– Устраивает?
– Вполне.
Лейтенант упрятал бумажку в свою распухшую полевую сумку.
Начали обсуждать, как и куда прорываться. По разговору Марков понял, что все трое толком не представляют местности, по которой придется идти. Маркову же здешние края были хорошо знакомы. Еще по дороге сюда он без труда узнал поле со старыми заросшими траншеями и капонирами – здесь они упражнялись в тактике в начале 1910-х годов. Эх, взглянуть бы на карту хоть одним глазком!
Между тем, пользуясь временным затишьем, пересчитали личный состав. В наличии оказалось полсотни бойцов, подавляющее большинство из которых было вооружено трехлинейными винтовками. Выяснилась одна чрезвычайно неприятная деталь – у обороняющихся практически не осталось патронов.
– Что же делать? – растерянно проговорил снова за спиной у Маркова лейтенант.
Политрук начал предлагать испортить и бросить пулеметы, все патроны из снаряженных лент раздать личному составу на руки и идти на прорыв. Было слышно, как в задумчивости скребет, сдвинув каску на глаза, пятерней стриженый затылок старшина.
– Разрешите обратиться, товарищ старший политрук, – сделав шаг вперед из своей ячейки, приставил винтовку к ноге Марков.
– Вы кто такой? – уставились на него три пары глаз.
Марков представился по уставу. Затем произнес:
– Сзади между полем и озером есть низина. Тянется вдоль самой воды. По ней можно организованно отступить.
Начальствующий состав переглянулся. Некоторое время три пары глаз пристально изучали возникшего перед ними бойца в длиннополой серой шинели без знаков различия. Старшина, видимо по привычке, оценивающе оглядел заскорузлый коробчатый подсумок на брезентовом ремне у Маркова.
– Могу показать на карте, – добавил Марков.
– Показывайте, – решился лейтенант и распахнул полевую сумку.
Память Маркова не подвела. Низина действительно присутствовала. Вот она, обозначена на карте. Да и как ее забудешь, когда за юнкерские года не один раз делал тут с товарищами съемки местности…
– Надо только сбить немецкий заслон… – озабоченно потер подбородок лейтенант.
– Патронов в обрез, – отозвался старшина.
– Сколько отсюда до немцев? – поинтересовался Марков.
Его опять недоуменно смерили взглядом, но ответили:
– Метров сто пятьдесят.
– Нам бы только это расстояние пройти, – посетовал лейтенант. – А дальше в низине скроемся.
– Отдайте все патроны пулеметам. Пусть нанесут короткий, но мощный огневой удар. А затем ударим в штыки, – произнес Марков.
На несколько секунд все остальные опешили от его высказывания. Затем старший политрук ядовито произнес:
– Товарищ боец, вы не слишком много на себя берете?
Старшина и лейтенант переглянулись друг с другом. В их взглядах промелькнуло одобрение.
– Боец дело говорит, – прогудел старшина.
– А это идея, – согласился лейтенант и даже азартно улыбнулся уголком рта.
По рядам пошли каски, в которые сбрасывали патроны. Было решено оставить только одну обойму на человека. Оба «максима» развернули в обратном направлении. Наметили сектора обстрела для пулеметов и направление прорыва. Атаку назначили за час до наступления вечерних сумерек.
– Приготовиться к атаке, – шепотом понеслось по траншее. А затем Марков повторил, передавая дальше, так хорошо знакомую ему команду:
– Примкнуть штыки!
Залязгало железо о железо. Исправно выполнили команду кадровые красноармейцы. Рядом так же сноровисто, как и Марков, четкими движениями, провернув, зафиксировал штык на стволе винтовки пожилой кряжистый ополченец с седыми усами в ладно пригнанной шинели. С прочими ополченцами дело обстояло хуже – опыта обращения с оружием они практически не имели. По траншее, пригибаясь, пробирался старшина, быстро осматривая винтовки, кому-то что-то на ходу поправляя и показывая. Закончив осмотр, старшина сделал знак лейтенанту. Тот посмотрел на наручные часы и махнул рукой.
Хлестко ударили с флангов в сторону разведанных немецких позиций пулеметы. Немцы, засевшие на краю поля, допустили ошибку – принялись тут же отвечать из всех видов стрелкового оружия. Чем обнаружили раньше времени свою систему огня. Хотя им стоило бы дождаться самой атаки и уже потом открывать огонь. Цели для «максимов» были немедленно откорректированы, обстрел перенесли на немецкие огневые точки. Неприятельский огонь начал заметно стихать.
– Патроны на исходе! – доложили пулеметчики.
Лейтенант отважно выскочил на бруствер с пистолетом в руке:
– За Родину!
– За Сталина! – Это выбрался на другом фланге узкого участка прорыва старший политрук.
– С х… ли нам! – негромко огрызнулись по траншее несколько вчерашних зэков из числа спецконтингента, тем не менее исправно вылезая наружу.
Над бруствером нерешительно стали появляться серые и зеленые фигурки.
– Пошли, вашу мать!!! – подвел итог своим рыком носившийся в центре позиций с винтовкой наперевес старшина, подгоняя замешкавшихся бойцов.
