мудро
Шагать по земному пути.
На снежной бумаге по краю —
Не строчки, а заячий след,
Я заново мир открываю,
Охотник, бродяга, поэт.
Мечте среди снега отрадно,
Как белке, как юному псу,
И дышится остро и жадно
В холодном стеклянном лесу.
А мысль русаком из оврага
Мелькнет меж сугробов — и нет
И только исчертит бумагу
Неровно наброшенный след.
И тут удивишься до боли,
И жалость и счастье до слез.
Такой замечательный в поле,
Воистину русский мороз.
МЕЧТАТЕЛЬ
Не то, чтоб жить, а так — ошибкой
Не наяву и не во сне
Стоять с мечтательной улыбкой,
Прижавшись к каменной стене.
И, зимней упиваясь негой,
Вдыхая побелевший пар,
Смотреть, как серебристым снегом
Напудрен скользкий тротуар.
СЛАВА
Большой поэт, как дерево, растет:
Пускает ветви, укрепляет корни.
Он вырос, наконец, совсем – и вот
Шумит, огромный, сильный, непокорный,
Но времени ему не одолеть.
Таков удел всего – людей и сосен.
Что ж, и поэт обязан умереть.
Последняя к нему приходит осень.
Земные обрываются мечты.
Он засыпает просто, без мучений.
И тихо осыпаются листы
Из полного собранья сочинений.
ПОЭТ
Мечталось в детстве сладко, робко
Перо царапало листки,
И в сердце – маленькой коробке
Стихов хранились лепестки.
А годы шли, и сердце стало
Расти всё больше, вскоре в нем
Любовью первой трепетала
Тетрадь, разбухшая цветком.
Жилось легко, жилось беспечно,
И новые пришли мечты,
Копились в ящике сердечном
Стихов бумажные цветы.
И незаметно как-то старость
Взглянула зеркалом. Потом
Пришла осенняя усталость,
Дрожали руки над листком.
И вот с седыми волосами
Я старый сгорбленный чудак,
А сердце — как большой, стихами
Набитый доверху чердак.
ПИСЬМО КРАСНОАРМЕЙЦА
Военную, увы, свершить карьеру
Судьба меня нежданно обрекла,
Но, сникший, в счастье потерявший веру,
Я вам пишу из дальнего угла.
Покинутый и музой, и друзьями,
Заброшенный неведомо куда,
Остриженный, с ушами обезьяны,
Пока я просто рядовой солдат.
Вокруг меня всё новое, чужое:
Другие люди, зданья, города.
На мне шинель ужасного покроя,
А вместо сердца — красная звезда.
ДВА ВЕКА
Бумаг столетних ворох
Я разбирал вчера,
В них слышен скрип и шорох
Гусиного пера.
В них трепет крыльев звонких,
Станицы снежных птиц…
Ложится почерк тонкий
На белизну страниц.
Там нежный робкий шепот,
Лукавый женский взор,
И вдохновенный опыт,
И холодок озер.
Беспечное безделье.
Век блеска и рабов…
У нас — стальные перья
И новая любовь.
Забыты праздность, нега
И темный рабий страх.
Печать другого века
На наших письменах.
Без розоватой дымки
Развернут, четко дан
На пишущей машинке
Наш пятилетний план.
Еще с полей не свеян
Передрассветный мрак,
Но с точностью размерен
Индустриальный шаг.
Кружат стальные птицы
Над миром трудовым
И жертвенно клубится
Заводов черный дым.