– Я Ваня Лукин! – зло выпалил на азарте мальчишка. И, оглядев Маркова, спросил недоверчиво: – А вам чего надо?
– Так вот ты какой стал, Ваня Лукин, – внимательно оглядел мальчика Марков: светлые волосы с едва заметной рыжиной, зеленоватые глаза. Сама собой выплыла из памяти история их знакомства с Сашкой. Даже обстоятельства были похожи.
– Вы кто? – прищурившись, спросил Ваня.
– Я Марков.
Ваня недоверчиво и осторожно пожал протянутую ладонь.
Марков снял кепку, достал из-за отворота подкладки иголку с ниткой.
– Мамка за рубаху небось ругать будет?
– Ну, будет, – шмыгнул носом мальчишка и опустил глаза.
– Тогда пошли зашивать, – поднялся на ноги Марков.
Перехватив недоверчивый взгляд мальчика, Марков пояснил:
– Ты не беспокойся, Ваня. Я очень давно знаю твою маму. Мы долго не виделись, а сегодня встретились случайно. Я здесь проездом. Твоя мама работает на почте, а вы живете вон в том доме. – Марков указал на забор с большими цифрами «45». – Верно?
– Верно.
– Ну идем, Иван Александрович.
– Вы знали моего отца? – быстро сообразил Лукин-младший.
– Да, Ваня. Но мы тоже не виделись очень-очень давно.
– Значит, и вправду давно, – покачал головой Ваня. – Папа погиб. Мама рассказывала…
Марков вздрогнул и замедлил шаг.
– Еще на германской, – пояснил мальчик и сообщил с детской непосредственностью: – Я вырасту – стану военным. А вы тоже были солдатом?
– Было дело, – отозвался Марков. Даты не совпадали, но он не рискнул без Лизы продолжать дальше разговор на подобные темы. Ваня, по крайней мере, с виду беспокоиться перестал – этого пока было вполне достаточно. – Когда мамка-то с работы придет?
– Часа через два, – распахивая калитку, говорил Ваня. – Заходите, здесь мы живем.
С отдельного входа они вошли в маленькую комнатку, обклеенную газетами. Старая металлическая кровать, шкаф, сколоченный из досок стол, два табурета под ним – вот и вся обстановка. Марков присел на один из табуретов. Ваня взял у него иголку с ниткой, стянул через голову рубаху и принялся сноровисто зашивать.
– Ловко, – одобрил Марков.
– Не впервой, – махнул рукой мальчик.
Марков оглядел его худенькую фигурку – все тело было в свежих и старых синяках и ссадинах.
– За что тебя бьют? – наклонился к мальчику.
Сверкнули исподлобья зеленоватые глаза.
– Это еще кто кого… – снова со злостью огрызнулся Иван.
– Ну, за что воюешь? – задал вопрос иначе Марков.
– За правду.
– За правду не жалко! – подбодрил его Марков, не став пока лезть с расспросами дальше.
Ваня надел зашитую рубаху. Потом все-таки рассказал:
– Мы недавно сюда переехали. А эти в школе решили, что раз я новенький и ростом мал, то буду делать, что они скажут. Только шиш им!
Марков подивился про себя в очередной раз превратностям судьбы – Сашкина история повторялась с теми же деталями.
– Только я ростом мал от того, что была гражданская война, и было нечего кушать.
– Ты еще обязательно вырастешь, Ваня.
– Правда? – с надеждой посмотрел на Маркова мальчик.
– Даже не сомневайся. – Марков скинул пиджак. – А ну, пошли во двор.
Они провозились на заднем дворе целый час. Марков показал Ване несколько приемов рукопашного боя из арсенала капитана Лилье. Ваня схватывал на лету – было видно, что у него уже имеется богатый опыт уличных драк. В самом конце мальчик ловко опрокинул Маркова подножкой на спину и со счастливым видом уселся на нем сверху.
– Сдаюсь! – смеялся Марков, запрокинув на траве руки вверх. – Молодчина, Ваня!
– А вообще-то я рисовать люблю, – безо всякого перехода сообщил Маркову Ваня, когда они вернулись в дом. – Только на газетах свободного места мало. А бумаги, чтобы рисовать, у нас нет.
– Это дело поправимо, – оживился Марков и раскрыл саквояж, вытаскивая оттуда пачку бумаги и карандаши. У Вани загорелись глаза при виде подобного богатства.
– А у меня вот. – Мальчик достал из шкафа кипу старых газет. На полях и чистых местах Марков разглядел весьма талантливо нарисованных лошадей, всадников со звездами, фигурки солдат в папахах с красными ленточками наискось и длиннополых шинелях.
– Недурно, – одобрил Марков и начал бросать на бумагу быстрые карандашные штрихи. – Смотри…
На белых листах стали появляться вздыбленные кони, наездники в гусарских мундирах, типажи офицеров и солдат с закрученными усами.
– Это армейская пехота, – увлеченно прорисовывая детали снаряжения, пояснял Марков. – А это гвардейская…
Марков так увлекся, что стал изображать погоны, кресты и медали на нарисованных им фигурках.
– Это что, белые? – недоверчиво поднял на него глаза Ваня. – У нас в школе на плакатах с крестами и погонами одних белых рисуют. Только там у всех рожи зверские, и красноармейцы их штыками колют. А ваши ничего, даже симпатичные…
– Это, Ваня, русские, – отложив карандаш и глядя прямо мальчику в глаза, проговорил Марков.
– А мои тогда кто? – Ваня недоуменно пододвинул к Маркову своих нарисованных на газетных полях красноармейцев.