Рядом с Марковым размашисто перекрестился пожилой седоусый ополченец, ловко перехватил винтовку и, поставив ногу в заранее выдолбленную земляную ступеньку, оттолкнувшись, выскочил из окопа. Марков последовал его примеру. На бруствер он прыгнул с каким-то даже остервенелым весельем. Тело подсказывало верные движения, винтовка в руках придавала уверенности. А то, что в магазине всего пять патронов, – так к этому не привыкать! Бывало и хуже…
Бежали нестройно, тяжело дыша, только размеренно брякало на атакующих снаряжение. Пулеметы, расстреляв последние патроны, смолкли. На какой-то миг оказалось, что звуков боя не слышно вовсе. Только сосредоточенное сопение и топот нескольких десятков пар ног. Кто-то поскользнулся, матерно выругавшись на ходу, кто-то отчетливо прочистил нос, громко харкнув в пожухлую траву. И все это не сбавляя темпа, стремительно сближаясь с противником. Отчетливо разглядев его перед собой, припустили так, что им показалось – они не бежали, а летели над землей. Видимо, эти долгие секунды безмолвия, в котором надвигалась на них грозно ощетинившаяся штыками нестройная цепь, и вывели немцев из равновесия. Когда противоборствующие стороны сблизились до двух десятков метров, противник засуетился на своих позициях. Пригибаясь, несколько серо-зеленых фигур побежали назад. Округу огласили истеричные вопли на немецком языке. Они как будто явились сигналом для всех: частой скороговоркой затараторили немецкие автоматы, сразу же делая большие бреши в цепях атакующих. Но момент был противником упущен.
– Огонь! Огонь! – надрывно понеслось над цепью.
Нестройным залпом бабахнули трехлинейки. Затем еще раз совсем вразнобой, а после уже отдельными одиночными выстрелами. Стреляли с ходу. Секунду спустя первые ряды бегущих на прорыв бойцов схлестнулись с немецким заслоном. За миг до этого от него отделилось несколько человек с примкнутыми к винтовкам штык-ножами и очертя голову бросились с перекошенными лицами навстречу русским. Смешалось все: уханье, выкрики, мат, предсмертные хрипы, стоны раненых. И этот отвратительный хруст входящих в живые тела штыков. Не было только одного – за время рукопашной не раздалось ни одного выстрела. И от этого, пожалуй, было еще страшнее, чем если бы они стреляли друг в друга, потому что все это время люди со всех сторон стремительно продолжали падать замертво. Взаимное избиение перед кромкой леса продолжалось всего пару минут. Но на земле остались лежать несколько десятков скорченных в страшных позах трупов русских и немцев.
Марков привычно отразил достаточно умелый выпад, сделанный против него жилистым немцем в круглых очках с металлической оправой. Принятая на цевье, винтовка противника пошла в сторону и вниз. Теряя равновесие, тот по инерции начал подаваться к земле. Не успевая ударить штыком, Марков на бегу с размаху заехал ему прикладом по лицу, вбивая кованым затыльником трехлинейки круглые очки прямо в переносицу. Истошный крик сзади, но Марков даже не обернулся, перепрыгнув через чей-то труп, стремительно понесся дальше. Следующий выбранный им противник, не прияв удара, опрометью пустился наутек. Преследуя его, Марков наскочил в кустах на немецкий пулеметный расчет, отчаянно пытавшийся перезарядить ленту. Невесть откуда рядом возник тот самый кадровый старшина с самозарядной винтовкой. Выпустив по кому-то в другую сторону один за другим оставшиеся в обойме патроны, старшина развернулся к немецким пулеметчикам и, дико, вращая глазами, громовым голосом заорал:
– Пленных не бра-а-ать!!!
Марков выставил перед собой винтовку с примкнутым штыком. У него к тому времени в ней тоже не оставалось ни единого патрона. Они со старшиной подались на немцев одновременно. Те, бросив пулемет, метнулись к кустарнику и, как лоси, отчаянно затрещали ветками на бегу, оставляя за собой в зарослях целую просеку.
Врага гнали до самого поля. Уже за кромкой леса Марков видел, как бывший перед началом атаки в траншее рядом с ним пожилой седоусый ополченец по всем правилам штыкового боя атаковал одного за другим двух долговязых немцев, попытавшихся сопротивляться. Все было кончено в три секунды – подобно чучелам на полигоне, оба продырявленных противника поочередно повалились в разные стороны.
«Длинным – коли, коротким – коли!» – только и билось в голове у Маркова в такт с бешено стучащим сердцем. На поле они остановились, медленно приходя в себя. После атаки осталось десятка два бойцов. Выживших ополченцев Марков насчитал всего несколько человек. Немецкий заслон, выставленный против них, вырезали полностью…
Шатаясь, от деревьев к ним шел лейтенант. Левый рукав его гимнастерки был распорот штыком от запястья до локтя, головной убор потерян, светлые волосы, оставленные над выстриженными висками, трепал ветер. Продолжая сжимать в руке пистолет, лейтенант то и дело судорожно поправлял прическу раненой рукой, не замечая, что уже весь измазал себя своей кровью. А может быть, и не только своей. Старший политрук из боя не вышел. Наспех перевязав раненых и подобрав кое-какие трофеи, быстрым шагом двинулись к низине у озера. И лишь отойдя на пару километров, присели отдохнуть ненадолго под прикрытием зарослей тростника. Смеркалось.