– И твои русские. И мы с тобою, Ваня, русские…
Они изрисовали несколько листов. Ваня брал в руки карандаши, что-то дорисовывал сам, Марков хвалил, иногда подправлял.
– Солдаты без звезд и с погонами мне тоже нравятся, – сказал Ваня.
Скрипнула входная дверь. Марков повернул голову и тут же поднялся с табурета. На пороге стояла Лиза.
– Мама, а мы с дядей Жоржем рисовали, – сообщил Ваня и протянул Лизе листы, – Вот, погляди…
Лиза кинула взгляд на рисунки и только всплеснула руками.
– Давай подарим их маме, – произнес Марков и спрятал от Лизы виноватые глаза.
– Мама, это тебе от нас, – протянул рисунки мальчик.
– А бумага и карандаши – твой подарок. – Марков вытряхнул из саквояжа все не относящиеся к делам бумаги и канцелярские принадлежности. – Рисуй на здоровье.
– Ух ты, спасибо! – Ваня был в восторге.
Поезд у Маркова был глубокой ночью. Они вполголоса проговорили допоздна за маленькой загородкой, где на колченогом столике у Лизы стояли примус, старый заварочный чайник и две металлические кружки с отбитой эмалью. Широко раскинув руки, в комнатке сопел на кровати Ванька.
– Ты знаешь что-нибудь о нем? – сразу же в лоб спросила Лиза, как только они остались наедине. Марков понял, что речь идет о Сашке.
– Нет. – Он отрицательно покачал головой и отвернулся к окну.
На мгновение в глазах у Лизы сверкнули слезы. Она быстро поднялась, бесшумно выглянула в комнату, убедившись, что сын спит. Снова села за стол, поправила выбившуюся из-под платка прядь волос. Марков увидел, что ее волосы наполовину седые, уперся лбом о свою поставленную на стол руку и молчал.
– Тогда в Крыму нас укрыли добрые люди – хозяева того дома в армянском селе, – рассказывала Лиза. – Выдали нас за своих дальних родственников. Чего им это стоило – ведь потом в Крыму проверяли всех… Если б не они… – Лиза запнулась, слегка покачала головой. – Ведь Сашка навещал нас в октябре двадцатого, они его видели…
– Мир не без добрых людей, слава Богу, – не меняя позы, глухо отозвался Марков.
Лиза продолжала каким-то чужим, отстраненным голосом:
– Родителей взяли в заложники и расстреляли. Еще в Новочеркасске. Мы все время переезжали. Документов никаких. Назвалась солдаткой, потом записала Ваню с семнадцатого года рождения…
– Вот оно что, – понимающе кивнул Марков.
– А муж для всех погиб на германской – и кончен разговор, – глядя в упор на Маркова, произнесла Лиза. И, изменившись в лице, бросила Маркову в лицо: – И никаких вопросов о гражданской войне, Жорж. Слышишь, никаких!
– Лиза, Лиза… – Марков взял ее за руку.
– Все, Жорж. Плакать не могу, а сломаться права не имею. Я должна поднять Ваньку. Имеет значение только это.
– Разреши вам помочь. – Марков вытащил из кармана пачку ассигнаций, положил на край стола. – Я вышлю вам еще переводом.
– Послушай, Жорж, – тоном, которого он раньше от нее не слышал, проговорила Лиза. – За себя я не боюсь. Но…
Она кивнула головой на загородку, за которой спал Ваня.
– Они все о тебе знают, Жорж?
Кто эти «они» – объяснять не было надобности.
– Разумеется, нет, – горько усмехнулся Марков. – Ходил бы я иначе по белу свету…
– Так вот, – жестко и сухо продолжала Лиза. – Ничего не присылай нам. Нас не ищи и нам не пиши. Отсюда мы тоже уедем. Куда – не спрашивай.
Марков смотрел на нее, играя желваками.
– Ты очень хороший, Жорж, – чуть дрогнувшим голосом произнесла Лиза. – Не упрекайте себя ни в чем.
Он понял, что последние слова предназначались им с Лукиным вдвоем.
– Так надо, Жорж.
Он уходил в ночь. Моросил мелкий дождик. Пройдя через город, Марков вышел к вокзалу. Вдалеке, осветив прожектором рельсы перед собой, появился паровоз, медленно вытягивая из темноты вереницу пассажирских вагонов…
Марков рассказал, при каких обстоятельствах виделся единственный раз с Лизой и Ваней. Сашка долго сидел молча, обхватив голову руками.
– Это все? – не своим голосом спросил наконец Лукин, проглотив комок в горле.
– Не совсем… – после некоторого раздумья проговорил Марков.
В 1942-м, дождавшись снятия своей судимости, Марков все же написал из действующей армии в тот город за Уралом, на улицу Железнодорожную, 45. В глубине души он надеялся, что война все-таки изменит отношение режима к людям. Казалось, к тому были предпосылки. Тем более что ничего особенного в его письме не было – обычный привет с фронта. Ответа долго не приходило. Вероятно, его и не следовало ждать – ведь предупреждала Лиза, что съедут они с этого адреса. Самому Маркову писем получать было не от кого, поэтому он чрезвычайно удивился, когда почти через год, летом 1943-го, прибывший в роту почтальон неожиданно выкликнул его фамилию.
– Вот ведь как, – порадовался тогда за командира сержант Куценко. – И офицерские погоны, и письмо наконец получили. А то ведь никто вам не пишет – неправильно это, товарищ лейтенант.